Глава 26 «В поисках Будды»
***
"Если человеческое сердце мало, то все его страдания, даже те, что подобны огромному дому, смогут спрятаться в этом маленьком крае. Но если сердце человека такое же большое, как небо и земля, то даже если все его беды окажутся так же велики, как горы, для него они будут не более, чем каплей воды в бескрайнем море".
***
Каждый день рождения пожилого человека всегда проходит церемониально и оживленно, ведь в этот день празднуют его долголетие. Каждый день рождения ребенка также проводится весьма торжественно и весело, ведь так непросто стать на целый год старше, повзрослев, и, тем самым, позволить родителям вздохнуть с облегчением.
Гу Юнь не был ни стариком, ни молодым, у него не было привязанности ни к кому из родственников, хоть близких, хоть дальних. Если бы он был дома, старый слуга ни в коем случае не забыл бы приготовить что-нибудь для него, но в большинстве случаев, Гу Юня дома не было. За таким количеством работы и обязанностей он и сам забыл бы шестнадцатый день первого месяца.
Да и праздновать, откровенно говоря, было нечего. Среди простых людей ходит поговорка: "Девушки, рожденные в первый день лунного месяца, должны стать Императрицами; рожденные в полнолуние юноши, должны стать чиновниками".
Это значит, что девушки, рожденные в первый день лунного месяца и юноши, рожденные пятнадцатого числа лунного месяца, счастливо проведут всю свою жизнь.
Гу Юнь мог родиться в ночь на первое полнолуние нового лунного года, сулящую богатство и счастье, но его рождение было отложено на несколько часов. Тогда-то и стало ясно, что ему сулят несчастья еще до его рождения, с того момента, пока он не появился из утробы матери.
Цао Нянцзы не только принарядился, но еще и присоединился к Чан Гэну и другим, чтобы немного поиграть с тренировочной марионеткой.
Дети нарисовали на лице железного монстра пару кружочков румянца, а еще обвязали старым шелком его могучие железные руки. Откуда они достали столько шелка, никто, разумеется, не знал.
Тренировочная марионетка, украшенная яркими тканями, расписанными под огненные деревья и серебряные цветы, держала в обеих руках чашу лапши и беспомощно смотрела на Гу Юня. Казалось, что на ее черном железном лице явно прослеживалась невысказанная обида.
- Негодники! - ругнулся Гу Юнь. - Это марионетка для тренировок с мечом, а не для таких игр!
Гэ Пансяо вышел вперед, чтобы рассказать о том, что каждый из них сделал для Гу Юня:
- Аньдинхоу, господин, эта фальшивая девчонка наложила румяна, я помог разжечь огонь для лапши, а старший брат положил в нее яйцо!
Гу Юнь на мгновение ошеломленно уставился на детей. Когда его поместье погрузилось в эту праздную атмосферу, это место, которое так долго простаивало в одиночестве, вдруг стало совершенно неузнаваемым.
- Ифу, - сказал Чан Гэн. - Прежде чем ты войдешь в двери, ты должен съесть лапшу.
- Хорошо, - ответил Гу Юнь.
Он поднял чашу с лапшой, взглянул на Чан Гэна и специально начал есть ее с яйца. С первым укусом он почувствовал на зубах кусочек яичной скорлупы, но маршал не выразил недовольства. Он продолжил жевать и проглатывать лапшу целиком. Это выглядело так, будто он ничего не ел в течении восьми жизней. Он съел полную чашу лапши в одно мгновение, и даже выпил бульон до последней капли.
С давних времен "уютное гнездышко" было "курганом всем героям". Когда Гу Юнь в последний раз выезжал из столицы, он ни о чем не переживал и ничего его не беспокоило. Только в этот раз его сердце и душа были полны печали и скорби.
Возможно, эти чувства возникли потому, что для маршала подобные поездки всегда были "возвращением" к границе. Но, на этот раз, ему очень скоро придется "покинуть" родной дом.
К сожалению, столь нежные, ласковые и мягкие мысли были разорваны на кусочки наплывающей скорбью. Ничто не могло остановить Аньдинхоу.
На следующий день, Гу Юнь готовился к отъезду так, как будто все было совершенно нормально. Он даже не попрощался с Чан Гэном и в одиночку отправился в северный лагерь. И только один раз он оглянулся, чтобы бросить на столицу прощальный взгляд.
Как жаль, что с такого расстояния он едва ли мог разглядеть даже башню "Ци Юань".
Шэнь И подошел к Гу Юню и спросил:
- Великий маршал, в тебе совесть заговорила?
Гу Юнь вздохнул и ответил:
- Возможно, в следующий раз, когда я вернусь, он даже не узнает меня. А отведенный мне на время титул «ифу» вот-вот затрещит по швам... Поехали.
Маршируя, Черный Железный Лагерь двигался строгим ровным строем, подобно проносящемуся мимо черному вихрю так, что встречавшиеся на его пути люди невольно отходили на почтительное расстояние, уступая войску дорогу.
Им было поручено сопровождать варварского принца на север, после - отправиться на запад и уничтожить бунтующих в пустыне, на западной границе, бандитов, чтобы обеспечить безопасное и беспрепятственное функционирование шелкового пути.
На следующий день, сразу после отъезда маршала и Черного Железного Лагеря, Чан Гэн, как обычно, проснулся очень ранним утром. Он вспомнил, что Гу Юня уже не было дома, но все равно не мог не вывести тренировочную марионетку во двор, чтобы скрестить с ней мечи, а после тренировки, в одиночестве позавтракать.
