Глава 81 «Женитьба»

 

____

Когда у тебя что-то не ладится, я всегда готов тебя поддержать, а стоило у меня случиться беде, как ты потешаешься над моими несчастьями...

____

Впрочем, охватившая Цзян Чуна тревога вскоре прошла. Не дав ему опомниться, Чан Гэн как ни в чем не бывало продолжил светскую беседу:

— Министр Фан действительно обладает выдающимися способностями — как благородный офицер, на которого можно положиться в мирное время [1].

Речь Янь-вана текла так плавно, а похвала звучала настолько искренне, что казалось, что убийственная интонация недавно Цзян Чуну почудилась. Правда слова «в мирное время» звучали крайне загадочно.

Донесение Фан Циня затрагивало именно те вопросы, что больше всего беспокоили сердце Императора Лунаня. Министр финансов не высказывался ни за, ни против устройства беженцев на предприятия, а лишь подчеркивал, насколько трудно будет обеспечить безопасное хранение цзылюцзиня, и умудрился втянуть в этот спор даже Черный Железный Лагерь.

— Несколько десятков тысяч солдат Черного Железного Лагеря проливали кровь на поле боя, чтобы добыть этот цзылюцзинь. Как можем мы теперь пустить его в свободный оборот? Разве наши верные солдаты и генералы не почувствуют себя обманутыми?

Гу Юню плевать хотел на его слова и не горел желанием с ним спорить, а вот Ли Фэна это задело за живое. Когда Чан Гэн посоветовал Чжан Фэнханю отказаться на время от идеи свободного оборота цзылюцзиня, то сравнил цзылюцзинь в глазах правителя с императорской печатью, которая восходит к мудрому и великому Императору У-ди. Хранившиеся во дворце в саду Цзинхуа сокровища императорская семья собирала на протяжении нескольких поколений, а сгорели они всего за один час. Понятно, что Ли Фэна беспокоила эта идея.

Позже Фан Цинь представил подробный список всех возможных последствий продажи цзылюцзиня частным лицам. Для начала, если снять запрет, то как тогда определить потом, купили ли купцы цзылюцзинь у частных торговцев или незаконно ввезли его в страну?

Если контрабандное топливо будет стоить дешевле обычного, то алчные купцы, естественно, предпочтут сэкономить. До сих пор государству не удалось полностью избавиться от контрабанды и нелегальной торговли цзылюцзинем. Если это все узаконить, не станет ли рынок еще более неконтролируемым?

Более того, очевидно, что при удачном стечении обстоятельств в Великой Лян успеет смениться несколько поколений. Сейчас двор выдал разрешение на строительство подобных предприятий всего тринадцати купцам. А как насчет их потомков?

Постепенно эти работающие на цзылюцзине производства будут разрастаться и требовать всё больше топлива. Что тогда делать? Следует ли императорскому двору передать потом предприятия детям и внукам тех тринадцати купцов? А что если дети захотят отделиться от родителей? Или решат продать семейное дело? Если допустить продажу, то вдруг предприятие попадет в недобрые руки изменников, решивших изготавливать там броню и оружие, чтобы потом поднять восстание?

В случае, если разрешение на работу подобного предприятия выдавать конкретному человеку, то когда тринадцать купцов отойдут в мир иной, предприятие закроется, и люди останутся без работы. Не закончится ли это все тем, что неприкаянные беженцы вновь начнут беспорядки?

Это поколение знает, что без крова их оставили иностранцы, разорившие их земли, и ценит доброту императорского двора, давшего им кров и пищу. Вот только вспомнят ли они об этом спустя несколько десятков лет, когда снова останутся без работы? Скорее всего, они решат, что императорский двор отобрал у них рабочие места, лишив способа добывать свой хлеб... Таким образом свободный оборот цзылюцзиня поможет преодолеть временные трудности, но разве не приведет в будущем к нескончаемым бедствиям?

Были и другие аргументы против. Фан Цинь в крайне изящной манере подвел свою аудиторию к следующему выводу: те, кто выступают сейчас за свободный оборот цзылюцзиня — простодушные идиоты. Они хотят решить насущные проблемы, не заботясь о том, как это повлияет на будущее страны. Пока они не видят дальше своего носа. Эти люди пытаются ловить рыбу в мутной воде [2] — но сами не понимают, чего хотят.

Министр Фан был очень умён и до того искусно излагал свои мысли, что каждое слово из его длинного донесения запало Императору Лунаню прямо в душу.

— Если бы он направил свое донесение в Военный совет в установленном порядке, то мы бы нашли способ его остановить, — со вздохом заключил Цзян Чун, — но увы... Ваше Высочество, влияние семьи Фан при дворе слишком велико.

Чан Гэн беззвучно рассмеялся.

Цзян Чуна озадачила подобная реакция.

Янь-ван неспешно отпил чай и затем небрежно бросил:

— Все претензии министра Фана к проекту вполне уместны. Это вам не пустые восхваления и пресмыкания. Он говорит вполне разумные вещи. Если бы он отправил свое обращение через Военный совет, на каком основании мы могли бы его придержать? Ханьши, сам подумай, уместны ли твои слова? Для чего нужен Военный совет? Разве для того, чтобы обманывать и унижать вышестоящих и нижестоящих? Или чтобы злоупотреблять властью и творить беззаконие?

