- Ник, прав, - согласился принц. - Особенно клубничное, посыпанное шоколадной стружкой.

- Я больше люблю крем – брюле, - отозвался музыкант, не переставая играть.

- Ник, вели принести нам мороженое: клубничное и крем - брюле, и сам поешь на кухне какого хочешь, - быстро сказал Флориан. Никто прежде из его подданных не заговаривал с ним, так просто, как Октав. Кто – то не осмеливался, другие просто не хотели. Вначале принц еще пытался завязать с кем – нибудь дружбу, но потом понял, что эти попытки бессмысленны. И уже давно смирился с одиночеством.

- Но, Ваше Высочество, мне кажется, сегодня во сне вы кашляли и мороженое вам лучше не есть, - сказал камердинер, боясь оставлять принца наедине с опасным музыкантом.

- Ник, я совершенно здоров. Неси угощение.

- Да, Ваше Высочество, - растеряно ответил слуга и, не кланяясь, вышел выполнять распоряжение. Ведь принц все равно не видел поклона. Хотя первое время Ник не мог отучить себя от этой дурацкой и уже ненужной привычки. Не то, что раньше. Ведь ему приходилось отвешивать поклоны направо и налево каждому проходящему аристократу. Поэтому к вечеру ему казалось, что голова уже сама безвольно болтается на плечах. А сейчас эта обязанность выполнялась разве что перед королем. Барсий давно не обращал внимания на этикет. «Может сообщить советнику о слишком вольном пианисте», - мелькнула в голове у мальчика. Но немного подумав, он решил, что лучше в это дело не вмешиваться, а не то подумают, что он с музыкантом заодно.

- Разве может пианист есть мороженое вместе с принцем? – спросил Октав, когда Ник вышел.

- Почему нет? Что в этом особенного?

- Ничего, кроме того, что музыкант не самая подходящая компания для принца.

Флориан вздохнул.

- Моя единственная компания это мой неразговорчивый слуга Ник и советник Барсий опекающий меня с рождения. Октав, у меня нет друзей. Никто не желает со мной дружить, как бы я не добивался этого. Ни кузены с кузинами, ни даже мои сестры не хотят сказать мне доброго слова. А моя мать плачет едва я к ней подхожу. А я не могу слышать ее слез, поэтому давно перестал волновать своими визитами. А отец всегда слишком занят, чтобы поговорить со мной. А теперь из – за болезни вынужден все время проводить в постели, а я не хочу утомлять его беседами и просто сижу рядом пока он спит. Знаешь, иногда я чувствую такое напряжение вокруг, что, кажется, воздух звенит в ушах и мне делается очень тягостно, ведь все с кем - то общаются, веселятся, а я просто стою в стороне и прислушиваюсь. Как - будто я за что - то наказан только никак не пойму за что.

Флориан говорил совершенно искренне, даже не подозревая, что является причиной несчастья целого королевства. И все его подданные, в том числе музыкант ненавидели его. На секунду Октаву стало жаль принца. В конце – концов, тот был ни в чем не виноват и даже сам в какой - то мере страдал от королевского заговора.

Пианист перестал играть и снял повязку с глаз, чтобы взглянуть на принца. Он поступал так когда был абсолютно уверен, что никто не уличит его в этом преступлении, но сейчас просто не смог удержаться.

Красивое лицо принца было печальным, а по щекам текли слезы.

- Вы поэтому плачете, Ваше Высочество?

- Да, поэтому, Октав. Мне одиноко. Я чувствую от всех ужасную враждебность. Думаю, если бы я не был принцем, ее бы обязательно как – нибудь проявили, а так только шипят по углам как змеи. Я же не глухой, чтобы не слышать этого.

- И не… слепой, - добавил пианист.

- Какой? – шмыгнул носом Флориан. - Не знаю этого слово.

- Старое словечко… его больше не употребляют. Значит… не доверчивый, – сказал Октав с насмешкой.

Это слово, впрочем, как и многие другие связанные с глазами действительно не употребляли уже пятнадцать лет. Поэтому разговаривая с принцем придворные особенно тщательно подбирали слова, а многие из страха проговориться старались молчать, не желая навлечь на себя тяжелое наказание.

Когда вышел указ о ношении повязок, Октаву было столько же сколько сейчас принцу.

Но если пианист мог играть с завязанными глазами, то например художник был не способен создать картину в темноте, даже если очень этого хотел. Теперь живописцы вынуждены были плести корзины или искать случайные заработки на городском рынке.

«Мне еще повезло, - говорил себе Октав, а его пальцы как бабочки пролетали над клавишами. Но стоило музыке стихнуть, как волшебство заканчивалось. Тьма не рассеивалась, и Октав был вынужден жить на ощупь, как и все жители королевства. Теряться на знакомой улице, в чай сыпать соль вместо сахара, и забыть что такое осенняя сказка, когда клены роняют золотые и багряные листья на блестящие от дождя мостовые маленького городка.

А весь сумбур и беспорядок происходит из – за этого комнатного цветка Флориана который лелеют всем дворцом столько лет. Как же это несправедливо!

- А может быть есть какая – то причина, что к вам плохо относятся? – продолжил музыкант, внимательно глядя на Флориана. Было забавно наблюдать за принцем, не понимавшего в чем дело и Октав не желал пропустить ни единой эмоции на его наивном лице.

