Глава 3

Риск

Наши дни...

Дом.

C тех пор, как девять лет назад уехал в Штаты за своей мечтой я много раз возвращался в Великобританию, изъездил её вдоль и поперёк. Но в первый раз, с момента отъезда, возвращаюсь в свой родной город. Саутволд — небольшой городок на побережье в округе Восточный Саффолк, в графстве Саффолк, Англия. Население города составляло около тысячи человек и только туризм поддерживал его на плаву. Туристы приезжали сюда за красивыми видами и пляжами, которые предлагал Саутволд. Единственной причиной, по которой люди оставались здесь на выходные были гостиницы, пансионы, поле для гольфа, кафе, рестораны и атмосфера рыночного городка. Половина домов в Саутволде использовались только летом или сдавались отдыхающим. Редко можно было увидеть одних и тех же людей дважды, если только они не были местными жителями.

Пока рос, я видел в Саутволде ту привлекательность, на которую многие его жители не обращали внимания.

Мне нравилось, как здесь было спокойно, тихо и живописно. Это место, где кто-то мог найти себя или, как в моем случае, потерять себя. Я покинул Саутволд сломленным человеком, хотя мне было всего восемнадцать. Потратил много времени, заставляя себя никогда не думать о своём прошлом, о ней, но возвращение домой сделало это тщетным. Куда бы я ни посмотрел, я видел её. Фрэнки Фултон, моя бывшая девушка, была для меня Сауволдом. Поэтому я любил этот город, но никогда в него не возвращался.

Говорят ты не оценишь то, что у тебя есть пока не потеряешь. А еще, что нужно потерять человека, что бы понять, как ты его любишь. Никогда не понимал этого. Я ведь всегда знал, что у меня есть любовь всей моей жизни — Фрэнки, и знал, что люблю её задолго до того, как потерял. Самое дерьмовое было то, что я знал все эти вещи и всё равно потерял её. У меня было девять долгих лет, чтобы подумать о том, почему мы расстались. Мне не казалось это правильным, но я смирился. Боль не стала меньше. Я знал, что был камнем для Фрэнки, но чего она не знала, так это того, что она была для меня целым валуном.

Она знала всё о моём прошлом. Абсолютно всё.

Мэй и Хейс были моими лучшими друзьями в течение многих лет, но даже они не знали, через что мне пришлось пройти. Фрэнки была другой. Мы начинали, как обычные одноклассники в школе, а потом, когда мне было двенадцать, я заметил, какая она красивая. Это было началом того, что она стала всем моим миром. Эта девчонка заботилась обо мне до того, как я стал принадлежать ей. Она подарила мне моё первое в жизни объятие. Прикрывала меня и не принимала отказов. Между нами установилась глубокая связь. Она всегда была рядом со мной, когда я ощущал себя в ловушке, одиноким в доме и мире, где был никому не нужен. Целовала каждый синяк, позволяла выплескивать на неё свои проблемы и сохранила секрет, когда попросил её об этом.

Она устроила мне за это ад, но всё равно сделала это.

Как только Фрэнки Фултон вошла в мою жизнь, я поделился с ней своим механизмом преодоления трудностей. Музыка. Объяснил ей, что чувствую, когда слушаю музыку, как могу попасть в новый мир и скрыться из своего, слушая песню. Каждый раз, когда я слушал риффы гитары, звучание пианино, ритм ударных и эмоции в голосе вокалиста, становился единым целым с ними. Музыка уносила меня от гнева, обид и страданий.

Именно благодаря Фрэнки я узнал, что умею петь.

У неё была тяжёлая астма, причём я знал об этом столько же, сколько и она, но узнал насколько всё плохо, когда мы стали близкими друзьями, потому что примерно в это же время умер её отец. В тот день, когда она прибежала ко мне, истошно рыдая... Никогда не забуду, как испугался, когда она задыхаясь упала передо мной на колени. Её губы посинели, пока я доставал из кармана ингалятор.

Когда Фрэнки вдохнула лекарство и её хрипы исчезли, я испытал небывалое облегчение, к которому примешивалась доля беспокойства. Я быстро понял, что Фрэнки Фултон была мне нужна во всех смыслах и сама мысль, что она может умереть из-за своей астмы, приводила меня в ужас каждый раз, когда позволял себе думать об этом. Поэтому каждые несколько месяцев крал один из синих ингаляторов моей приёмной матери. Я позаботился о том, чтобы один из них всегда был со мной, на случай, если Фрэнки когда-нибудь окажется без своего.

Однажды Оуэн поймал меня на краже и в наказание рассек мне спину леской. За все время, что этот человек избивал меня, это был единственный раз, когда он оставил на мне неизгладимый физический след. Вдоль плеч и справа по спине проходил толстый, грубый шрам. Его розовый цвет со временем поблек, но всегда был рядом, чтобы прикоснуться, почувствовать, вспомнить.

