Я настолько занята поисками правды в выражении его лица, что не могу заставить себя схватиться руками за прутья решётки.

Поток воды из ладони Юстуса захлопывает дверь моей клетки. А я остаюсь моргать промокшими ресницами, глядя вслед его удаляющейся фигуре. Я стираю с лица капли и выкрикиваю его имя, но он не возвращается.

Он так надолго оставляет меня томиться в этой клетушке, что я боюсь сойти с ума. Вероятно, это было частью его плана, так как несколько часов спустя, когда возвращается Като, чтобы сменить того полудурка, с которым оставил меня Юстус, мне до безумия хочется вонзить клинок не только в шею Ластры, но и Данте.

Люс никогда не будет принадлежать ему.

Никогда.

Я заставляю себя перенестись в Небесное королевство с помощью единственного способа, который у меня остался — глаз Бронвен — но, как бы я ни пыталась, я остаюсь внутри своего тела, которое кипит от гнева и изнывает от недостатка пищи.

Я не просто обезумела; я озверела. А особенно после того, как осознала, что магия у меня в крови не действует на прутья клетки. В течение двадцати двух лет я убеждала себя в том, что можно жить без способностей и оставаться в живых. И это не изменить. Особенно теперь, когда я стала бессмертной.

И если мои мать и бабка смогут избежать смерти, то со мной всё будет в порядке.

Неожиданный раскат грома озаряет в мои тёмные мысли. Краем глаза я замечаю вспышки молнии.

— Ты должен был перенести его на Шаббе, за магический барьер, когда у нас была такая возможность, Киан. Он приговорит нас всех.

О, боги, Бронвен? Я хочу выкрикнуть её имя и спросить о Лоре, но так я только привлеку внимание своих стражников.

Из-за дяди мне не видно грозу, которую создал Лор. Я вижу только его бледное лицо, покрытое чёрным раскрасом.

— Аh’khar, ты действительно думаешь, что если бы я тебя потерял, я остался бы за этой стеной?

— Я понимаю его...

Она, должно быть, наконец-то почувствовала моё присутствие, потому что втягивает ртом воздух и говорит:

— Торопись, Фэллон. Торопись.

В её голосе слышится столько муки, что моё сердце переворачивается в груди и перестаёт биться, а я сама не только покидаю видение, но и врезаюсь в решётку своей клетки, чем создаю такой переполох, что эльфы и фейри в погребе начинают смотреть на меня с раскрытыми ртами.

Я стараюсь подняться, но мои руки так сильно вспотели, что пальцы соскальзывают, и я плюхаюсь на матрас.

— Сахар. Мне нужен сахар, — хрипло говорю я.

Мне он не нужен. По правде говоря, может, и нужен, но больше всего на свете мне сейчас нужно вернуться к Бронвен.

Я прокручиваю её слова несколько раз у себя в голове, обдумывая каждое. "Он приговорит нас всех".

Приговорит... То есть, ещё не приговорил.

Несколько воронов может быть и пали от обсидиана, но ни один из них не пал от шаббианской крови.

Ни один, твою мать.

Я держусь за эту оптимистичную мысль, пока погреб снова не исчезает, но на этот раз, когда я оказываюсь в полной темноте, в ней нет Бронвен.