Но, только он собрался покинуть двор, как, ненароком подняв взгляд вверх, увидел, что во дворе поместья Гу расцвела слива.
Еще несколько дней назад был сильный снегопад; от холода нежные лепестки сливового дерева покрылись тонким слоем изморози. Чем дольше Чан Гэн смотрел, тем больше ему нравилась эта непревзойденная красота. Он не мог не потянуться, чтобы сломать пару веток. Рассматривая их, юноша сначала подумал о том, что хотел бы сохранить их для Гу Юня, хотя он прекрасно понимал, что Гу Юнь не вернется в ближайшие три или пять дней. Он бережно стряхнул снег с веток, а затем побежал прочь, чтобы найти цветочную вазу, дабы оставить сливовый цвет в комнате Гу Юня.
Но, когда Чан Гэн заглянул в просторную комнату маршала, он не смог найти хоть что-то, что могло бы послужить вазой, не нашлось даже винной бутылки. Он распахнул окно и поинтересовался у старого слуги:
- Дядя Ван, у нас дома есть ваза?
Старый слуга дал мальчику ответ, а затем ушел за вазой. Чан Гэн, сжимая в руках две цветущие сливовые ветви, окинул комнату Гу Юня взглядом.
И тут его внимание задержалось на постели маршала. Мальчик замер. Шуба из лисьей шкуры, которая раньше лежала на кровати, придавая спальне более богатый облик, исчезла.
В эту минуту в покои Гу Юня вошел дядя Ван с голубой фарфоровой вазой. Улыбнувшись Чан Гэну, он спросил:
- Ваше Высочество, такая подойдет? Куда слуге стоит поставить ее?
Чан Гэн продолжал пристально смотреть на пустую кровать и спросил:
- Дядя Ван, почему Аньдинхоу убрал шубу так рано?..
В уголках глаз дяди Ван чуть дернулись морщинки и он нерешительно ответил:
- Разве Аньдинхоу не отправился сопровождать Его Величество? Возможно, он взял ее с собой.
Сердце Чан Гэна пропустило удар.
В канун Нового Года, солдат из фракции Черных Орлов, служивших под началом Гу Юня, сказал мальчику, что маршал никогда не носит зимнюю одежду в столице и лишь изредка надевает ее перед лицом метели.
Уже тогда он почувствовал, что это очень странно - если Гу Юнь не носил зимнюю одежду, зачем он взял с собой шубу? Для чего она ему? От этих хаотичных мыслей, Чан Гэна начали одолевать кошмарные домыслы, он не понимал, что происходит, поэтому решил для себя, что больше не будет задаваться подобными вопросами.
Чан Гэн понизил голос и сухо поинтересовался:
- Дядя Ван, - его голос был подобен растянутой до предела, сухой веревке. - И все же - куда он отправился? Пожалуйста, не врите мне только потому, что я не люблю выходить на улицу. Даже я знаю, что Сяншань находится гораздо ближе к столице, чем северный лагерь.
Дядя Ван недвижимо стоял на месте, сжимая в руках вазу.
Гу Юнь сложил с себя ответственность за объяснения с мальчиком на других, и спокойно покинул столицу. Старый слуга ожидал, что рано или поздно это случится, но он не ожидал, что это случится так быстро.
Чан Гэн глубоко вздохнул и спокойно спросил:
- Он покинул столицу, чтобы отправиться на границу? Куда? На север или на запад?
Старый слуга неловко улыбнулся:
- Старый слуга не очень хорошо осведомлен в военных делах... Ваше Высочество, возможно, Аньдинхоу поступил так потому, что не хотел, чтобы вы беспокоились...
Чан Гэн с силой сжал пальцы и сломал одну из веток пополам.
- Он не боится, что я буду волноваться, - мальчик чеканил каждое слово. - Он боится, что, вопреки всему, я буду настаивать на поездке вместе с ним.
Старый слуга закрыл рот.
Чан Гэн был приемным сыном Гу Юня. Пусть в течении жизни никто не принимал его радушно и не заботился о нем, он все же носил фамилию Ли. В будущем, он унаследует титул Цзюнь-ван.
Старый слуга чувствовал себя крайне расстроенно, понимая, что в решающую минуту он струсил перед лицом хозяина, бросив в него обратно эту горячую картофелину [1]. Дядя Ван морально подготовился к тому, что мальчик его вот-вот раздавит гневом.
Но Чан Гэн не сказал ни слова.
Душераздирающие крики и печальные возгласы Чан Гэна затерялись в сердце.
Дело было даже не в том, что Гу Юнь внезапно отказался даже попрощаться с ним. Ему не раз лгали, мальчику к этому уже следовало бы привыкнуть, и, сейчас, он должен был спокойно смотреть на сложившуюся ситуацию.
Но в эту минуту волна беспокойства и тревог, которые копились в его сердце с самого первого дня, как они прибыли в столицу, в конце концов, вырвалась наружу, точно вода из открытого шлюза. Он больше не в силах был сдерживать эмоции внутри себя...
В сердце Чан Гэна впервые стало так ясно; оно стало зеркально чистым, ведь мальчик всегда знал, что его существование никогда и никому не было нужным. Он не собирался вмешиваться. Ему суждено было стать незначительной шахматной фигурой на доске, подобной темной, спрятанной глубоко под землей реке, протекающей через сельский городок Яньхуэй.