16

АНА

В тот момент, когда Лиам уходит, Александр направляется ко мне, протягивая руки.

— Малыш, — бормочет он, его голос снова низкий и приятный. — Это замечательные новости. Я…

— Стоп. — Я поднимаю руку, качая головой. — Это не какой-то праздник, Александр. Это… — Я тяжело сглатываю, опускаюсь на край джакузи и смотрю на стопку тестов на раковине. — Это безумие.

— Это замечательно, куколка, — настаивает он. — У нас будет ребенок. Ты должна понять, что должна вернуться со мной в Париж прямо сейчас, чтобы мы могли вместе пережить беременность, чтобы мы могли вместе растить нашего ребенка…

— Ты не знаешь, твой ли он. Я и сама не уверена. — Я опускаю голову на руки, потирая ими лицо, пытаясь сдержать слезы разочарования и страха.

— Куколка, пожалуйста… — Он делает еще один шаг ко мне, протягивая руку, как будто хочет коснуться моего плеча, но я отстраняюсь.

— Остановись, Александр. Я не хочу, чтобы ко мне прикасались. Не сейчас. Просто…нам нужно это обсудить. Мы не знаем, твой ли это ребенок. Но если бы он был… — Я делаю глубокий вдох, не в силах смотреть прямо на него. Я не могу вынести счастья на его лице, того, с каким энтузиазмом и радостью он смотрит на возможность того, что у нас будет общий ребенок.

— Я знаю, ты скажешь, что не хочешь обсуждать шансы, куколка, но ты должна понять, ты и я…

— Как ты думаешь, какая именно жизнь была бы у нас двоих с ребенком? — Слова вырываются из меня, и я наконец поднимаю на него взгляд, полный разочарования. — Как ребенок мог вписаться в твою жизнь в Париже? У нас не было нормальных отношений, Александр! Что, ты собираешься встречаться сейчас? Сделаешь меня своей девушкой или женой? Ты не можешь завести ребенка от своей маленькой куклы, своей сломанной игрушки. Ты не можешь держать меня как домашнее животное и просить, чтобы я родила тебе ребенка! Ты не можете заставлять меня есть с пола, одеваться и купаться, контролировать каждое мгновение моего бодрствования, когда мне нужно заботиться о ребенке! — Мои глаза наполняются слезами, и я сердито вытираю их. — Наши отношения были не такими, Александр. Это было все о собственности, травмах, удовольствии и боли, унижении и да, извращенной, испорченной любви, но не той любви, которая делает детство здоровым!

Я качаю головой, втягивая воздух и пытаясь успокоиться, прежде чем снова начну выходить из-под контроля.

— Мы оба облажались, Александр. Мы оба через многое прошли, были сильно травмированы другими. Я даже не знаю, могу ли я быть матерью или просто разрушу жизнь этого ребенка так же, как была разрушена моя. Но я точно знаю, что, если я решу произвести на свет этого ребенка, двое сломленных людей не смогут быть хорошими родителями для другого человека. Мы не можем этого сделать, Александр, ты и я. Мы просто не можем.

— Лиам не сломан? — Голос Александра саркастичен, почти злобен. — Значит, твой ирландец цел? Никак не пострадал? Чист от всех повреждений?

— Если он и поврежден, значит, это ты с ним сделал, — огрызаюсь я в ответ, прищурив глаза. — Ты заставил его трахнуть меня на глазах у незнакомцев, приставив пистолет к моей голове. Сказал ему, что это его вина, если он откажется, его вина, если он сделает это, если я умру в любом случае. Ты сделал это с ним. Так что не предполагай, что это чья-то вина, кроме твоей. Ты хотел уничтожить любой шанс, что мы с Лиамом будем вместе, заставив его чуть ли не изнасиловать меня. Вместо этого ты просто уничтожил наши возможности… твои и мои. Не имеет значения, как сильно я когда-то любила тебя…сейчас я не могу смотреть на тебя, не вспоминая об этом. Не вспоминая, как ты позволил Иветт использовать тебя, потому что она ревновала.

Александр на мгновение замолкает.

— Ты сказала “любила” куколка — говорит он после нескольких секунд молчания. — Ты меня уже не любишь?

Я колеблюсь. Я не должна была этого делать. Я должна была поклясться ему, немедленно, вдоль и поперек, до самой могилы, что вся моя любовь к нему умерла, но вместо этого я делаю паузу, мое сердце подскакивает к горлу, когда я пытаюсь произнести слова, которые не совсем правдивы, и Александр хватается за них, как за спасательный плот для утопающего.

— Пока я верю, что у тебя есть хоть капля любви ко мне, куколка, пока есть шанс, что ребенок мой, я не уйду. Я не вернусь в Париж и не брошу тебя. Ты моя, малышка, и я не уйду, пока у нас есть хоть малейший шанс.

— Я не книга и не картина! — Я неуверенно поднимаюсь на ноги, мое сердце бешено колотится в груди. Я знаю, он хотел, чтобы эти слова были романтичными, но в моем нынешнем эмоциональном состоянии все, что я чувствую, это паника. — Я не принадлежу тебе, и мой малыш тоже, неважно, сколько ты за меня заплатил! — Теперь я тяжело дышу, чувствуя, что краснею. — Я также не принадлежу Лиаму. Если я выберу кого-то из вас, это будет для меня и, возможно, для ребенка. Я не буду принадлежать никому. Не после всего, что я пережила.

Александр хмурит брови, и я вижу вспышку гнева, омрачающую его красивые, артистичные черты.

