Глава 22

Подходила к концу осень, город заливали дожди. Первый робкий снег уже попытался укрыть улицы, но быстро растаял. Несмотря на то, что Виктор принял решение уехать, жизнь свою он так и не изменил. Также брёл утром в институт, презрительно морщился от разложенного на платочке завтрака, хамил коллегам, монотонно бубнил раз и навсегда заученный текст лекций. По вечерам встречался с Яной, выбрасывал в мешок непрочитанные письма.

— Мой автобус возвращают, — сказала ему Яна. — Больше не буду ходить пешком. К тому же скоро снег выпадет, и будет совсем неудобно.

— Ноги переломаете, — добавил Виктор.

— Какой вы всё-таки!

— Яна, а вы верите в приметы? — неожиданно спросил он.

— Нет, не верю. Разве кто-то ещё в них верит?

— А в бога?

— И в бога не верю. Я атеистка, — Яна задумалась. — Хотя с тем, что существует нечто непостижимое, я согласна. Может быть, поэтому меня родственники и не любят, чувствуют, что чужая кровь.

Она замолчала.

— Ну, вот, — прошептала она. — Вечно говорю быстрей, чем думаю. Вы только отцу не говорите!

— Не говорить что? — сначала Виктор её не понял. Но потом вдруг пришло озарение:

— Так вы приёмная? Понятно теперь, почему такая разница в возрасте... так почему не говорить? Ваш отец разве не знает?

— Он не знает, что я знаю. Не хочу, чтобы он переживал. Я случайно услышала, а потом и документы нашла.

Виктора пронзило подозрение, нелогичное и в общем-то глупое.

— Вас в Твери удочерили? — спросил он срывающимся от волнения голосом.

— Нет, — удивилась Яна. — В Москве, кажется.

— Когда ваш день рождения? — он ухватился за соломинку, пытаясь найти подтверждение своим бредовым мыслям.

— Двадцать первого января. Да почему вы спрашиваете? Не первый раз, кстати. Принимаете меня за другого человека?

Виктор смог наконец ровно дышать. Конечно это не она. Не бывает таких совпадений. К тому же, письма. Что он себе навыдумывал? Старый дурак!

— Ладно, — примирительно сказала Яна. — Не хотите говорить — не надо. А про непостижимое я вот что скажу. Я мало кому об этом рассказываю. Но с вами поделюсь. Мне кажется, вы способны понять.

Она задумалась, шумно выдохнула. Потом продолжила:

— У меня была клиническая смерть. Когда меня сбила машина, я умерла. Меня хотели везти в морг, но потом я задышала. Так говорят. Другие считают, что я была на грани, поэтому и пульс не прощупывался. Но я-то знаю, что умирала. Всё было стандартно: длинный тёмный коридор, яркий свет впереди. Пережившие подобное рассказывают о том, что этот свет притягивает к себе, что человек страстно желает до него дойти и когда его реанимируют, то он испытывает сожаление.

У меня всё было в точности наоборот. Я не хотела уходить. Думала о папе, о подругах, о нашем городке. Я не хотела умирать. И тогда я стала просить позволить мне вернуться назад. «Возьми, что пожелаешь! Я отдам тебе всё!» — так я сказала. Не знаю, кто или что это было, но я выжила. А платой стало моё зрение. Вы мне не верите?

Виктор едва ли не впервые в жизни не знал, что ответить. Он не верил ни в рай и ни в ад. Но говорить ей об этом сейчас было бы свинством, и он хорошо это понимал.

— А вы сами? — спросил он. — Вы верите?

— Да. Потому что так легче. Иначе придётся признать, что жизнь не просто ко мне несправедлива, она жестока.

— Да к кому она справедлива! — воскликнул Виктор и тут же споткнулся, нелепо замахал руками, но всё же сумел устоять на своих двоих.

— Чёрт знает что! — вырвалось у него.

Из-за высоких, построенных едва ли не вплотную друг к другу домов в конце улицы царила почти непроглядная темнота. Фонари не горели, лишь тускло светились окна на верхних этажах.

— Держитесь за меня, — предложила Яна, протягивая Виктору руку.

Он шагнул к ней и погрузился в ту мистическую атмосферу иного мира, в которую сам никогда не верил. Но сейчас на безлюдной улице он вдруг ощутил невообразимую лёгкость. Словно не было прошлых лет, нелепых обид и роковых ошибок. Просто шли два человека. Одинаковых и самых обычных. Темнота стёрла все различия, оставив лишь внутреннюю суть.

Виктору пришла в голову мысль, что реши посторонний описать их отношения, то он непременно всё опошлит. Дело не в любви между мужчиной и женщиной, а в том родстве душ, что так редко, но всё же случается. «Ну, конечно! Ты сам-то веришь в такое родство? Между взрослыми людьми разного пола?» — возразил он себе и тут же ответил: «Но ведь есть предыстория! Зная её, можно понять, почему...»

До боли в сердце ему захотелось, чтобы Яна была той девочкой из его прошлого, чтобы здесь и сейчас разрешилась мучившая его ситуация, чтобы он наконец стал свободным. Но разве это возможно? Как просто положиться на судьбу, а самому ничего не решать. Как просто и как заманчиво. Однажды он уже решил. И к чему это привело?

Виктора ослепил свет. За поворотом шумела жизнь: фонари, машины, толпы людей. Он вздрогнул и выпустил руку девушки. Как глупо он себя повёл! У «китайской стены» стояли две женщины. Голос одной из них, высокий и пронзительный, разлетался по двору.

