Ее ногти накрашены на оттенок темнее тона кожи. Элегантно и просто. В соответствии с тем, какой Сиршу воспитывали, леди, достойной мужчины моего статуса. На самом деле, не в моей лиге, поскольку я никогда не должен был быть наследником. Это должен быть мой брат Коннор, сидящий здесь с рукой Сирши на его руке, ее зеленые глаза устремлены на него. Тогда я был бы свободным человеком. Свободно искал бы Ану. Свободно делал с ней все, что мне нравится… спал с ней, женился бы на ней, все, что мне заблагорассудится. Если бы я не был лидером Королей, меня бы вообще не было там, чтобы встретиться с ней. Коннор уехал бы в Россию, а я бы остался.

Однако сейчас я не в настроении думать об этом.

— Лиам. — Мягкий голос Сирши доносится до меня. — Ты кажешься очень далеким.

— Я просто отвлекся. — Я нарезаю маслянистую баранину, которая разваливается под моей вилкой, но на вкус она как картон на языке несмотря на то, что приготовлена пятизвездочным шеф-поваром. Что ест Ана? Хорошо ли ее кормят? Заботится ли о ней мужчина, который купил ее, или он морит ее голодом, получая удовольствие от того, что заставляет ее полагаться на него? Стал бы мужчина, заплативший сто миллионов долларов за женщину, морить ее голодом?

Я стискиваю зубы, отгоняя навязчивые мысли. Это никому не приносит пользы, и я это знаю. Я чувствую, что схожу с ума, и это не поможет ни Ане, ни мне, ни кому-либо, кто связан с этим. Мне нужно держать себя в руках, как бы трудно это сейчас ни было.

Сирша тоже ковыряется в еде, но я думаю, это больше из-за беспокойства о моем настроении, чем из желания казаться изысканной. По крайней мере, я на это надеюсь. Мысль о том, что она, возможно, пытается казаться леди и деликатной, раздражает меня еще больше, и я сосредотачиваюсь на своей еде, изо всех сил стараясь завязать разговор с Лукой. София, кажется, замечает мое настроение и умудряется отвлечь внимание Сирши, за что я благодарен.

Я едва справляюсь с десертом, как начинаю испытывать клаустрофобию, галстук на моем горле слишком туго завязан, воздух слишком густой. Когда музыка становится громче, Виктор и Катерина встают из-за стола, чтобы потанцевать, я заставляю себя подняться на ноги. Сирша с надеждой смотрит на меня, и я знаю, что она думает, что я планирую пригласить ее тоже потанцевать, когда освободится танцпол, но сейчас ничто не может быть дальше от моих мыслей.

— Мне просто нужно подышать свежим воздухом, — быстро говорю я, игнорируя выражение обиды на ее лице, когда резко разворачиваюсь на каблуках, направляясь к ближайшему балкону.

Здесь, к счастью, пусто, и я подхожу к перилам, сжимаю кулаки и смотрю на город. Он светится в темноте, обычный великолепный вид на Манхэттен. Я всегда ценил это, более обширное и объемное, чем когда-либо было в Бостоне. Там, внизу, есть люди, достойные небольшой страны, которые живут своей жизнью, занимаются своими делами, не подозревая о человеке, стоящем несколькими этажами выше, обдумывающем опрометчивое решение, которое он вот-вот примет.

В каком-то смысле почти успокаивает мысль о том, сколько людей в этом городе находятся прямо за пределами меня, со своими радостями и гневом, горестями и обидами, своими победами и поражениями, полтора миллиона человек со своими сложными жизнями. Люди, которые думают, что их проблемы ничуть не менее важны, чем я, и это каким-то образом немного проясняет ситуацию, заставляя все, что у меня на уме, казаться меньше.

И все же мне интересно, что бы сделал любой из них, столкнись они с тем, кем я являюсь прямо сейчас. Я знаю Ану всего несколько дней, если честно, в течение нескольких часов в те дни. Но что-то в ней запало мне в душу, проникло в мою кровь и кости, обхватило мое сердце, и я не могу ее отпустить. Я хочу, чтобы она была спасена, и я хочу быть человеком, который это сделает. Это не может быть кто-то другой. Это должен быть я. Я чувствую это до глубины души и знаю, что буду сожалеть об этом до смертного одра, если оставлю это кому-то другому. Даже если я вернусь и мне придется жениться на Сирше, даже если Ана не захочет иметь со мной ничего общего, я не могу позволить кому-то другому сделать это.

Я должен быть тем, кто найдет ее.

— Лиам? — Голос Найла доносится ко мне через балкон, и я автоматически напрягаюсь, слегка поворачиваясь, чтобы увидеть, как моя правая рука поднимается, чтобы присоединиться ко мне у перил балкона. — Чувствуешь себя немного не в своей тарелке, парень?

— Просто у меня много всего на уме. — Я оглядываюсь на город, пока Найл роется в кармане брюк в поисках пачки сигарет, прикуривает одну и протягивает ее мне. Я качаю головой, и он пожимает плечами, щелкая зажигалкой и вдыхая дым, прежде чем выпустить его в сторону от меня. — Я никогда не курил, и ты это знаешь. — Я смотрю на него, когда он снова затягивается, облокотившись на перила.

