Глава 16

Дождь шел два полных дня. Время от времени вместо воды сверху падал мокрый снег или град, маленькие скопления рыхлого льда начали образовываться в укромных уголках дворика. Маати закрыл ставни, отгородившись от низких облаков, и сел поближе к огню, дождь стучал по дереву, как пальцы по столу. Было бы почти приятно, если бы одеревеневшая спина не так болела.

Холод вкупе с отсутствием Эи сделали его жизнь тихой и медленной, словно у медведя, готовящегося проспать всю зиму. Утром Маати шел в кухню и ел вместе с остальными. Большая Кае и Ирит декламировали старые песни, чтобы провести время. Они пели пока готовили, и мелодии были приятнее, чем Маати мог себе представить. Когда при этом находились Ванджит и Ясность-Зрения, андат становился беспокойным, его глаза перебегали с одной певицы на другую и обратно, пока Ванджит не начинала волноваться и не уносила своего подопечного прочь. У Маленькой Кае не было музыкального слуха, и она читала старые тексты, по которым был создан Ясность-Зрения и задавала вопросы о тонкостях их заново созданной грамматики.

Большую часть дня Маати проводил в своих комнатах или, одетый в несколько толстых платьев, ходил по коридорам. Он никому не говорил, но школа казалась тесной и замкнутой. Вероятно, он ощущал это только потому, что внутрь вторглась зима.

Учитывая время, необходимое для поездки в Патай и обратно, вместе с покупками, он не мог ожидать, что Эя вернется раньше, чем дней через десять. Он не ожидал, что такое тяжелое бремя ляжет ему на плечи, поэтому вздрогнул — от радости и страха, — когда Маленькая Кае прервала его полусон:

— Она вернулась. Ванджит смотрела из класса, и она говорит, что Эя уже повернула с большой дороги и, если дорога будет не такой грязной, приедет еще до наступления темноты.

Маати поднял и открыл ставни, словно мог, как Ванджит, прищуриться и пронзить взглядом серый воздух. Порыв холодного мокрого ветра потащил ставень из его руки. Ему захотелось найти плащ из промасленного шелка и пойти встречать ее, но он себя остановил. Это было бы глупо, конечно, и ничего бы ему не дало. Он пробежал рукой по жидким оставшимся волосам, спросив себя, когда он принимал ванну и брился в последний раз, и потом осознал, что Маленькая Кае еще здесь и ждет его слов.

— Ну, — сказал он, — давай возьмем самое лучшее, что у нас есть, и приготовим для нее еду. Эя-тя собиралась привести свежие продукты, так что нет смысла сохранять старые.

Маленькая Кае усмехнулась, приняла позу согласия с приказом и ушла. Маати повернулся к открытому окну. Лед, грязь и сумрак. За ними невидимая Эя и новости.

В этот день заката не было, и Эя появилась вскоре после того, как темнота поглотила облака. Свет шипящих факелов вырвал из тьмы колеса тележки, забрызганные грязью и глиной. Лошадь шаталась от истощения, ее слишком быстро гнали через дождь. Большая Кае, неодобрительно щелкнув языком, повела бедное животное в конюшню, чтобы обтереть и согреть, а все остальные столпились вокруг Эи. Та, стряхнул бледным пальцами воду с волос, ответила на первый вопрос, который ей не успели задать.

— Ашти Бег ушла. Она сказала, что не хочет возвращаться. Мы были в предместье к югу отсюда, на большой дороге. Она сказала, что мы должны поговорить об этом, но когда я встала утром с кровати, ее уже не было. — Эя посмотрела на Маати. — Извини.

Он принял позу прощения и пренебрежения событием, потом взмахнул рукой, зовя ее внутрь. За ней последовала Ванджит, потом Ирит и Маленькая Кае. Еда уже была приготовлена и ждала. Ячменный суп с лимоном и куропаткой. Рис и сосиска. Разбавленное вино. Эя села около жаровни и ела как голодающая, не забывая рассказывать с набитым ртом.

— Мы так и не добрались до Патая. На полдороге в город мы нашли большую ярмарку. Палатки, тележки, люди; постоялые дома были настолько забиты народом, что сдавали даже пол на кухне. Был и посыльный, который собирал письма из всех окружных городков.

— Значит ты послала письма? — спросила Ирит. Эя кивнула и положила в рот очередную порцию риса.

— Ашти Бег, — сказал Маати. — Расскажи мне побольше о ней. Она сказала, почему решила не возвращаться?

Эя нахмурилась. На ее щеки уже вернулись краски, но губы оставались бледными, волосы цеплялись за шею, как плющ.

— Из-за меня, — сказала Ванджит, андат елозил на ее коленях. — Моих рук дело.

— Возможно, но она так не сказала, — ответила Эя. — Она сказала, что устала и чувствует, что мы все прошли мимо нее. Она не видит, что сможет сама завершить пленение или что ее идеи как-то нам помогают. Я попыталась разубедить ее, дать какую-нибудь перспективу. Если бы она осталась до утра, я, возможно, смогла бы.

Маати хлебнул вина, спрашивая себя, сколько правды сказала Эя, и сколько она смягчила из-за того, что Ванджит и Ясность-Зрения находились в комнате. Казалось куда более вероятным, что Ашти Бег обиделась из-за плохого поведения Ванджит и не сумела простить. Он вспомнил сухой тон Ашти, ее резкие шутки. Она была не самой простой женщиной или особенно талантливой ученицей, но он будет тосковать по ней.

