— Ассигнации Фэнхо принимаются на рынке наравне с золотом и серебром, — у Фан Циня брови на лоб полезли. — После скандала в Цзяннани издали соответствующий указ. На что ты намекаешь?

— Да, ассигнации можно обменять на рынке на серебро и золото, но это не значит, что сам императорский двор готов обменять их на серебро и золото, — заявил помощник и покачал головой. — Кроме того, большинство богатых купцов переехали с юга в более-менее цивилизованный Цзянбэй. На Центральной равнение, особенно на северо-западе, дела обстоят совсем иначе. Если местные жители откажутся принимать ассигнации, никто их не переубедит. Если правительство попытается насильно ввести там ассигнации, то придется воевать с простыми людьми, которые будут рыдать и угрожать повеситься. Если что-то пойдет не так, то императорский двор начнет искать виноватого. Кого постоянно во всем винят? Кто ходит по тонкому льду? Прошу господина тщательно это обдумать. Если вы действительно готовы поставить все на карту, возможно, удастся и спасти ситуацию. Даже если вашего брата осудят и лишат должности, пока семья Фан находится у власти, всегда есть шанс, что однажды дуншанец вновь объявиться [4], не правда ли?

Фан Цинь молча его выслушал.

Помощник понизил голос и добавил:

— Мой господин, будущее сложно предугадать. Мы с нетерпением ждем окончания войны, чтобы свести старые счеты. Сторонники Янь-вана прекрасно это понимают. Только не говорите, что «бездействие — часть войны». Если вы сейчас не сделаете свой ход, они от вас избавятся. Ох, ваш ученик сегодня слишком много болтает. Прошу господина простить меня, я вынужден вас покинуть.

Шестнадцатого числа двенадцатого месяца императорский инспектор в Шэньси, один из идейных вдохновителей мошеннической схемы, на допросе во дворце разразился горестными слезами и принялся причитать, что полномочия его настолько ограничены, что не удалось внедрить ассигнации Фэнхо. В итоге местным чиновникам пришлось самим их все скупить. Императорский двор издал аж три указа подряд, касающихся квоты на ассигнации Фэнхо. Поскольку для провинциальных чиновников они были невыполнимы, они повсюду пытались изыскать средства. Но раз брать больше было неоткуда, то пришлось совершить столь низкий поступок.

Его признание точно брошенный в воду камень сразу породили тысячу волн. Все обвиненные в мошенничестве чиновники твердили одно и то же и поливали грязью сторонников Янь-вана, которые поначалу созерцали пожар с противоположного берега. Некоторые преступники и вовсе несли полный бред: мошенничество на императорском экзамене сродни продаже должностей при дворе. С учетом того, что новый указ, регламентирующий поведение чиновников, тесно связан с ассигнациями Фэнхо, чем он лучше взяточничества?

Жители Великой Лян обменялись новогодними поздравлениями, но скандал настолько отбил всем аппетит, что пельмешки в горло не лезли.

В конце концов Военный совет направил письмо с извинениями, где официально отменил требования владеть определенным количеством ассигнаций Фэнхо для занимания государственной должности и временно приостановил их продажу.

Поскольку война была в самом разгаре, деньги у императорского двора неизбежно заканчивались. Военный совет воспользовался этим, чтобы внести предложение: остановить чеканку серебряных монет, и по примеру Запада на оккупированных территориях ввести "расчётные ассигнации" [4]. То есть позволить Императорскому банку выпустить временную валюту, чтобы использовать её вместо серебра. После чего они предложили проекты нескольких указов и приложили их к письму с извинениями.

Поскольку императорский банк был тесно связан с Управлением Великим каналом, учрежденным Военным советом, пока новые правила касающиеся железных и бумажных денег не начали применять на практике, никто не особо возражал. Главное, чтобы эту валюту не контролировал Военный совет.

Тем временем, на будущей железной дороге возникли неожиданные трудности.

Северную и южную ветви практически почти завершили, оставался один небольшой участок посередине. После окончания строительства можно было пустить первые паровые повозки. Однако сроки сдачи последнего участка оттягивались больше месяца. Работы до сих пор не начались. Проблема заключалась в праве собственности на землю.

Большая часть земель под железную дорогу заранее выделил императорский двор, но не мог же столь огромный участок никому не принадлежать. Если земля находилась в частном владении, Управление Великим каналом выкупало ее по рыночной стоимости. Кроме того, продавцам полагались льготы вроде послабления с налогами и тому подобное. Если владельцы участка отказывались продавать земли своих предков, то императорский двор брал ее в аренду, заключал договор и каждый год платил ренту.

