Просунув руку между нашими телами, я постепенно продвигала ее вверх, дюйм за дюймом ощущая его напряженное тело сквозь ткань рубашки. Голубые вихри превращались в темные спирали, а наши глаза оставались прикованными друг к другу. Дойдя до его груди, я несколько секунд любовалась каждым изгибом твердых мышц кончиками пальцев, прежде чем оттолкнуться от него, и отсутствие его бедра заставило меня сжаться. Сжав губы, я сделала еще один шаг назад, нуждаясь в некотором расстоянии от него, отчаянно пытаясь погасить пламя, которое горело внутри меня.

— Теперь ты должен сказать мне, что, по-твоему, я должна знать.

Ленивая ухмылка превратилась в злую усмешку.

— Ты уверена, что готова?

— А разве это важно?

Мои глаза опустились к его промежности, ткань туго натянулась вокруг его заметного стояка. Я тяжело сглотнула, снова сжимая бедра. На его лице отразилось искреннее веселье. Он точно знал, на что я смотрю, а мои щеки, вероятно, выдавали, насколько я взволнована.

Поправив пиджак, он прочистил горло и занял свое место за столом.

— Сядь.

— Думаю, я хочу постоять. — Я все еще пыталась дышать нормально.

— Без разницы. Сиди. Лежи.

— Господи, — пробормотала я, неохотно опустив задницу в кресло.

Он откинулся назад, выглядя расслабленным и в то же время чертовски всемогущим, как король, готовый сжечь целый город дотла, не моргнув глазом.

— Ты когда-нибудь слышала о Торрес Шиппинг?

— Нет. А должна была?

— Вероятно, ведь это компания твоей семьи.

Мое сердце затрепетало, как растерянная птица, попавшая в клетку. Святой воспринял мое молчание как сигнал к продолжению.

— Твоя семья — одна из самых богатых семей в Италии, Мила.

— Что? Этого не может быть.

Выражение его лица не изменилось, и я поняла, что это не бред. Я покачала головой.

— Если они такие богатые, почему… почему они отдали меня? — Я всегда думала, что причина, по которой моя семья не оставила меня у себя, очевидна. Нет денег. Нет средств, чтобы позаботиться обо мне.

— Ты готова к небольшому уроку истории? — Он усмехнулся, и по моему позвоночнику пробежали мурашки, предупреждающе стуча в заднюю часть черепа. В тот момент я поняла, что последующий разговор изменит всю мою жизнь. Это было видно по его глазам, по тому, как он смотрел на меня, как дьявол, собирающийся сказать святому, что его ждет ад.

Темные стены его кабинета начали смыкаться вокруг меня, и мне отчаянно захотелось открыть ставни окна за его спиной, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха.

Святой положил руку на скрещенную ногу.

— Восемьдесят шесть лет назад между твоей семьей и семьей Руссо была заключена сделка.

— Кем?

— Заткнись и слушай, — предупредил он, низким тенором своего голоса давая понять, что спорить не о чем. — Сделка, обеспечивающая слияние двух самых могущественных семей Италии.

Я откинулась на спинку кресла.

— Что это была за сделка?

Его палец снова начал постукивать, и в его глазах промелькнуло раздражение, а пристальный взгляд пригвоздил меня к месту.

— Первенец семьи Торрес выйдет замуж за первенца семьи Руссо.

— Что? — Пролепетала я. — Ты не можешь быть серьезным.

— О, я абсолютно серьезен.

Мои губы разошлись в улыбке, и я застыла в недоумении.

— Ты что, пытаешься меня разыграть?

Длинные пальцы сплелись, когда он сжал свои руки.

— Я что, похож на человека, который шутит?

Я не могла понять, что он пытается мне сказать, и покачала головой.

— Этого не может быть.

Он поднял руку, заставляя меня замолчать.

— Позволь мне закончить. Джованни Руссо и Роберто Торрес были близкими друзьями. Роберто был на грани банкротства, рискуя потерять все, что ему принадлежало, и в том числе "Торрес Шиппинг". Джованни дал ему деньги, необходимые для спасения компании, не ожидая возврата. Все, о чем он просил, это чтобы две семьи стали единым целым в виде брака по расчету.

— Господи Иисусе! — Вздохнула я. — Кроме того, что это совершенно нелепо, почему так специфично, сын Руссо и дочь Торреса? Почему не наоборот?

— Потому что у Руссо уже много веков не было первенца — дочери. Они известны своим давним наследием первенцев — сыновей, которые становились еще более могущественными, чем их предки.

Я провела обеими руками по волосам, думая, что мне стоит ущипнуть себя и очнуться от этого ада шестнадцатого века.

— Хорошо, допустим, я тебе верю. Это было восемьдесят шесть лет назад. Какое отношение это имеет ко мне сейчас?

Сэйнт поставил локти на подлокотники, сжимая перед собой кулаки.

— По воле судьбы, после заключения сделки у семьи Торрес больше не было первенца — дочери. — Он облизал губы. — А ведь в договоре было указано, что это должен быть первенец.

Я настороженно посмотрела на него.

— Мне не понравится следующая часть, не так ли?

— Ты, Мила, была первым первенцем Торрес за последние годы.

Песок заскрежетал у меня в горле, когда я сглотнула. Руки затряслись, и мне показалось, что я никогда в жизни не испытывала такого ужаса, мое тело переходило от жара к холоду и обратно к жару за считанные секунды.

Сэйнт пожал плечами.

— К сожалению, с годами, между двумя семьями возник конфликт.

— Какой конфликт?

— Это неважно. Важно то, что твои родители отказались выполнять свою семейную часть сделки. На следующий день после твоего рождения они сделали публичное заявление о том, что их дочь, Милана Катарина Торрес, умерла менее чем через два часа после рождения.

Я затаила дыхание.

— Нет, — прошептала я.

— Они отправили тебя в Соединенные Штаты. Поместили тебя в приемную семью, продолжая притворяться, что ты умерла, и все потому, что они отказывались, чтобы их дочь вышла замуж за новорожденного сына Руссо.

Я вскочила с места, голова закружилась от сильнейшего головокружения, которое я когда-либо испытывала.

— Ты хочешь сказать, что они отказались от меня, потому что не хотели, чтобы я выходила замуж за какого-то первенца Руссо?

Он лишь кивнул, и я начала пятиться, мои мысли неслись со скоростью тысяча миль в секунду.

— Кто… я имею в виду, — мой голос дрожал, — должна быть причина, по которой они скорее отдали меня, чем увидели, что я выйду замуж за Руссо.

Снова постукивание пальцем, медленный, ритмичный стук.

— Они были слишком эгоистичны, готовы на все, чтобы показать Руссо, что они не намерены соблюдать условия сделки, в том числе отказываясь от собственной плоти и крови.

От непролитых слез горло сжалось, внутренности скрутило, колючая проволока грозила разорвать мое нутро на куски.

— Этого не может быть. Этого не может быть. — Неверие окутало мою голову туманом сомнений. — Это не может быть причиной, по которой мои мама и папа отказались от меня.

Он пожал плечами, как будто то, что он мне только что сказал, было так же просто, как один плюс один.

— Это правда.

— Они отправили меня, не зная, где я окажусь, и все потому, что не хотели, чтобы я выполнила долг, который лежал десятилетиями? Это безумие.

Я села обратно в кресло, грубо откинув волосы с лица. Слезы уже вырвались наружу, и я вытерла их тыльной стороной ладони.

— Они послали тебя найти меня? Мои родители. Поэтому ты забрал меня?

Вокруг нас воцарилась тяжелая, как гроза, тишина, и весь воздух внезапно выдохся из комнаты.

— Нет, Мила. Они меня не посылали.

Мои глаза сузились, а подозрение закрутилось головокружительными волнами в животе.

— Тогда почему? Почему ты пришла за мной? Почему сейчас?

Как всегда, выражение его лица оставалось нечитаемым, словно он ничего не чувствовал, пока рассказывал мне о настоящей причине, по которой мне приходилось переживать одну поганую приемную семью за другой, и почему мне приходилось бороться за собственное выживание с тех пор, как я, блядь, научилась ходить. Он сидел, положив сильные локти на стол перед собой, и все его черты были твердыми, как камень.

— Более двадцати лет семья Руссо считала, что девочка Торрес умерла при рождении, пока анонимное письмо, адресованное первенцу Руссо, не сообщило, что Милана Катарина Торрес действительно жива и скрывается где-то в Соединенных Штатах.

Понимание осенило меня, как молния в грозу.

— Segreto. Вот почему ты называешь меня так.

— Твои родители сделали очень хорошую работу, спрятав тебя. Поместив тебя в систему, вместо того чтобы потратить деньги на поиски какой-нибудь богатой американской семьи, они сделали так, чтобы не было абсолютно ничего, что могло бы отследить Милу Блэк до них. Они одурачили всех на долгие годы.

У меня запершило в груди, каждый вдох был напряженным, когда я опустила голову на руки.

— Лучшая в мире тайна, — пробормотала я про себя, повторяя слова, которые он сказал мне в машине. — Кто он? — Я подняла глаза. — Кто тот сын Руссо, за которого я должна была выйти замуж?

Святой наклонил голову, и темнота, окружавшая его, стала вулканическим обсидианом.

— Я.

Сердце заколотилось, и я забыла, как дышать: тело онемело, а в голове царила черная пустота. Кровь в моих венах похолодела, по позвоночнику пополз лед, пронзая нутро. Сэйнт стоял прямо, и вид у него был еще более мощный, еще более безжалостный, чем две секунды назад. Он застегнул пуговицы своего пиджака.

— Меня зовут Марчелло Сэйнт Руссо. А ты, дорогая Мила, моя будущая жена.

 (1) Заклание — ритуальное жертвоприношение (принесение в жертву) животного и даже человека.