13

МАКАС

Я ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬ ЕЕ.

Я должен сказать ей нет.

Боже, помоги мне, я не могу.

Прикосновение ее губ к моим — легчайшее из прикосновений, едва ли это поцелуй, но для меня это все. Ее руки прижаты к моей груди так, как я мечтал, кажется, сотню раз или даже больше, ее пальцы слегка касаются моей кожи, поцелуй нерешительный, но полный такой потребности, что у меня перехватывает дыхание, пронзая меня вспышкой желания, которое я бессилен остановить.

Десять лет самоотречения вспыхивают во мне, десять лет того, чего у меня никогда не было, год с того, что я хочу этого впервые в жизни. Мой член мгновенно становится твердым, напрягаясь за ширинкой, и я не могу оторвать от нее руки. Я знаю, что должен, но сейчас это невозможно, как будто ее прикосновение запустило цепную реакцию, которая закончится только взрывом желания.

Мои руки тянутся к ее талии, сжимая, притягивая ее ближе. Она издает тихий, нуждающийся стон, который отдается прямо в моем члене, ее губы все еще едва касаются моих, как будто она боится причинить мне боль.

Я уже забыл, что моя губа распухла и немного кровоточит и что поцелуй должен быть болезненным. Все, о чем я могу думать, это о том, как хорошо она ощущается, ее стройное тело выгибается навстречу мне, а ее руки вцепляются в мою рубашку, притягивая меня ближе, давая мне понять, что она хочет этого так же отчаянно, как и я. Не задумываясь, я поднимаю ее, сажаю на край стойки и становлюсь между ее раздвинутых ног, так естественно, как будто делал это раньше сотни раз. В некотором смысле, так и было, каждый раз, когда я мечтал о ней. Я мечтал взять ее вот так, сидя на столешнице или склонившись над ней, на кровати, на полу, на диване, сверху на мне, подо мной и со мной позади нее, всеми способами, которые только может придумать мой спящий разум, чтобы сделать все с единственной женщиной, которую я когда-либо любил, мечтая, чтобы она полностью принадлежала мне.

Ее ноги мгновенно обхватывают мои бедра, притягивая меня к себе, и я стону ей в губы, когда моя рука скользит по ее волосам. Она издает еще один из тех тихих стонов, когда мои пальцы запутываются в ее волосах, наматывая на них ее шелковистые пряди, сильнее прижимаясь губами к моим, когда я углубляю поцелуй.

— Макс! — Выдыхает она у моих губ, и я напрягаюсь. — Твои губы…

— Мне все равно. — Я почти рычу эти слова, положив другую руку ей на бедро, притягивая ее к себе, когда мой язык скользит по ее нижней губе, и ее рот открывается для моего. Это кажется естественным, плавным, как будто мы оба инстинктивно знаем, чего хочет другой, несмотря на то, насколько это ново для нас обоих, и ничто в мире не смогло бы убедить меня в том, что я должен остановиться.

Саша на вкус такая сладкая, как я и представить себе не мог. Я не думал, что могу стать еще тверже, но тихий вздох, который она издает, когда мой язык скользит в ее рот, говорит мне, как я ошибаюсь. Мой член болит, такое чувство, что он может выскочить из штанов от того, насколько я тверд, но я игнорирую это. У меня нет намерений заходить дальше этого и полностью нарушать свою клятву, но сейчас я не могу перестать целовать ее.

— Макс… — Она шепчет мое имя у моих губ, когда ее рука поднимается, чтобы запутаться в моих волосах, пробегая по ним, и на этот раз она углубляет поцелуй, переплетая свой язык с моим. Каждый раз, когда ее губы прижимаются сильнее или ее нос соприкасается с моим, меня пронзает острая боль, но я почти не замечаю этого. Весь дом мог бы обрушиться вокруг нас, а я все равно, вероятно, не заметил бы.

Весь мой мир на данный момент… это она.

Я не знаю, как долго мы так стоим, ее рука блуждает по моим волосам, гладит мое лицо, щетина цепляется за ее мягкую ладонь, пока мы продолжаем целоваться, горячо и задыхаясь, целуясь, как подростки. В какой-то момент я сжимаю ее бедра обеими руками, из-за лихорадочного желания ощутить ее изгибы в своих руках, и в то же время, чтобы удержать ее от того, чтобы притянуть меня ближе своими бедрами и потереться о мой член. Я не уверен, что продержался бы, если бы она так поступила, и я не хочу все испортить. Больше всего на свете я не хочу, чтобы это заканчивалось. Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал, и часть меня чувствует, что мне было бы все равно, если бы мы никогда не делали большего, чем это, если бы я мог просто продолжать целовать Сашу вечно.

Ее руки снова на моей груди, и на мгновение я не замечаю, что одна из них опускается ниже, ее пальцы скользят по выступам моего пресса и спускаются ниже пояса, пока впервые чья-то другая рука не прижимается к моему члену, только ткань отделяет мою плоть от ее.

— О боже, — стонет Саша мне в губы, ее ноги сжимаются вокруг меня, пытаясь притянуть ближе. — Ты такой твердый…

Я почти смеюсь. Я тверже, чем когда-либо в своей гребаной жизни, и мои предательские бедра упираются в ее ладонь, мой член ничего так не хочет, как быть свободным и в ее руке. Но собрав все остатки самообладания, которыми я обладаю, я отстраняюсь от нее, задыхаясь, когда высвобождаюсь из ее ног и пытаюсь отдышаться.

— Мне жаль. — Я качаю головой, видя потрясенное выражение на лице Саши и воспринимая его как выражение человека, которым я воспользовался. Я должен был оттолкнуть ее с самого начала. Я не должен был позволять этому зайти так далеко…

Саша прикусывает нижнюю губу, и, клянусь, я вижу, как на ее глаза наворачиваются слезы, хотя она быстро их смахивает.

— Я не понимаю, — шепчет она. — За что ты извиняешься?

Я стискиваю зубы, пытаясь думать сквозь пелену вожделения. Как кому-то удается что-то делать, чувствуя себя так? Я не могу думать, не могу подобрать правильные слова, чтобы сказать. Все, что я чувствую, это непреодолимая, первобытная потребность сократить расстояние между нами, сорвать любую одежду, разделяющую нас, и впервые погрузиться в горячее, тесное, влажное тепло, чтобы сделать ее своей.

Это то, что я почувствовал в переулке, когда дрался с человеком, который посмел поднять на нее руки. Не только то, что Саша нуждалась в защите, но и то, что она моя.

Но это не так — не совсем так. И никогда не сможет быть.

— Я не должен был позволять этому случиться. — Я качаю головой, видя обиженное выражение на ее лице. — Ты была в доках, чтобы попытаться оправиться от того, что с тобой случилось, верно? Вернуться и пережить это заново, попытаться примириться с этим, и я предложил проводить тебя домой, и вот что случилось. — Я указываю на столешницу с плохо скрытым отвращением к себе. — Я отнесся к тебе так, как будто ты моя, и я имею право желать тебя, но то, как я прикасался к тебе, непростительно…

У Саши отвисает челюсть.

— Макс. — Она качает головой, спрыгивает со столешницы и снова сокращает расстояние между нами, ее рука нежно тянется, чтобы коснуться моей груди, как будто она пытается успокоить дикое животное. — Ты все это неправильно читаешь…

— Разве не поэтому ты была там?

— Так и было, но…

Я прерывисто выдохнул.

— Ты не моя, чтобы вот так прикасаться к тебе, Саша, чтобы…

— Что, если я хочу быть твоей? — В ее глазах появляется вызывающий блеск, когда она смотрит на меня.

— Ты не должна. Мы не должны…

— Я тоже тебя не остановила. — Она вздергивает подбородок, пристально глядя на меня. — Я не какая-то беспомощная девица в беде, Макс. Я не чувствую себя обязанной что-либо делать. Я хотела поцеловать тебя. Я хотела, чтобы ты поцеловал меня в ответ. А теперь… — Ее пальцы скользят вниз по моей груди, в ее глазах появляется озорной блеск, которого я никогда раньше не видел. — Ты можешь сказать мне остановиться, если хочешь. Я так и сделаю, если это действительно то, чего ты от меня хочешь. Но я думаю, ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя, Макс. Так что либо скажи мне нет, либо давай перестанем бороться с тем, чего мы оба хотим.

Я смотрю на нее, неуверенный в том, что она собирается сделать. Она наклоняется вперед, снова касаясь своими губами моих.

И затем, пока я в шоке наблюдаю за ней, она опускается передо мной на колени.