— Есть какие-нибудь другие новости? Что-нибудь о гальтах? — спросила Ванджит. В ее голосе было что-то странное, но, быть может, только потому, что Ясность-Зрения начал выть, бессловно и жалобно. Эя, казалось, не заметила в вопросе ничего странного.

— Были бы, если бы я добралась до Патая, как ожидала, — сказала она. — Но поскольку я все сделала раньше и мне там просто нечего было делать, я решила быстрее вернуться.

— А, — сказала Ванджит. — Конечно.

Маати подергал пальцами. Голос девушки был какой-то разочарованный. Словно она ожидала кого-то, кто не пришел.

— Ты готова работать? — спросила Маленькая Кае. Ирит махнула на нее тряпкой, и Маленькая Кае приняла позу отмены вопроса. Эя улыбнулась.

— У меня есть несколько новых мыслей, — сказала она. — Дайте мне обдумать их сегодня вечером, после того, как мы разгрузим повозку, и утром мы поговорим о них.

— О, тебе не нужно сегодня работать, — сказала Ирит. — Ты все это время была в дороге. Мы сами сгрузим все с повозки.

— Конечно, — сказала Ванджит. — Ты должна отдохнуть, Эя-кя. Мы будем счастливы помочь.

Эя поставила на стол суп и приняла позу благодарности. Что-то в положении ее запястий привлекло внимание Маати, но поза исчезла так же быстро, как и появилась, и Эя откинулась назад, попивая вино и наклонив все еще мокрые волосы к огню. К ним присоединилась Большая Кае, от которой пахло мокрой лошадью, и Эя рассказала всю историю еще один раз, специально для нее, а потом пошла в свои комнаты. Маати почувствовал импульс последовать за ней и поговорить наедине, но Ванджит схватила его за руку и повела разгружать повозку, вместе с остальными.

Припасов оказалось меньше, чем ожидал Маати. Два ящика с соленой свининой, несколько кувшинов со свиным жиром, мукой и оливковым маслом. Мешочки с рисом. Нельзя сказать, что этого было мало; они спокойно проживут на этом недели, но, безусловно, не месяцы. Мало специй и совсем нет вина. Большая Кае отпустила пару язвительных замечаний о падении торговли на ярмарках предместьев, и остальные одобрительно хихикнули. Дождь ослабел, а потом, когда Ванджит уравновесила на одном бедре последний мешочек с рисом, держа на другом Ясность-Зрения, пошел снег. Маати вернулся в свои комнаты, поставил чайник на огонь и обсудил с собой, стоит ли пытаться подогреть столько воды, что хватит для ванны. Он был уверен, что погрузиться в горячую воду — единственный способ изгнать холод из суставов, но усилие, которое требовалось для этого, казалось хуже непроходящего холода. И еще было дело, которое он предпочитал закончить.

Свет просачивался через щели в двери Эи. Слабый и мигающий, он все равно был сильнее того, который могла дать единственная ночная свеча. Маати поскребся в дверь. Какое-то время ничего не происходило. Возможно Эя уже в кровати. Возможно она где-то в школе. Слабый звук, скорее шепот, привлек его обратно к двери.

— Эя-кя? — тихо сказал он. — Это я.

Дверь открылась. Эя переоделась в простое платье из толстой шерсти и завязала волосы назад на всю длину шнурка. Она выглядела сильной, как ее мать. Комната, в которую она ввела Маати, когда-то была кладовкой. Койка, жаровня и низкий стол — вот и вся мебель. Окна не было, жаркий воздух был наполнен угольным дымом.

Бумаги и свитки лежали на столе вперемешку с восковыми табличками, наполовину белыми от новых заметок. Медицинские тексты на языках западников, более ранние наброски пленения Ранящего. И также, он знал, полное пленение, которое они разработали для Ясности-Зрения. Эя села на непрочную койку, которая заскрипела под ней. Она не смотрела на него.

— Почему она ушла? — спросил Маати. — Правда, пожалуйста.

— Я тоже спросила ее, — сказала Эя. — Она боится возвращаться назад. Я сказала, что понимаю ее. Что случится, если между двумя поэтами начнется конфликт? При этом если у одного поэта есть кто-то вроде Плывущего-в-Воздухе, а у другого — Тонущий.

— Или один поэт может ослеплять, а другой — лечить раны?

— Как пример, — сказала Эя.

Маати вздохнул и сел рядом с ней. Койка громко пожаловалась. Он переплел пальцы, глядя на слова и диаграммы и не видя их.

— Я не слишком хорошо об этом знаю. За все время моей жизни такого не было. Несколько поколений такого не было.

— Но все-таки когда-то было, — сказала Эя.

— Война. Та самая, которая уничтожила Вторую империю. Когда это было… десять поколений назад? Андаты телесны, потому что мы дали им тела, но они также и идеи. Абстракции. Воли поэтов могут заставить их сражаться друг с другом. Что-то вроде соревнования борцов, но через андатов. Побеждает тот, чей ум сильнее и андат более подходит для борьбы. Или, возможно, идеи обоих андатов абсолютно не сопоставимы, и они будут сражаться физически. В мире, где обитаем мы. Или…