Хотя говорил принц крайне мягко, слова его разили наповал. Цзян Чуна ужаснула такая острая реакция.

— Ваше Высочество...

Чан Гэн выглядел довольно строго. Он ненавязчиво перебил Цзян Чуна:

— Никто не должен узнать о том, что ты сегодня говорил и что слышал. Забудем об этом. Но я не желаю слышать подобных речей на заседаниях Военного совета.

Цзян Чун поспешно ответил:

— Вы правы, ваш ничтожный подчиненный перегнул палку.

Чан Гэн смягчился и, не моргнув глазом, соврал ему:

— Познания мои пока ограничены. Когда я сталкиваюсь с новой проблемой, мне недостает опыта и самодисциплины. Поскольку я отношусь к тебе как к другу, то не особо слежу за словами. И могу случайно обидеть. Брат Ханьши, не принимай мои слова близко к сердцу.

— И в мыслях не было, — заверил его Цзян Чун.

Ведь именно Янь-ван способствовал его повышению. Другие люди считали его доверенным слугой принца, вот только с каждым днем Цзян Чуну становилось все сложнее понимать человека, которому он был столь многим обязан.

Ясно было, что фракция придворных во главе с семейством Фан вряд ли будет сложа руки наблюдать за тем, как, пользуясь нехваткой средств в казне, к власти приходят новые чиновники. Всеми силами придворные попытаются воспрепятствовать переменам.

У остальных могли еще оставаться сомнения, но Цзян Чун точно знал, что Янь-ван поддерживает продвижение новых лиц при дворе, не прибегая ни к чьей помощи. Все началось с реформы системы государственного управления или даже раньше — с появления ассигнацией Фэнхо. Процесс уже был запущен.

Если принц столько времени потратил на постепенную подготовку, то какова была его конечная цель?

Был ли Его Высочество Янь-ван действительно бескорыстен и всего лишь пытался вытащить страну из постигшего ее кризиса? Так уж ли он был лишен амбиций, как пытался показать? Если внешние враги отступят, неужели он оставит должность и превратится в беспечного принца-бездельника, зря проедающего императорское жалование?

Если все действительно было так просто, то зачем же прилагать столько усилий и закладывать базу под реформы?

Если Янь-ван умудрился ввести всех в заблуждение, то что он на самом деле планировал... Что тут еще оставалось?

Единственный кровный родственник правящего Императора, единственный цинван Великой Лян. Если ему хотелось больше власти, то оставался только... один титул.

Но что-то не сходилось. Если Янь-ван действительно грезил о троне, то почему, когда Император Лунань решил отречься в его пользу, принц не подчинился императорскому указу?

Допустим, во время осады столицы он сказал «нет», а потом пожалел об этом, но зачем же тогда ругаться с самыми влиятельными придворными министрами? Разве не разумнее попытаться привлечь их на свою сторону?

Пребывая в растерянности, Цзян Чун осторожно произнес:

— Ваше Высочество, после того как ваш подчиненный прочел доклад министра, даже он преисполнился сомнений, стоит ли вообще учреждать эти предприятия. Не говоря о государе. Но если это проект провалится, как тогда императорский двор должен задобрить людей вроде господина Ду, которые внесли большой вклад в развитие страны? И что делать с беженцами?

— Ты неправильно понял, — усмехнулся Чан Гэн. — Когда Император увидит донесение, в первую очередь его будет беспокоить, что цзылюцзинь попадет в частные руки. Раз министр Фан столь усердно доказывал, что топливо нельзя доверять купцам, почему бы нам не найти другой выход. Так ведь будет лучше для всех?

Цзян Чун растерялся.

— Возвращайся и хорошо подготовься, — продолжил Чан Гэн. — Приезжай завтра пораньше. До начала утренней аудиенции во дворце все обсудим. Не разочаруй моего брата-императора.

Цзян Чун встал, чтобы попрощаться. Слова Янь-вана звучали невероятно спокойно и при этом уверенно, словно он услышал скрытое значение в словах Фан Циня. Похоже, принц был готов к его критике и заранее продумал, как на нее ответить.

Вот только... Если у него был уже заготовлен ответ, почему он сразу не выдал его? К чему ходить вокруг да около?

Зачем обострять противостояние между новыми чиновниками, купившими ассигнации Фэнхо, и знатными семьями?

— И, кстати, Ханьши, — окликнул его Чан Гэн.

На сердце у Цзян Чуна было неспокойно, но он собрался и приготовился узнать, что за важную задачу ему вверил принц. Слушал он крайне внимательно.

Чан Гэн приказал:

— Распорядись, чтобы на кухне мне приготовили два цзиня [3] соленых сушеных желтых горбылей. Возьму с собой. Заранее спасибо!

Господин Цзян поскользнулся от удивления и едва не скатился с лестницы.