— Никогда не бывает плохого времени для начала, парень. — Найл ухмыляется. — Ах, я беру свои слова обратно. Твой отец с меня бы шкуру спустил за такие слова, упокой Господь его предательскую душу. — Затем его лицо становится серьезным, разглаживаясь в морщинах, когда он задумчиво смотрит на меня. — Там есть милая девушка, которая выглядит немного обиженной из-за того, что ты еще не пригласил ее на танец.

Я плотно сжимаю губы, отводя взгляд от Найла.

— Знаешь, в тридцать один год ты не настолько стар, чтобы вести себя как мой отец, несмотря на все это, у меня его больше нет.

— Не, не твой отец, парень. Я думаю, я старший брат, раз уж этот тоже свинтил. — Найл не отводит от меня взгляда, его янтарный взгляд тверд. Это то, что я часто ценил в нем, то, что он не боится меня и никогда не боялся моего отца или брата. У него сильные ценности, и он придерживается их, человек яростной преданности и приверженности. Но как раз сейчас это начинает немного раздражать.

— Мне не нужно, чтобы ты рассказывал мне о Сирше. Я достаточно слышал на этот счет.

— Серьезно? — Найл еще раз затягивается сигаретой, а затем щелчком перебрасывает ее через перила, сильно опираясь на локоть и переплетая пальцы перед собой. — Потому что я вижу совершенно милую девушку, которую утешает женщина, которую она едва знает, потому что мужчина, который должен быть ее женихом, без ума от какой-то девушки, с которой он едва знаком.

— Я едва знаком с Сиршей, — парирую я. — Я знаю ее не лучше, чем Ану. И все же ты предлагаешь мне жениться на ней.

— Да, парень, — тихо говорит Найл. — Я бы сказал тебе это, потому что так будет лучше для семьи, для королей, для всего, ради чего твои отец, брат и все остальные так усердно трудились на протяжении поколений. — Он на мгновение замолкает, и я чувствую, как его пристальный взгляд тяжело останавливается на мне, отмечая, насколько я напряжен и раздражителен. — То, что случилось с той девушкой, гребаный грех, — наконец говорит Найл низким и хриплым голосом. — Я не виню тебя за то, что ты хочешь пойти за ней. Любой порядочный человек хотел бы это сделать. Мария, Иисус и Иосиф, я хочу сделать то же самое. Но лучшее, что я могу сделать, это сказать тебе, что и раньше. Поставь условием мира для Виктора использование всех своих ресурсов, чтобы найти ее. Позволь ему таким образом искупить свою вину. Это его рук дело, а не твое, из-за которого бедная девушка попала в эти руки.

— Я знаю, что это не моя вина! — Я ударяю кулаком по перилам, поворачиваясь к нему лицом. — Это не имеет к этому никакого отношения, разве ты не видишь?

— Конечно, парень. — Найл смотрит на меня с жалостью. — Ты с чувством относишься к девушке. Это видно любому мужчине, у которого есть глаза. Но кто сказал, что ты не можешь испытывать то же самое к Сирше? Она прекрасна. Настоящая ирландская роза, созданная для тебя во всех отношениях. Воспитанная, чтобы стать женой такого человека, как ты…

— О, отвали. — Я качаю головой, снова отворачиваясь. — Я бы наполовину подумал, что ты загорелся любовью к ней, судя по тому, как ты себя ведешь.

Найл замолкает, и я слышу щелчок зажигалки, когда он прикуривает очередную сигарету.

— Сирша не для меня, — наконец говорит он низким тоном. — Она О'Салливан, да, и предназначена для мужчины хорошего происхождения и денег. Она никогда бы не запятнала себя такими, как я, и мне было бы стыдно позволить ей это.

Я бросаю на него удивленный взгляд. Выражение его лица задумчивое, и тогда я понимаю то, что должен был понять раньше: мой мужчина справа подталкивает меня к женщине, к которой он сам испытывает, возможно, те же чувства, что и я к Ане. Но, конечно, он прав. Такой мужчина, как Найл, и такая женщина, как Сирша, были бы похожи как масло и вода, из двух совершенно разных слоев общества. Не говоря уже о том, что ее отец с такой же вероятностью сбросил бы ее с крыши их особняка, как и то, что она выйдет замуж за такого человека, как Найл. И, кроме того, это вызвало бы бесконечные проблемы в семьях, даже угрожая моему положению.

— Тебе лучше заняться этим, — тихо говорит Найл. — Возвращайся в Бостон, чувак, и подпиши контракт. Перестань откладывать то, что, как ты знаешь, должно быть сделано. С этим ничего не поделаешь, и было бы глупо этого не делать.

Его гэльский акцент усиливается по мере того, как он говорит, явный признак того, что я начинаю его раздражать, и, по правде говоря, я вряд ли могу его винить. Но я тоже зол, зол на него за то, что он давит на меня, на моего отца за то, что он был предательским ублюдком, который в первую очередь поставил меня в такое положение, из-за моего брата за то, что он ушел.

— Возвращайся в Бостон сам, — резко говорю я, отворачиваясь. — Я позвоню тебе, когда у меня будут новости. До тех пор не беспокой меня больше.

— Лиам…

— Уходи! — Я не смотрю на него, хотя в глубине души знаю, что причиняю боль только одному из немногих оставшихся людей, которые все еще заботятся обо мне. — Это приказ, Найл. Или ты бы тоже меня ослушался?