ГЛАВА 26

ГЛАВА 25

Что-то слегка касается моего тела по всей длине, начинает щекотать мои бёдра, после чего опускается в ложбинку на таллии и поднимается по грудной клетке.

"Ты оставила меня..."

Моё сердце замирает.

"Лор?"

Он снова проходится ногтями по всему моему телу, после чего накрывает ладонью моё бедро.

"Ты не должна была меня оставлять".

Я пытаюсь открыть глаза, но как будто не могу поднять веки. Мои ресницы словно намазаны медом. Я хочу поднять руку и вытереть их, но мои руки, как и ресницы, не двигаются.

"Почему я не могу пошевелиться? Почему я не могу тебя видеть?"

"Пообещай мне, что ты навсегда сохранишь меня в своём сердце".

"Ты — моя пара, Лор. Ты был в моём сердце еще до того, как оказался внутри моего тела".

Мои вдохи вырываются из меня резкими толчками и отдаются болью в груди.

"Почему мы сейчас разговариваем? Данте мёртв? Я его убила?"

Он проводит мягкими точно шёлк пальцами по моей щеке, после чего обводит ими моё лицо.

"Нет, птичка. Его убил я".

Но... Нет. Это невозможно. Я пытаюсь перевернуться на спину, но моё тело не двигается.

"Бронвен сказала, что так ты потеряешь свою человечность".

"Животные тоже способны любить, моя маленькая птичка".

Я это знаю, но...

"Почему ты так говоришь?"

"Расправь крылья и найди меня там, где облака заходят за горизонт, а звёзды светят ярче всего. Небо, как и моё королевство, принадлежит тебе".

"Мне? Что? Лор, я ничего не понимаю. Мы поженились, пока я была без сознания?"

Его холодное дыхание обдает мои щёки, после чего исчезает, точно гонимый ветром туман.

"Не забывай меня".

"Лор?"

Ничего.

"Лор?!" — моё горло начинает гореть, а глаза слезиться. Я выкрикиваю его имя снова и снова.

— Фэллон, проснись.

Кто-то сильно меня трясёт, и на этот раз, когда я заставляю свои глаза раскрыться, мои веки сразу же поднимаются.

Като сжимает мои плечи, его руки такие же холодные, как пот, который стекает по моей шее. Я лихорадочно осматриваюсь вокруг, и хотя я ненавижу каждый миллиметр этой темницы, я никогда не была так рада увидеть такое количество обсидиана, потому что это означает, что мой разговор с Лором не мог состояться.

Если только...

— Данте жив?

Глаза Като становятся такими же серыми, как грозовые облака.

— С каких пор ты говоришь на шаббианском?

Я бледнею.

— Я... я не...

— Я, может быть, и не понимаю язык твоей матери, но я знаком с его звучанием.

Неужели я разговаривала на шаббианском во сне? Мерда. Я осматриваюсь, чтобы узнать, кто ещё мог это слышать и обнаруживаю две пары глаз-бусинок, которые уставились на меня.

— Мы должны сообщить королю, — шипит эльф с чёлкой, которая занимает половину его головы.

Ну, хотя бы я получила ответ на вопрос о состоянии Данте. Если он жив, значит, с моей парой всё в порядке. Хвала Котлу, что это был всего лишь кошмар...

— Я сообщу королю, когда он проснётся. А до тех пор никому не разрешается нарушать его покой.

Раздаётся звон металла, и петли на двери стонут, когда Юстус Росси отпирает дверь погреба.

Я и рада, и не рада его видеть, потому что, если он вернулся, это означает, что дозорные Лоркана пока не обнаружили крепость Косты. Мой кошмар ударяет меня по голове, чтобы вбить в неё немного здравого смыла.

А вообще, плевать.

Я безумно рада, что Юстус остался незамеченным, потому что если бы Лор узнал об этой подземной крепости, он бы нашёл способ её осадить и убить всех, кто принимал участие в моём похищении. И хотя я не против убийства большей части своих тюремщиков, я не могу допустить, чтобы он убил Като, Юстуса или Мириам.

— Вы трое, идите немного поспите, — Юстус кивает на моих стражников, а я принимаю сидячее положение.

— Я вас сменю.

Он запускает руки в свои спутанные волосы цвета ржавчины, а затем проводит большими пальцами по фиолетовым мешкам под глазами.

— Вы уверены, генерали? Вы выглядите...

— Идите.

Эльфы не теряют ни секунды.

А вот Като то начинает идти, то останавливается. И прежде, чем переступить порог погреба, он спрашивает:

— Данте всё ещё желает увидеться со мной?

— Нет. Я уверил его, что никто кроме Мириам и лекаря не принимал участия в покушении на его жизнь, поэтому ты чист, Брамбилла.

Когда Като так и не уходит, Юстус выдыхает:

— Ты тупой или глухой?

Но седовласый сержант не двигается с места и не сводит с меня глаз.