— Что ты хочешь этим сказать, куколка? — Спрашивает он, в его голосе появляются опасные нотки. — Ты рассматриваешь возможность не оставлять этого ребенка?

Я в отчаянии вскидываю руки, испуская резкий, сердитый вздох.

— Я узнала, что беременна, меньше часа назад, Александр, — парирую я. — Так или иначе, я никак не могу знать прямо сейчас, что я собираюсь делать.

— Ты не выберешь ничего, кроме этого ребенка! — Александр рычит, и я отшатываюсь, чуть не падая в ванну от внезапного испуганного шока. Я восстанавливаю равновесие, но наклоняюсь вперед, падая на колени на плитку, и от удара у меня перехватывает дыхание. Я начинаю плакать, слезы текут по моим щекам, когда я содрогаюсь от нескольких внезапных, судорожных всхлипываний. Прежде чем я успеваю подняться, Александр оказывается на полу рядом со мной, тянется ко мне, снова нежно.

— Я сожалею о своей вспышке, куколка — шепчет он срывающимся голосом, и когда я поднимаю глаза, я тоже вижу дорожки от слез на его щеках.

— Александр… — Я моргаю, глядя на него, невольно протягивая руку, чтобы коснуться влажной линии на его щеке, чуть ниже острой кости. — Что…

— Мне жаль, — повторяет он. — Я…моя сводная сестра Марго, которую я любил и с которой у меня был роман в подростковом возрасте. Она… — Он тяжело сглатывает, и я знаю, что он собирается сказать, еще до того, как это слетает с его губ.

— Она забеременела от тебя? — Шепчу я, и Александр кивает, его голубые глаза снова наполняются слезами.

— Наш отец узнал об этом, — говорит он приглушенным тоном, его руки сжимаются в кулаки. — Он заставил ее сделать аборт. Он также не повел ее к врачу… сказал, что такая шлюха, как она, этого не заслуживает. Он сделал это прямо в сарае. Он заставил меня смотреть. — При этих словах лицо Александра искажается, его голова опускается мне на плечо.

Я застыла в шоке, не в силах пошевелиться. Ужас от этого ощущается как лед в моей крови, боль Александра смягчает меня по отношению к нему вопреки мне самой. Что бы ни было между ним и мной, какая бы боль, обида и история… не имеет к этому никакого отношения. Его сводная сестра определенно этого не заслуживала, и я вижу, что боль Александра реальна. Его плечи трясутся, когда он плачет, кадык дергается, когда он наконец поднимает на меня взгляд, судорожно сглатывая, его глаза покраснели.

— Она умерла всего через несколько дней после, — бормочет он.

— Мне так жаль, — шепчу я. — Александр, я не могу даже найти слов, как мне жаль, правда…

Он качает головой, откидываясь на колени и вытирая лицо, одаривая меня натянутой, грустной улыбкой.

— Это было давно, — тихо говорит он. — И это не твоя вина. Но теперь ты понимаешь, почему мысль о том, что ты не оставишь этого ребенка, так… трудна для меня.

— Да, — говорю я тихо, и я говорю это серьезно. Не считая моего личного выбора, я могу понять его боль. — Ты хотел ребенка? — Деликатно спрашиваю я. — Я имею в виду тебя и Марго. Вы говорили об этом, прежде чем…

Александр кивает.

— Она сказала мне в то утро, когда была уверена, что одна. До того, как наш отец узнал все. Она была вне себя от радости. Мы строили совместные планы, планы сбежать, пожениться и сбежать от него. Это был последний раз, когда мы занимались любовью, прежде чем… — Его голос снова срывается, и он отводит взгляд. — Мы собирались стать семьей, — наконец говорит он, снова поднимая на меня взгляд. — Мы собирались быть вместе, втроем, и это было украдено у меня. — Его челюсть сжимается, его голубые глаза впиваются в мои. — Я не позволю этому случиться со мной снова, Анастасия.

Мое сердце замирает в груди.

— Прости, — шепчу я. — Мне так жаль, что это случилось с тобой и твоей сводной сестрой. Это ужасно. То, что с ней случилось, это худшее, что я могу себе представить. Но я не знаю, что я хочу делать, Александр. У меня еще не было возможности даже обработать это, не говоря уже о том, чтобы принимать решения и выбирать свое будущее, и это должен быть мой выбор. Мой. А не чей-либо еще.

Лицо Александра разглаживается, и он улыбается мне, протягивая руку, чтобы нежно коснуться моей щеки. Мы оба все еще стоим на коленях на полу, очень близко, так близко, что я чувствую его тепло, вдыхаю запах его одеколона и аромат его кожи. Знакомые запахи, запахи, которые когда-то помогали мне чувствовать себя в безопасности. Даже нравились. Защищали.

— Вот почему ты любила меня, куколка, — бормочет он. — Я делал за тебя весь выбор, все, что тебе нужно было сделать, это подчиниться. Такое может повториться снова.

— Нет, — шепчу я, качая головой, и чувствую, как слезы снова наворачиваются на глаза. — Этого не может быть, Александр. Этого действительно не может быть.

— Пока ты любишь меня хоть немного, куколка, я в это не верю. — Александр качает головой. — Возвращайся со мной в Париж. Мы будем вместе. Если ты хочешь делать выбор, куколка, если ты хочешь быть Анастасией, а не моей маленькой куколкой, я постараюсь снова научиться так жить. У нас все может быть все по-другому. Мы будем семьей точно так же, как…