— Алевтина, — шепнула Яна. — Старшая по дому. Любительница посплетничать.

— За честь свою девичью переживаете? — к Виктору вернулся его привычный сарказм. — Я ещё успею убежать.

— Ерунда! Лучше скажите, с кем она разговаривает?

Виктор пригляделся:

— Тётка какая-то в шляпке. Кто их сейчас носит? Нет, правда. Смешная такая шляпка, крохотная и с вуалью.

Алевтина тем временем заметила подошедших, быстро попрощалась и скользнула в подъезд. Но Виктор мог поклясться, что в приоткрытой двери торчал её любопытный нос. Её собеседница обернулась и быстрым шагом направилась к Яне.

— Вы Яна? — слегка растягивая гласные произнесла она и не дожидаясь ответа, продолжила. — Я мама Юры Шагина, и я имею вам сказать, что вы совершенно не подходите моему сыну, и я стану всеми способами препятствовать вашей женитьбе.

Яна в растерянности замерла, а Виктор громко и совершенно неприлично рассмеялся.

— Могли бы не представляться, — сказал он. — По вашей манере изъясняться уже ясно, чья вы мать.

— Не вижу ничего смешного! — женщина окинула его презрительным взглядом. — А вы, значит, отец? Так вот, мой мальчик вольный и свободолюбивый человек, человек мира. Он вольная птица. Свадьба с вашей дочерью подрежет ему крылья. У него впереди вся жизнь. Зачем ему хомут на шею? Нет, я всё понимаю, но почему мой мальчик должен страдать?

— Интересная вы женщина, — медленно произнёс Виктор. — Ваш мальчик шастает по чужим странам, и вас всё устраивает, а когда он решил жениться, то вы сразу в позу встаёте? А если бы он на туземке женился и нарожал много маленьких туземчиков, вы бы тоже костьми легли и не допустили?

— Легла бы! Поехала и легла бы! Только посмотрела бы сначала, какая она. Сильная, ловкая, здоровая! — женщина растеряла все свои манеры и начала кричать. — Здоровая! Слышите? Ему не нужен хомут на шее! У него вся жизнь впереди! Он жить хочет, а не тащить на себе непосильную ношу!

Виктор взглянул на Яну. Был ли это свет фонаря или она действительно побелела как полотно?

— Дорогая моя, — произнёс он с раздражением. — Ваш сын — бродяга и бездельник. У него нет толковой работы, нормального образования. Разве сможет он обеспечить семью и стать надёжной опорой для будущих детей? Это я не позволяю своей дочери выходить за него замуж. Он ей не подходит. Так ему и передайте! А вас я более не задерживаю!

— Ну, знаете! — возмутилась женщина. — Это ещё неизвестно, кто кого недостоин! Это ещё надо выяснить.

— До свидания! — твёрдо сказал Виктор, и женщина испугавшись его голоса попятилась назад, а после развернулась и почти бегом покинула двор, скрывшись за поворотом.

— Что за история? — поинтересовался Виктор. — Я думал, вы за Лёшу замуж собрались, а тут Юра нарисовался.

— Ерунда, — Яна попыталась улыбнуться. — Юрка наговорил непонятно что, а мама у него чувствительная, как он говорит. Здорово вы её отшили? Грозно так! Я сама испугалась.

— Обращайтесь! В любое время! — отшутился Виктор, но на душе у него было неспокойно. Грозно, говорит? Снова всплыли в голове слова о том, что больше всего в других нас раздражают собственные недостатки.

Ещё вспомнилась Маша. Как она стояла, опустив руки, в своём платье цвета пыльного мешка. Жидкие волосы стянуты в небрежный хвост, а в глазах то ли бесконечная жалость, то ли непонимание, но точно не осуждение. Виктор только сейчас понял, что Маша, которую он никогда не любил из-за её мрачного взгляда, не была способна на осуждение.

Она стояла растерянная и поникшая на лестничной клетке, потому что он не мог найти в себе сил, чтобы просто зайти в квартиру. Потому что если бы он зашёл, то дал бы себе слабину, и жизнь его покатилась бы под откос. Правда? Он и в самом деле так думал?

— Витя, — говорила она почти неслышно. — Пожалуйста...

— Мне не нужен хомут на шею! — кричал он. — У меня вся жизнь впереди! Я жить хочу, а не тащить на себе эту ношу!

— Витя, пожалуйста, — умоляла Маша. — Хотя бы на время. Не навсегда.

Он не удостоил её ответом. Просто развернулся и побежал. Он бежал по ступенькам прочь из этого дома, из этого города. Сердце билось в груди как сумасшедшее. И лишь у выхода из подъезда он осознал, что они ничего не смогут доказать, что юридически всё ничтожно, что никаких документов нет, а значит он легко может отговориться. К тому же, мелькнула в голове гадкая мыслишка, Маше сейчас не до судебных разборок. Да и кто она такая?

Сердце успокоилось. Виктор поправил куртку, пригладил волосы и вышел на улицу человеком, у которого впереди долгая и счастливая жизнь. Он улыбнулся заходящей в подъезд старушке, придержал ей дверь и отправился на вокзал, чтобы навсегда уехать из ненавистного города и никогда в него не возвращаться.

Пять лет спустя пришло первое письмо, и всё рухнуло.