«Сюй Лин» собирался что-то ему ответить, но вдруг ощутимо напрягся. Несколько стражников, охранявших черный вход, вдруг попадали на землю. К ним беззвучно подлетела черная тень.

Поскольку все личное оружие у «Сюй Лина» отобрали при обыске, он схватил фарфоровую чашку и с размаху швырнул ее в сторону тени. Гость увернулся от летевшей в него чашки — она пролетела всего на расстоянии волоса, — а затем поймал это тайное оружие в полете, опустил в рукав и осторожно влез в комнату через заднее окно. Его движения были невероятно быстрыми и ловкими — несмотря на суматоху, висевший в комнате ветряной колокольчик не издал ни звука.

Гость поднял забрало и показал на языке жестов: «Это я».

Это был никто иной как Гу Юнь.

Прежде «Сюй Лин» с ним не встречался, поэтому опешил, зато лицо «Янь-вана» засияло от радости.

Честно говоря, Гу Юнь заподозрил неладное. Больно ловко Сюй Лин швырнул ту чашку, но сейчас гораздо больше его волновало другое. Оглядевшись по сторонам, Гу Юнь нахмурился и показал на языке жестов: «Что случилось? Куда делись телохранители?»

Не успел он закончить фразу, как «Янь-ван» своей прекрасной, вызывающей восхищение походкой ласточки бросился к нему.

Мало кто знал, что у Гу Юня нюх, как у собаки. Поэтому уже на расстоянии трех ли он догадался, что перед ним другой человек. От настоящего Янь-вана всегда пахло успокоительными травами, в то время как «Янь-вана» окружал аромат пудры и румян. Гу Юнь немного отошел и схватил притворщика за горло.

— Ты кто такой?

«Янь-ван» никак не ожидал, что при личной встрече его мгновенно раскроют. Раздосадованный сокрушительной неудачей, он затряс руками и ногами и одними губами прошептал:

— Дядя Шилю, это я.

Всего двое величали его «дядей Шилю» — дети, что вслед за Чан Гэном перебрались в столицу из Яньхуэй, Гэ Чэнь и Цао Чунхуа. Правда с тех пор они выросли, никто давно не вспоминал об этом прозвище.

Гу Юнь ослабил хватку и удивленно уточнил:

— Сяо Цао?

Они незаметно кивнули друг другу, но никто не знал точно, где сейчас скрывается настоящий Янь-ван.

Тем временем в третий день седьмого месяца в столицу пришло тайное донесение из Янчжоу. Преодолев девять ворот городской стены, оно наконец оказалось в руках Люй Чана.

По прочтению Люй Чан не удержался — громко рассмеялся от счастья и приказал собрать доверенных лиц, чтобы обсудить тайные планы. Собирался он пригласить и министра Фан Циня.

Резиденции Фан и Люй располагались неподалеку. Вскоре посланный с приглашением слуга вернулся и доложил:

— Господин, семья Фан просила передать, что их господин неизлечимо болен. Его сильно лихорадит, а все тело покрылось сыпью. Вскоре его должны перевезти в загородный дом. Сейчас он не принимает гостей. Ваш покорный слуга своими глазами видел, как ему готовят экипаж, а одежду и постельное белье сжигают на заднем дворе.

— А господин Фан ничего случайно не просил мне передать? — спросил Люй Чан.

— Просил, — ответил слуга. — Господин Фан передает свои наилучшие пожелания и надеется, что вы достигнете успеха в своих начинаниях.

Люй Чан рассмеялся, жестом отослал слугу прочь и вернулся в свой кабинет.

— У этого хитрого старого лиса Фан Циня целая куча коварных замыслов. Он охотно раздает советы, но стоит чему-то пойти не по плану, он сразу идет на попятную. Фан Цинь всю жизнь был горе-советчиком. Да кому он вообще нужен! Тем более мы уже наполовину осуществили наш великий план. Всё подготовлено, не хватает лишь восточного ветра [8].

Так называемый горе-советчик тем временем сжег свою одежду и перины и направился в северный пригород столицы в маленьком неприметном паланкине. В то время в северном гарнизоне как раз находился Шэнь И, который, кстати, тоже не афишировал свое присутствие. Генерал был потрясен, узнав, что сам господин Фан собирается почтить их визитом. Всегда трудно было понять, какую из сторон ушлый министр поддерживает.

Сейчас северный гарнизон возглавлял один из заместителей Тань Хунфэя. Заподозрив, что дело нечисто, он шепотом посоветовал:

— Генерал Шэнь, вам лучше пока не показываться ему на глаза. Позвольте мне самому его встретить.

В тот день Фан Цинь больше часа провел в северном гарнизоне. Никто не знал, какова была цель его визита. Отбыл он лишь после наступления темноты во все том же скромном паланкине, не произнеся ни слова.

Заканчивался седьмой месяц года и близился день рождения Императора Лунаня.

С тех пор, как Ли Фэн взошел на престол, он не устраивал пышных гуляний в честь своего дня рождения. Его матушка-императрица умерла совсем молодой, после смерти покойного Императора некому стало организовывать празднования.

В этом году Ли Фэн отдал приказ произвести приготовления к своему дню рождения.