Со времен правления Юаньхэ власти Великой Лян привыкли заботиться о своих гражданах, они строго спрашивали с гражданских и военных чиновников, но были крайне учтивы с деревенскими шэньши [6]. Это и привело к чудовищной ошибке... Ведь в договоре прописали только условия аренды и забыли уточнить, что делать, если владелец земли решит расторгнуть договор.

Никто не ожидал, что найдется человек, который захочет разорвать соглашение с императорским двором.

Недостроенная часть железной дороги как раз должна была пройти по арендованной земле. Принадлежала она крупному землевладельцу, имевшему и иные способы получения дохода. Власти ранее пришли с ним к соглашению. Хотя строительство тогда не дошло до его земель, ему сразу выплатили ренту. Неожиданно мужчина передумал и решил вернуть обратно все полученные деньги. Хотя этот землевладелец сам не занимал государственной должности, у него имелись влиятельные связи с семьей Чжао-гогуна [7]. Когда деревенский чиновник отказался от сделки, никто не посмел пойти против него. Он старательно избегал пытавшихся с ним встретиться чиновников из Управления Великим каналом. Поскольку на данном этапе слишком поздно было менять схему железнодорожных путей, паровым повозкам пришлось бы делать огромный крюк.

Из-за задержки со строительством железной дороги Гу Юнь написал несколько писем в столицу, требуя назвать точную дату окончания работ. Последнее предназначалось лично Ли Фэну. Гу Юнь заявил, что, если перебои с поставками продолжатся, он будет вынужден сократить линию фронта.

Младший брат Фан Циня не сумел обелить свое имя. Великий советник Фан заявил, что его робкий и недостаточно хитрый сын разочаровал его, причинив слишком много тревог, и начал действовать сам.

Когда-то старик принимал императорский экзамен [8] у половины придворных чиновников.

Первым делом он провел тайную встречу с чиновником из министерства иностранных дел, который вел переговоры с западными послами. Он заявил, что экономика Великой Лян в данный момент не выдержит затяжной войны с Западом. Если все продолжится в том же духе, то они зря погубят людей и впустую потратят ресурсы. Это невыгодно обеим сторонам. Великая слава и почет достанутся не палачу на поле боя, а тому, кто способствует заключению перемирия.

Тогда чиновник из министерства иностранных дел, который когда-то был учеником великого советника Фана, крайне осторожно спросил:

— Учитель, но ведь наш Император твердо намерен сражаться. Разве смеем мы, его поданные, влиять на его решения?

— Зависит от того, насколько удачно пройдут наши переговоры с Западом. — Великий советник Фан производил впечатление человека незаурядного. Он глубокомысленно изрек: — Их интересует одна выгода. Думаешь им самим охота биться с Гу Юнем до последней капли крови? Или они предпочли бы немного уступить, чтобы вместе со сторонниками мира в Великой Лян добиться скорейшего прекращения боевых действий и установления дипломатических отношений? Императору и двору в первую очередь важна репутация. Если иностранцы на этот раз искренне захотят заключить мир и позволят двору и императору сохранить лицо, разве кто-то станет возражать? Я не верю, что после прекращения боевых действий наш государь даст Янь-вану творить все, что вздумается.

Когда великий советник Фан отослал прочь растерянного чиновника из министерства иностранных дел, то попросил жену пригласить гостью — кормилицу императора Лунаня. Его супруга заботилась о ней с тех пор, как женщину отправили на пенсию.

Ли Фэн души не чаял в своей кормилице. Они обсуждали с Чан Гэном государственные дела, но стоило Ли Фэну услышать, что его кормилица прибыла во дворец, чтобы проведать захворавшую императрицу, он быстро отдал распоряжения Чан Гэну и поспешил во Внутренний дворец.

Над дворцом заходило солнце, когда неспешным шагом Чан Гэн удалился. В золотых лучах узоры на плитке под ногами сливались в один. По краям образовалась тонкая наледь, но ее трудно было заметить. Чан Гэн выглядел равнодушным и отстраненным.

Несмотря на холода жизнь в столице кипела.

В последнее время в связи с тем, что обстановка на фронте накалилась, Гу Юнь стал гораздо реже ему писать. Ему явно было не до праздных бесед. Редкие личные письма отличались краткостью.

Чан Гэн выдохнул и еще немного порассматривал алые стены дворца, размышляя: «А ведь завтра уже шестнадцатое число первого месяца».

Окутавший страну туман не спешил рассеиваться

Хотя Чан Гэн тщательно все спланировал и каждый день постепенно приближался к достижению цели, его нередко одолевали сомнения.

В этот момент мимо прошел отряд стражников. Они поспешили поприветствовать принца:

— Ваше Высочество.

Чан Гэн растерянно уставился на них и словно зачарованный пошел прочь.