- Какая причина? – спросил Флориан, но пианист не ответил и быстро натянул на глаза повязку, потому что за дверью послышались шаги. Дверь в зал открылась и вошла служанка с подносом в одной руке, на котором стояло две хрустальные вазочки с мороженым. В другой была трость, которой она простукивала себе дорогу.

Когда служанка ушла, пианист снова стащил повязку. Принц, кажется, расхотел мороженого и только рассеяно ковырял его серебряной ложечкой.

- Угощайся, Октав, - тихо сказал он, - и объясни, что ты имел в виду говоря о причине? Может от меня дурно пахнет? Хотя я моюсь по пять раз в день, потому, что боюсь, что именно это отталкивает от меня людей. Ведь никто же об этом не скажет прямо.

- Нет, Ваше Высочество. От вас всегда приятно пахнет.

- Тогда может быть у меня противный голос, как у нашего дворецкого? – спросил Флориан.

- Напротив он очень мелодичный. Я бы с удовольствием послушал, как вы поете.

- Не хочу я петь, Октав! Ответь, что со мной не так?

- Что не так? Вы не видите, а остальные видят!- чувствуя, что не может больше сдерживаться выпалил пианист.

- Ты любишь старинные слова? – улыбнулся принц. Вероятно, музыкант очень много читал, потому и говорил так красиво. Флориан и слово «видеть» впервые услышал от Барсия, а советник был очень мудр и должно быть прочел все книги в королевской библиотеке. - Это означает что – то вроде «не понимаешь»?

- Да, что – то вроде того, - мрачно подтвердил музыкант.

- Так что же они все видят? Что им не нравится во мне? Разве я кого – нибудь обидел или оскорбил? Октав, а может я сделал это ненамеренно?

- Да… пожалуй, что так, - хмыкнул пианист, разглядывая изящный орнамент на камзоле принца и о котором тот вряд ли знает. А может и знает, если прикасается к своей одежде. Только это ни одно и тоже.

- Тогда как мне это исправить, Октав? - в волнении принц схватил его за руку, невольно ощущая какие у музыканта длинные и тонкие пальцы, совсем не такие как у обычных людей. – И что именно исправлять? Я так устал от такой жизни, что готов сбежать из дворца…

- Куда глаза глядят, верно?

- Да… наверное – не желая признаваться, что не понял значения еще одной старинной фразы пробормотал принц.

- Думаю, я смогу вам помочь, Ваше Высочество, а пока давайте поедим мороженое, оно уже почти растаяло, - сказал Октав, размышляя, что ему делать. Этот случайный разговор зашел слишком далеко, и теперь нужно было решить: остановиться на этом или все же открыть принцу глаза на то, что происходит вокруг. И что будет, если он так поступит? Измениться ли после этого жизнь королевства, или Флориан не поверит в эту чудовищную правду и передаст его слова Барсию, а уж тот решит его судьбу. И вряд ли это решение Октаву понравится.

- Вы испачкались, Ваше Высочество, - сказал Октав.

- Да? Где?

Пианист взял салфетку и сам промокнул ему уголок губ.

- Здесь, Ваше Высочество. Уже все в порядке.

Принц кивнул и вдруг замер. Как Октав узнал об этом? И о его слезах, еще в начале разговора? Флориану захотелось об этом спросить, но он промолчал словно какое - то предчувствие заставило его это сделать. Ведь точно так же делал Ник, когда подавал ему обед. Флориану казалось это чем – то обыденным. Ник был слугой и предугадывать каждый шаг принца было возложенной на него обязанностью. А как это сделал Октав, служивший только своему пианино? Или они оба обладали недоступным для его понимания знанием?

- Хотите, сыграю вам что – нибудь еще? – спросил пианист, скорее желая потянуть время, чем развлечь принца.

- Симфонию «Чайных Роз». Я очень ее люблю.

- Да она великолепна, - согласился Октав, садясь за инструмент. - Кажется, я еще ни разу не играл ее для вас.

- Да, ни разу. Эмилин, придворный музыкант, часто ее исполняет. Только не пойму… причем здесь чай. Розы к чаю? Мелодия такая романтичная, что скорее повествует о грустной любви, чем о чаепитие. Ты… ты смеешься, Октав?

- Нет… нет Ваше Высочество, - пытаясь сдержать смех, проговорил пианист. - Вам показалось. Я лучше поиграю.

Он начал играть, но принц накрыл его руки своими, прерывая музыку.

- Нет, постой, объясни. Ты смеялся, я хорошо слышал. Но разве я сказал что – то смешное? Или сказал? Я совсем не разбираюсь в музыке, хотя очень люблю. Наверное, я сморозил какую – то глупость?

- Нет, что вы принц. Но вы правы чай здесь совершенно не причем. Это симфония о любви Азира и Синобии. Он подарил ей желтые розы, а это знак того, что они скоро расстанутся. Так и случилось.

- «Желтые» это тоже старинное слово? Оно, наверное, значит повядшие? Конечно, когда дарят повядшие цветы, это любого обидит.

- Желтые - это значит желтые, - едва скрывая раздражения, сказал пианист. - Такие же как солнце, цыпленок, кусок сыра или лимон.