ГЛАВА 19

ГЛАВА 18

Я выхожу из туннеля и резко останавливаюсь, завидев дерево с толстыми ветвями, торчащими в разные стороны. Но не дерево привлекает моё внимание. Мои ноги и сердце останавливаются при виде моего друга, который стоит под самой большой веткой.

Антони расположен на кривом корне, его запястья и щиколотки связаны лианами, на шее висит ошейник из толстой цепи цвета потемневшего серебра. Несмотря на то, что ткань отделяет его вздымающуюся грудь от железа, звенья цепи, должно быть, всё равно касались его кожи, потому что вокруг его шеи появились нарывы.

Сжав зубы, я прохожусь взглядом по цепи в сторону ветки, вокруг которой она обмотана, после чего снова опускаю глаза на Антони. Его кожа желтоватого цвета и напоминает рыбьи кости, волосы свалялись и похожи на водоросли, а глаза сделались такими же измученными, как у Катрионы в ту ночь, когда стрела лишила её жизни.

— Что это ещё значит? — рычу я.

— Полурослик будет находиться здесь на случай, если ты будешь плохо себя вести.

Данте выходит из темницы, двери которой широко распахиваются так, что мне теперь виден трон Мириам.

— Я буду хорошо себя вести.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, мойя.

Данте опускает белый рукав и застёгивает манжету поверх повязки, которая, должно быть, пропитана какой-то мазью, потому что она сделалась зеленоватого цвета и наполняет воздух зловонием, от которого у меня слезятся глаза.

— Прошу тебя, Данте. Совсем не обязательно ему угрожать. Я буду самой послушной чернильницей за всю историю.

Ногти врезаются мне в ладони, отпечатывая на них полумесяцы поверх переплетенных колец, запятнавших мою кожу.

Юстус поворачивается к высокому зеленоглазому лекарю.

— Вы можете быть свободны.

Я моргаю, потому что заметила его только сейчас. А я-то ожидала увидеть заострённые уши и длинные косички, но у мужчины, который стоит рядом с Данте, закругленные уши, а волосы доходят до плеч. Похоже, лечить лошадей не так почётно, как фейри. И всё-таки мне кажется странным, что великая Ксема Росси, которая была очень привязана к своим питомцам и уделяла внимание кончикам ушей окружающих, могла нанять полурослика на должность конюха.

— Ластра, помоги человеку свернуть бинты, а не то он пробудет здесь весь день! — Данте явно не терпится его выпроводить.

А, может быть, ему не нравится то, как пристально смотрит на меня этот мужчина.

— В этом нет необходимости. Я уже закончил.

Мужчина поднимает поднос, усыпанный баночками с какими-то кремами и полосками марли. Простая хлопковая туника натягивается на его плечах. На нём также надеты штаны, которые видали лучшие дни. Они заштопаны в самых разных местах и напоминают мне о платьях, которые я носила в юности и которые нонна зашивала каждые две недели, потому что я постоянно умудрялась зацепиться за что-нибудь.

Данте кричит одному из своих солдат:

— Отведите Дотторе Ванче в его камеру.

Имя лекаря кажется мне таким странным.

— Идём. Мириам ждёт.

Юстус касается моего запястья, заставив меня отвести взгляд от любопытного лекаря.

— Сначала снимите ошейник с Антони, — бормочу я.

Глаза Юстуса становятся таким же суровыми, как и он сам. Я больше не вижу в нём того доброго генерала. Его место занимает генерал, которого боится весь Люс.

— Ластра, отойди от лебёдки! – говорит он и бросается в сторону дерева.

Неужели Юстус собирается освободить...

— Я сам её подержу.

Я пытаюсь понять, что он собирается сделать, но Данте встаёт между нами, загородив собой генерала.

— Тебе лучше вести себя хорошо, так как единственная справедливая вещь, что есть в Росси, это значение его имени¹.

Данте протягивает мне свою руку.

Мне хочется коснуться его не больше, чем хотелось иметь дело с внутренностями животных в "Кубышке".

— Моя рука, — тон его голоса резкий и низкий. — Возьми её.

Я этого не делаю.

— Росси, пошевелите цепь пленника!

— Нет!

Я хватаюсь за руку Данте, а Юстус тянет за веревку, привязанную к Антони, отчего цепь сдвигается.

Мой друг тихонько кряхтит, а его лицо искажается болью, когда железные звенья цепи съезжают с перепачканной рубашки и врезаются в кожу.

— Пожалуйста, не делайте ему больно, генерали. Пожалуйста, — хрипло говорю я, и мой голос разносится по обсидиановой комнате.

— Тогда делай, что тебе говорят, или я продолжу играть со своим новым питомцем.

Поведение древнего фейри так резко меняется, чем сильно выводит меня из себя. Сначала он кажется мне другом, но затем превращается во врага. Я надеюсь, что его тираничное поведение всего лишь игра, и что он не станет приносить Антони в жертву для пущей убедительности.

Данте наклоняется к моему уху и бормочет:

— Твой дед совершенно безжалостный человек. Не хотел бы я оказаться в числе его врагов.

Он сжимает моё плечо забинтованной рукой.

И хотя вокруг моей шеи не затянута удавка, а лианы не связывают мои конечности, я точно такая же муха в паутине этих мужчин, как и Антони.