В тот ужасный день после приступа, мы просто сидели на обочине улицы обнявшись, но мне казалось, что этого не достаточно. Когда спросил, чем могу помочь, она сказала, что родители поглаживали её по пояснице, поэтому сделал это, а затем начал петь, чтобы отвлечь от боли потери, которую она испытывала. Я не знал каково это иметь настоящего отца. Никогда не знал, кто мой отец, а приёмный никогда не претендовал на звание «Папа года», но то, что у меня не было отца, не означало, что я не понимал боли от его потери. Никогда раньше не видел Фрэнки такой разбитой, мне хотелось сделать что-нибудь, что угодно, чтобы хоть немного облегчить эту боль.

Поэтому пел и, к моему великому удивлению, это помогло ей.

Много времени спустя её рыдания перешли в сопение, она повернула своё залитое слезами лицо ко мне и подарила самую милую улыбку, которую я когда-либо получал. Фрэнки наклонилась ко мне и я до сих пор помню, как моё сердце остановилось, когда её губы коснулись моих. Это был наш совершенный первый поцелуй. Простой и искренний. Он был единственным, пока спустя два года, сразу после пятнадцатилетия Фрэнки, я не пригласил ее на свидание. На нём я попросил её быть моей девушкой и поцеловал.

Ответный поцелуй потряс мой мир.

С тех пор как Фрэнки услышала, как я пою — всегда требовала, что бы я пел ей. Она посоветовала мне создать группу, чтобы выплеснуть свою страсть к музыке. Внутри как будто щёлкнул выключатель. Я любил петь, мне это нравилось. Пение было моим дыханием. Мэй и Хейс прониклись идеей быть в группе. Мистер Джонс — наш школьный учитель, любил музыку и был рад, что у него появились ученики, с которыми можно было открыть музыкальный кружок. Он научил нас играть на гитаре, фортепиано и барабанах. Другие инструменты мы изучали самостоятельно. Однако именно мистер Джонс был причиной, по которой мы могли просто это сделать.

Он поддерживал «Blood Oath» с той самой секунды, как мы придумали название и всерьёз занялись нашей группой.

На зарплату учителя он купил нам наши первые инструменты. Не новые или даже подержанные, они были из третьих рук и явно не в лучшей форме, но наши собственные. Однажды родители Мэя обратили на нас внимание, когда мы репетировали у них на заднем дворе. Три недели спустя они позволили нам превратить их гараж в импровизированную звуконепроницаемую студию, в которой мы могли играть. Родители Мэя, сами того не зная, предоставили место, куда я мог убегать каждый день, и я был благодарен им за это.

В день, когда мне исполнилось восемнадцать, еще до восхода солнца я съехал из дома своих приёмных родителей с сумкой, полной вещей. Таким образом сдержал обещание данное Фрэнки: никогда не оглядываться назад, как только закрыл за собой дверь. За день до этого мы с Фрэнки подписали договор аренды коттеджа на Пирс-стрит. Ей исполнялось восемнадцать только двадцать первого января, через неделю после меня, однако её мама разрешила нам съехаться до этого, поскольку знала, что между нами всё по-настоящему. Её бойфренд, доктор Майкл О'Рурк, был нашим домовладельцем. Фрэнки нравился этот человек, она просто не знала, как вести себя с ним. Он всегда был их семейным врачом, но при этом оставался хорошим парнем.

Иметь собственное жильё было лучше, чем я мог себе представить.

Мы с Фрэнки встречались почти три года пока не съехались, но в наших отношениях никогда не было физической близости. Я хотел, мечтал заняться с ней сексом с пятнадцати лет, но она не была готова к этому шагу, поэтому мы ждали. Мы целовались, прикасались друг к другу, и однажды она позволила мне чуть больше, но полноценного секса не было до той ночи, пока мы не стали жить вместе.

Это было воспоминание, которое я никогда не забуду.

***

— Фрэнки! — Закричал я. — Детка, ты покупала чай в пакетиках, когда ходила по магазинам со мамой?

— Да, — крикнула она из ванной. — Они в чайнице (прим.ред.: чайница — ёмкость для хранения сухого чая)

Я сделал паузу.

— У нас есть чайница?

— Рядом с сахарницей.

— У нас есть сахарница?

По коридору разнёсся музыкальный смех Фрэнки, когда она открыла дверь ванной. Повернув голову, я наблюдал, как она вошла в нашу кухню, выглядя достаточно хорошо, чтобы ее съесть. Вьющиеся каштановые волосы были собраны в высокий хвост, зеленая футболка и пара черных леггинсов обтягивали фигурку. Босиком, одетая в повседневную одежду, для меня она выглядела как богиня. От осознания того, что мы остались наедине и будем спать в одной постели у нас обоих кружилась голова.

— Я купила набор для кофе, чая и сахара, когда была в Теско. — Она указала на коричневые баночки, стоявшие рядом с чайником. — И уже их наполнила.

Я протянул руку и взял баночку, на которой жирными белыми буквами было написано «Чай». Достал два пакетика чая, закрыл банку и включил чайник. Улыбка появилась, когда руки Фрэнки скользнули по моей голой талии, а её голова расположилась между лопаток. Я играл нечестно. Фрэнки очень нравилось, когда я без рубашки. И теперь, когда мы жили вместе, планировал часто так ходить.

— Если стану немного выше, — сказал я, — тебе понадобится табуретка, чтобы обнять меня.