— Вы не...

— Говори уже, сергенте.

— Вы же не обидите Фэллон?

— Нет.

У меня на сердце становится легче из-за того, что Като так озабочен. Какой же он хороший человек. Жаль, что он не видит истинного лица Данте.

Когда он удаляется, Юстус подходит к стене и рисует на каменном проёме двери знак, блокирующий звуки.

— Когда это вы с Ванче устроили поменяшки?

Он поворачивается ко мне и приподнимает одну бровь.

— Поменяшки?

— Когда он превратился в вас?

— Когда они с моей женой придумали этот идиотский план.

— То есть, вы были против?

— Ты действительно думаешь, что я отправил бы тебя полуголой и безоружной в покои короля?

— Где вы были?

— Мне надо было встретиться с тем недоумком, которого Данте оставил вместо себя присматривать за Исолакуори.

— Таво.

— Он самый, — ворчит Юстус.

— Лоркан его ещё не убил?

— Удивительно, но нет. Он всё ещё надеется, что Таво приведёт его к тебе.

— К слову об этом. Моя пара теряет терпение.

Уголок губ Юстуса приподнимается.

— Нельзя потерять то, чем никогда не обладал.

Я ухмыляюсь.

— Жёстко.

— Но это правда. Оцени по шкале от одного до десяти: каковы мои шансы уцелеть, если гнев твоей пары будет направлен на меня?

— Десять это без шансов?

Он кивает.

— Девяносто восемь. Девяносто девять, — пытаюсь пошутить я, но это печальная правда. — Если только вы не вернёте меня ему...

— Я пока не могу этого сделать, Фэллон.

Он опускает глаза на носки своих сапог, которые выглядят такими же убитыми, как лекарь.

— Послушайте, я понимаю, зачем вы меня тут держите.

Он смотрит на меня, и между его бровями появляется небольшая складка, словно он недоумевает. Признаться честно, это странно, так как он знает всё о пророчестве Бронвен.

— Я знаю, что именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мириам? Почему вы не можете перенести её в другое место?

Он всё еще продолжает хмуриться, хотя уже не так сильно. Думаю, что учитывая его зрелый возраст и необходимость заниматься всеми этими подковёрными интригами, появление морщин — неизбежно.

— Она не может уйти.

— Почему нет? Она не верит, что я его прикончу? Я, может быть, и не произвожу должного впечатления, но я полна решимости.

Он улыбается мне мягкой улыбкой.

— Держись этой решимости, так как очень часто именно она способна спасти нам жизнь. Именно поэтому я не могу её унести... то есть, я не так выразился. Я имел в виду не то, что она не может уйти, а то, что она этого не сделает. Это женщина очень о тебе переживает, хотя ты, наверное, в это не поверишь.

В это определенно очень сложно поверить. У нас было не так много времени, чтобы сблизиться. И да, мы можем быть связаны с людьми кровными узами, но если моё воспитание и научило меня чему-то, так это тому, что биология не диктует нам, кому отдавать наше сердце.

Я встаю и вытягиваю руку вперёд.

— Дайте мне ваш клинок.

— И как он помог тебе в прошлый раз?

— Он помог мне больше, чем помог Даргенто или Данте.

Я улыбаюсь ему самодовольной улыбкой, вспомнив о том, как кинжал торчал из лица короля.

Юстус вздыхает, но лёгкая улыбка приподнимет напряжённые уголки его губ.

— Он полный неббианского порошка сейчас.

Похоже, Юстус опять переключился на шаббинаский.

— Нападение должно подождать.

Другими словами, сейчас его тело невозможно проткнуть железным клинком.

— Долго?

— День. Или два. Когда дыхание сделаться нормальным, Мириам дать урок в темнице, а я запру внутри.

Чувство клаустрофобии усиливается при мысли о том, что меня запрут в бронированном сейфе с Данте. Я пытаюсь успокоить себя тем, что Мириам тоже будет там. Наверное. Если только...

— Всех четверых, Фэллон, — бормочет Юстус.

Я потираю шею, пытаясь усмирить своё хаотичное сердцебиение.

— Как Данте узнал о кинжале?

— Ластра поймал Ванса, выходящего из покоев короля.

— Вы имеете в виду... Дотторе Ванче?

Юстус наклоняет голову набок, и несколько прядок падают ему на плечо. Он как будто ждёт. Но чего, я не...

Подождите. Он хочет сказать... О, боги.

— Вы имеете в виду того самого Ванса?

В глазах Юстуса танцует блеск пламени канделябров. Ему явно доставляет удовольствие моё замешательство.

— Да, Фэллон.

— Прославленного лидера мятежников?

Он улыбается и добавляет два слова, которые полностью выносят мне мозг, и я раскрываю рот ещё шире, чем в тот день, когда Фибус привёл меня в подземелье Акколти.

— Моего сына.