Когда Данте начинает тащить меня в сторону Мириам, я оглядываюсь и бросаю на Юстуса умоляющий взгляд, который говорит: "Не делайте ему больно". Если он и понимает мои невысказанные слова, он никак на них не реагирует, а только смотрит на Антони, щёки которого стали пепельного цвета и не перестают западать от его прерывистых вдохов, что заставляет мои глаза наполниться горячими слезами. Боги, как бы я хотела вытащить его отсюда.

Я оглядываю его светло-каштановые волосы в поисках лечебного кристалла, защищающего от токсичного воздействия железа, который отдал ему Лазарус, но не вижу, чтобы в его немытых локонах что-нибудь блестело. А это значит, что металлический ошейник ранит его кожу...

Если железо попадёт ему в кровь...

Я отгоняю эту мысль. Я, мать твою, буду вести себя хорошо, чтобы моему другу не причиняли вреда.

— Тебе идёт золотой цвет.

Низкий голос Данте проникает мне в уши, но не в душу.

Я ношу это ужасное платье уже который день. Как же меня всё-таки достали эти фейские наряды с их обтягивающими корсетами и колючими юбками.

— Не пора ли начинать, Маэцца? — голос Мириам скользит по драгоценным камням подземелья.

Данте толкает меня на стул, после чего выкручивает мне руку над стеклянной миской. Вынув кинжал из мешочка на поясе, он надрезает моё запястье.

— Ещё нет, — говорит он и щёлкает пальцами.

Один из солдат отделяется от стены и подходит к нам. В его руке болтается кусочек чёрного бархата. Я решаю, что это повязка для моей раны, но оказываюсь не права. Данте не собирается останавливать кровотечение, он собирается завязать мне глаза.

Я с тоской смотрю на Мириам. На фоне такой бледной кожи, цвет её радужек кажется особенно ярким. Я молча прошу её вмешаться... напомнить Данте о том, что в моей крови не течёт магия, поэтому мне не нужно завязывать глаза.

— Я с радостью заколдую её веки, — бормотание Мириам почти не слышно, так как его заглушает громкий стук моего сердца.

— Нет необходимости тратить твою магию, когда у меня есть тряпка, идеально подходящая для этого дела.

Солдат накрывает мои глаза мягкой тканью и завязывает её сзади узлом. Темнота становится такой полной, что меня пробивает пот.

— Я тебя уверяю... — продолжает она.

— Пока магия Фэллон не разблокирована, ты не будешь тратить свою, стрега.

Дыхание Данте обдает мой намокший лоб точно те зловонные порывы ветра, которые поднимаются с каналов Ракокки в разгар лета.

— Может быть, мой муж смог бы...

— Он сейчас решает судьбу моряка. Поэтому хватит тратить моё время и давай начинать, Мириам.

Я пытаюсь высвободить руку, но Данте не ослабляет хватку. Моё запястье сделалось мокрым и тёплым от изливающейся крови. А желудок начинает подпрыгивать и опускаться, подпрыгивать...

Я теряю завтрак вместе со вчерашним ужином. И хотя я не могу видеть Данте, я стараюсь попасть на его пальцы, которые сжимают мою руку.

— Чёрт, — рычит он. — Немедленно принесите таз с мыльной водой.

Судя по голосу, он испытывает полнейшее отвращение.

Это хорошо.

— И впредь не кормите Фэллон перед тем, как я буду пускать ей кровь.

— Разве ты не планируешь пускать мне кровь каждый день? — хрипло произношу я, так как моё горло разъела желчь.

— Планирую, поэтому ты либо перестанешь быть неженкой, либо тебя опять будут кормить внутривенно.

— Опять?

— А как, по-твоему, мы поддерживали твою жизнедеятельность во время нашего путешествия.

Он приподнимает мою руку и опускает её в чашу с мыльной пеной, после чего вытирает её. Он, должно быть, занёс моё запястье над новой чашей, потому что надавил большим пальцем на рану, чтобы усилить поток крови.

Мои глаза начинают слезиться из-за горячего жжения в том месте, где он разрезал плоть. А желудок снова сжимается, но на этот раз из него больше ничего не изливается. Вероятно, потому что он пуст.

— Можно мне немного воды, чтобы прополоскать рот?

— После того, как мы закончим. Не хочу, чтобы вода разбавила мои чернила.

Когда-нибудь, я сделаю тебе больно и заставлю тебя истекать кровью, чёртов Данте Регио.

— Начни с самых полезных знаков, стрега.

— Хорошо.

Несмотря на то, что только лишь кусок ткани отделяет меня от мира, мне кажется, что Мириам находится в другой части королевства.

— Самый важный знак это замóк. Он позволяет проходить сквозь стены. Ты должен нарисовать квадрат...

— Не надо описывать знаки! Рисуй их мелом на доске, которую держит мой солдат.

Скрип мела по доске заставляет мелкие волоски у меня на руках встать дыбом. Жаль, что она не может швырнуть этот каменный холст в голову Данте. Я широко раскрываю глаза и пытаюсь разглядеть хоть что-то сквозь бархатную ткань, но она абсолютно непрозрачна.

Методичное царапанье мела и методичный стук капель моей крови заставляют мои веки отяжелеть и начать опускаться. Когда я снова их открываю, я оказываюсь в своей клетке. Запястье болит.

"Лор", — взываю я по нашей мысленной связи. "Найди меня".