Разрушенную во время войны башню Циюань восстановили на прежнем месте. Ли Фэн верил, что великолепие башни Чжайсин и роскошь Смотровой площадки в Юньмэне прогневали Небеса. Поэтому он распорядился преобразить башню Циюань в храм Цимин [9]. Это место потеряло свое изначальное предназначение — теперь здесь располагался алтарь, где проводили ежегодное жертвоприношение Небу и просили благословения, а не развлекались, пьянствовали или вкушали пищу. Сюда же переехал приказ по астрономии и календарю.

Неизвестно, являлось ли намерение отметить день рождения, вознося молитвы Небесам и духам предков в храме Цимин, идеей самого Императора или же его надоумили заговорщики.

...Впрочем, окружали Ли Фэна тогда преимущественно продажные чиновники и угодливые сановники — их работа в основном заключалась в том, чтобы угнетать народ и обворовывать страну. На долю государя выпала незавидная участь. Никто его не любил, никто не приготовил ему праздничную тарелку лапши, зато все прекрасно видели совершенные им ошибки.

Это, конечно, вгоняло в тоску и вызывало жалость, но кроме сборища белобородых продажных червей-придворных его действительно никто не ценил. Такая вот трагичная у Ли Фэна была судьба.

Разумеется, когда Император покидал дворец, придворным полагалось сопровождать его. В пути их охраняла императорская гвардия, промаршировавшая прямо до храма Цимин. Члены приказа по астрономии и календарю облачились в официальные, парадные одежды. Город утопал в колокольном звоне.

К самому алтарю вела каменная лестница длиной в восемьсот ступеней. Центральный пролет назывался Путем Императора и лишь Сын Неба имел право подниматься по этим ступеням. Боковые лестницы предназначались для чиновников и назывались Путем Добродетели — они состояли из четырехсот ступеней и обрывались на полпути к алтарю.

Когда Император Лунань поднялся выше, то сотни гражданских и военных чиновников поклонились ему. До четырехсотой ступени государя сопровождали только два министра — один военный, а другой — гражданский. Поскольку в данный момент и Гу Юнь, и Янь-ван отсутствовали, эта честь выпала Цзян Чуну из Военного совета и Северо-западному командующему Шэнь И. Потом они тоже отвесили поклоны и дальше Император поднимался в одиночестве.

Вечно занятый Ли Фэн пренебрегал конными прогулками и стрельбой, поэтому торжественное императорское облачение казалось ему невероятно тяжелым — будто он с трудом преодолел аж три тысячи ступеней. Во время подъема ему неожиданно вспомнился один случай из юности.

Гу Юнь тогда вместе с людьми своего отца отправился на юг, чтобы разобраться с разбойниками, и вернулся с победой. Уже будучи наследным принцем, Ли Фэн вместе со своим отцом встречал возвратившиеся из похода огромное войско.

И прекрасно помнил, что, когда молодой генерал покидал столицу, то был невеждой и зазнайкой. Зато вернулся с поля боя он постаревшим сразу лет на десять. Черты его лица еще не отточило время, но из-за плохого зрения Гу Юнь постоянно щурился, его суровый взгляд напоминал лезвие гэфэнжэня и внушал ужас.

Он спешился и вместе с другими солдатами и генералами прокричал: «Да здравствует Император!» Его броня сияла на солнце подобно тому, как солнечные блики играют на рыбьей чешуе. За пределами дворца Ли Фэну редко дозволялось сопровождать отца-императора. Тогда он с завистью взирал на облаченного в броню Гу Юня. Пользуясь тем, что старый Аньдинхоу отвлекся на разговор с Императором, Гу Юнь вдруг вскинул голову и подмигнул наследному принцу. Ли Фэн тогда еще не совершил обряда совершеннолетия [10]. Они с улыбкой переглянулись.

Стоя наверху, Ли Фэн вдруг вспомнил их давнюю встречу и невольно улыбнулся. Когда государь вернулся к текущим заботам, то оглянулся и его взору предстала огромная толпа подданных, упавших на колени у подножия каменной лестницы. Видны были одни склоненные головы. Его спутники тоже соблюдали этикет, и никто не решался поднять головы, боясь оскорбить государя...

Наверное, не существовало больше того юноши, что когда-то ему подмигнул. Сердце Ли Фэна сжалось от безграничного одиночества.

Приказ по астрономии и календарю завершил подготовку к ежегодному жертвоприношению Небу. Император откашлялся и уже собирался произнести речь, когда неожиданно народ у подножия лестницы заволновался.

Хотя Ли Фэн пришел покаяться в грехах, все же ему хотелось оставаться в глазах своих подданных внимательным и заботливым государем. Поэтому улицы не перекрывали, а лишь выставили стражников из императорской гвардии по обеим сторонам дороги. Многие пришли сюда, чтобы насладиться праздником.

Как только беспорядки чуть улеглись, из толпы зевак появился отряд в масках. Стремительные в бою как ветер, они в мгновение ока пробили брешь в обороне императорской гвардии и бросились в сторону Императора.

— Осторожно!

— Это дунъинцы!

Сотни чиновников запаниковали. Командующий императорской гвардией Лю Чуншань с криком «Защитите Императора!» прямо по Пути Императора побежал к алтарю. Упав перед Ли Фэном на колени, он сказал: