ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Вот это и есть могила Прошки Новикова, — сказала Бригитта, кладя венок на плиту. — Жаль, мама сегодня не пришла. Она всегда в такие дни навещала Прошку. — Бригитта поправила венок, выпрямилась, посмотрела на лейтенанта Новикова.

— Неужели це твий батько, товарищ лейтенант? — спросил Данила Бантик. — Вот це дило! «Новиков Прохор Романович, автоматчик». Он, товарищ лейтенант, он!

Веселый тон Бантика мало соответствовал моменту. И девушки недовольно покосились на солдата. Усадили Прохора на скамейку.

— Пусть побудет один, — сказала Катрин и увлекла за собой подруг. Бантик пошел за девушками. Они ходили по кладбищу, поправляли цветы на могилах, посыпали песком тропинки.

Данила остановился у гранитного постамента, на котором возвышался советский танк. Прочитал: «Экипаж этой машины прошел с ожесточенными боями от Сталинграда до Эльбы. Он уничтожил несколько орудий, сотни гитлеровцев и заслужил почетное звание гвардейского». Дальше перечислялись фамилии танкистов: командир танка Сурков, механик-водитель Господарчук, наводчик Рахметов, заряжающий Жибуртович.

— В последний день войны погибли ребята, — грустно сказал Бантик.

— Да, — согласилась Герда.

— И экипаж многонациональный... Русский, украинец, белорус и, наверное, узбек. Молодцы хлопцы! Всем колхозом чертей били.

Герда насупила брови:

— Не чертей, а фашистов.

— А это все равно, — вставила Катрин и положила к подножию постамента букетик гвоздик.

— Молодые хлопцы. Совсем молодые. — Бантик снял фуражку, постоял молча.

Над кладбищем опускалась ночь. На высоком ширококроном платане, на самой его вершине, словно ребенок, проплакал филин.

— Данила, — сказала Катрин, — позовите Прохора. — Она зябко повела плечами.

Бантик, надев фуражку, пошел в глубь кладбища. Не дойдя нескольких шагов до могилы Прохора Новикова, остановился, прислушался. Филин, снова проплакав, захлопал крыльями, перелетел на клен, в листьях которого гасли последние краски вечерней зари.

Новиков сидел по-прежнему на скамейке, подперев лицо ладонями. Рядом с ним лежала фуражка, букетик алых полевых маков.

— Товарищ лейтенант, — тихо позвал Бантик. — Пора домой.

Прохор, очнувшись, резко встряхнул головой, поднял на Бантика глаза.

— Это вы, Данила? — спросил он и приподнялся со скамейки. — Сейчас пойдем. — Прохор сделал несколько шагов к могиле, положил на плиту маки.

Катрин, тронув Прохора за плечо, сказала:

— Пойдемте, уже темно.

Новиков взял фуражку из рук Данилы:

— Слышите, как плачет филин? Это он людей оплакивает.

— Слышим, — ответила Бригитта. — Когда мы с мамой бываем здесь, тоже слышим филина... Еще белки здесь живут, Прохор. Много белок. Малюсенькие такие, глазки, словно бусинки... Мама радуется, когда видит здесь белок, кормит их печеньем. Они вот по этой скамеечке скачут, забираются прямо ей на колени и едят печенье из рук... И из моих рук берут. Поглядишь — нежненькие такие, пушистые. Лапками мордочки так и моют, так и моют.

Кладбище осталось в стороне. Шли вдоль небольшого ручья, поросшего осокой. Спугнули кряковых уток, примостившихся на ночлег. Днем утки здесь никого не боятся. Люди подкармливают их хлебными крошками, и птицы стали ручными.

— Чего всполошились, дурнушки, — сказал Данила Бантик. — Сидели бы себе на здоровье, влюблялись и миловались. Благо, ночь добре прикрывает.

— Кому что, коту Ваське сметана снится, — блеснула знанием русского языка Герда.

— Сметана не сметана, а полтавские галушки — точно, — поддержал шутливый тон Бантик. Он понимал, как тяжело сейчас на душе у лейтенанта Новикова, и наивно полагал, что весельем своим отвлечет Прохора от грустных мыслей.

— Какие они, галушки, Данила? — спросила Катрин.

— О, пальчики оближешь. — Данила забежал немного вперед и повернулся лицом к девушкам. — Галушки — это первейшее кушанье на Полтавщине. Нет, пожалуй, не первейшее. Первейшее — шматок сала. Недаром у нас так балакают: покажи украинцу шматок сала, он тридцать километров пешком за тобой пройдет. Сало, скажу я вам, самая первейшая еда. Ну, а галушки? Ну, что такое полтавские галушки? Как, по-твоему, Герда?

— Хлеб с водой, — сказала она.

— А полтавские галушки — это... объеденье!

— Вкусно?

— За уши не оттянешь. На Украине вообще вкусно готовят. Приезжайте, девушки, учиться...

— Спасибо за приглашение, — ответила Герда. — Только мы и сами способные.

— Проверить надо, — не унимался Бантик.

Вышли на площадь Нации, где днем проходил митинг. Остановились недалеко от трибуны. Пахло свежими цветами. Из-за купола колокольни выплыла луна, полная, возмужалая, с отблеском меди. Она осветила верхнюю часть колокольни, и перед взором предстал сгорбленный человек, несущий на своей спине огромный земной шар. Прохор много раз бывал в городе, на этой площади, но как-то не замечал человека с шаром. Сейчас же, при лунном свете, на фоне звездного неба, человек показался ему настоящим титаном. Он согнулся под тяжестью этой ноши, но несет ее, несет бережно, будто родное дитя на его плечах.

Данила спросил:

— Что за Геркулес?

Ответила молчавшая весь вечер Катрин.

— Это скульптура. О ней ходит легенда. Мне мама говорила.

— Должно быть, интересно? — спросил Бантик.

— Для кого как, — неопределенно ответила девушка. — Мне было интересно.

— Расскажи, Катрин, — попросила Герда.

Луна поднялась выше, как-то по-новому осветила человека с шаром, и его фигура стала вырисовываться на фоне неба еще отчетливее.

— Присядем, — предложила Катрин. — Отсюда хорошо видно.

Все уселись на скамейку в укромном уголке сквера. Ветерок шелестел листьями сирени и яблонь. Катрин сорвала веточку сирени, покрутила ее пальцами, начала рассказ.

— Так вот. В далекой-далекой древности, как вы знаете, думали, что земля держится на огромных-преогромных китах. Другие люди считали, что земля, мол, держится на слонах. Уперлись они своими ножищами в какую-то божественную твердь и поддерживают землю своими спинами. Бытовала и еще одна легенда: земля-де покоится веки-вечные на очень и очень прочных столбах. Есть люди, которые верят в эти сказки и сейчас. — Катрин покосилась на Бантика и тихонько рассмеялась.

— Это, конечно, я, — сказал Бантик.

— Нет, я так не думаю, — ответила Катрин. — Вы, Бантик, человек современный.

— Мало того, начитанный, — поднял палец Бантик.

— Постой, Данила, не перебивай, — попросил Прохор. — Рассказывайте, Катрин.

— Но вот нашелся человек, который сказал, что земля вертится, а другой доказал, что земля и кругла как шар. И эту землю никто не подпирает своими спинами — ни киты, ни слоны. Не покоится она и на прочных столбах.

— А на чем же она держится? — спросила Герда. — Вот мы сидим, не крутимся же, как на карусели, и не летим в тартарары с этого глобуса.

— Оказывается, она держится, Герда, и прочно держится.

— На чем же? — повторила вопрос Герда.

— Подумай, почему, по-твоему, скульптор изобразил человека с гигантским земным шаром на спине? А?

— Взбрело в голову — и сотворил. — Герда встала и развела руки в стороны. — Бывали вы в парке Сан? Каких там только скульптур нет! Один старичок, видать из попов, а такую девушку обнимает...

— Ничего ты не понимаешь, — остановила Герду Катрин. — В каждой скульптуре мысль заложена. Да еще какая! Скажем, вот эта фигура. — Катрин показала на человека с шаром. — В ней-то скульптор и сказал, что думал: земля держится на людях, Герда, на простых людях. И они должны ее беречь.

Луна на мгновение скрылась за небольшим облачком, через минуту снова поплыла по чистому небу и осветила человека с шаром. Прохору показалось, что он постепенно выпрямляется, а поступь его становится тверже, увереннее.

— Скажите, Катрин, и при фашистах ходила эта легенда? — спросил он.

— Не знаю, Прохор, может быть.

В разговор вмешалась Бригитта:

— Я слышала, фашисты по-другому ее толковали: мол, в этой скульптуре изображена великая Германия и ей-де будет подвластна, как и этому человеку, вся земля, весь мир.

— Кто про что, а вшивый про баню, — сказал Данила Бантик.

— Идеология... — серьезно заметил Прохор. — Человек с земным шаром на плечах — и великая Германия! Заманчиво! Все работают на фюрера. Фюрер — бог... Но в жизни все сложнее. И в Трептов-парке сейчас стоит новый памятник.

— Вашему солдату, — сказала Герда. И спросила: — Правда, что он с девочкой на руках?

— Ты что, никогда не видела памятник? — Катрин повернулась к Герде.

— Не довелось, к сожалению. — Герда вздохнула.

Выстрелы, раздавшиеся на заре на улице Зеештрассе, всполошили комендатуру и народную полицию. На берег озера почти одновременно примчались лейтенант Пузыня с группой солдат, вооруженных автоматами, и несколько полицейских с овчарками. Нашли Коку, уткнувшегося лицом в песок. Перевернули, прислушались — мертв. Неподалеку от него стонала Эрна. Она ожесточенно гребла руками песок, как бы стараясь ухватиться за что-то крепкое, надежное. В глазах Эрны словно застыл ужас.

Солдаты и полицейские осторожно подняли ее. Осмотрели — ранена в грудь. Пуля угодила, наверное, в правое легкое, вышла наружу, повредив лопатку.

Врач перевязал Эрну. Затем ее положили в машину и увезли в больницу. Ранение, очевидно, было тяжелое, и, видимо, требовалась срочная операция. Труп Коки полицейские отправили на специальное исследование.

У места происшествия остались лейтенант Пузыня и двое полицейских с собаками. Они тщательно осмотрели берег, метр за метром, облазили тростник — ничего подозрительного не нашли.

— Ну что ж, — сказал Пузыня, пряча пистолет в кобуру, — может, выживет женщина.

Полицейский покачал головой: вряд ли, слишком тяжела рана.

Завели мотоциклы, посадили собак в коляски, и все уехали: Пузыня в комендатуру, полицейские в свой участок; к сожалению, на берегу не оказалось никаких вещественных доказательств, которые бы наводили на след убийцы.