Глава 4

Абсолон

— Мистер Ставиг, — окликает Ивонн, когда я иду по коридору. Останавливаюсь, и она догоняет меня. Один плетется за ней, как будто та его хозяйка. — Гость, которого вы приглашаете сегодня на ужин. Он человек или вампир?

— Вампир, — отвечаю я.

— Значит, не нужно, чтобы я готовила? — спрашивает она, и я улавливаю исходящее от нее разочарование. Видимо, ужасно скучно быть поваром для множества вампиров, ведь мы редко садимся за стол, чтобы поесть.

— Боюсь, что нет, — говорю я, надеясь успокоить ее улыбкой. — Но если мне что-нибудь понадобится, то я обязательно дам знать.

Кажется, это ее радует. Она кивает мне и убегает на кухню. Один следует за ней по пятам. Я не должен обижаться на то, что он предпочитает проводить все свое время с моей экономкой, потому что та кормит его объедками, хотя и говорит, что это не так. Она не знает, что я чувствую, когда люди врут.

И чувствую запах в дыхании Одина. Удержать его на сыроедении в этом доме оказывается практически невозможно.

Я игнорирую отсутствие лояльности у своей собаки и направляюсь вниз по лестнице в «Темные глаза», зная, что мой гость, Онни, может появиться в любую минуту. Пунктуальность не является сильной стороной вампиров, но смена часовых поясов может нарушить его расписание.

Я вхожу в двери, чувствуя, как сила защитных чар проходит сквозь меня, и замечаю, как Вульф закрывает дверь в «Темную комнату».

— Тебе удалось найти кого-то из списка? — спрашиваю я, кивая на дверь.

— Всегда кто-нибудь да соглашается, — говорит он.

Несмотря на то, что у нас назначены ночи для кормления, мы работаем со списком доверенных людей-добровольцев. Я никогда до конца не пойму, почему люди хотят, чтобы пили их кровь, ведь они ничего от этого не получают, но не осуждаю их фетиш. И если бы не они, вампиры не смогли бы жить в Сан-Франциско. Безопасное место для кормления означает, что вампиры могут сосуществовать с людьми, не вызывая подозрений. Если бы каждый вампир должен был выходить и убивать, чтобы остаться в живых, начало бы накапливаться много мертвых тел, и именно на вампиров стали бы указывать пальцами. Такое случалось в большинстве городов по всему миру, но не в этом, и все благодаря мне.

— Рад, что с его ужином разобрались. Где Эзра? — спрашиваю я, поправляя запонки. — Как мы будем развлекать гостей без бармена?

— Ему пришлось уйти, — говорит Вульф. — Попробуй сам как-нибудь. Мне трудно поверить, что ты не был барменом в какой-нибудь из своих жизней.

Он одаривает меня своей фирменной улыбкой, а затем направляется к бару, чтобы приготовить напиток.

— Ты прав, — делюсь я, следуя за ним. — Я недолго работал барменом в Копенгагене. Но только потому, что пытался сблизиться с ведьмой, которая часто посещала бар. Мои напитки были чертовски ужасными.

— В это мне тоже с трудом верится, — возражает Вульф, и по чертовой искорке в его глазах я понимаю, что тот еще не закончил издеваться надо мной. Он берет бутылку скотча «Lapraigh» за баром, а затем стакан. Откручивает пробку. — Видишь, это легко. Сначала снимаешь пробку, потом наливаешь себе в стакан.

Я смотрю на него, отказываясь смеяться.

— Очень забавно, — сухо произношу я.

Вульф морщится, наливая скотч и пододвигая стакан ко мне.

— Вау, ты такой сердитый, когда Ленор нет рядом, знаешь это? Я и забыл, каким ты был сотни лет назад.

— А ты ведешь себя как придурок, когда Аметист нет рядом, — огрызаюсь я в ответ, беря скотч. В эту игру могут играть двое. Ленор и Аметист обе сегодня вечером устраивают девичник в баре или что-то в этом роде. Не буду отрицать, что я не в лучшей форме, когда рядом нет Ленор, но Вульф будет отрицать, пока рак на горе не свиснет, будто Аметист тут вообще не причём.

— Аметист? — говорит он небрежно. Слишком небрежно. — Я даже не заметил, что она ушла. У них девичник, да?

Я просто моргаю, глядя на него. Он знает, что да. И я не собираюсь упрекать его. Что бы Вульф ни чувствовал к Аметист, это не мое дело. Небеса знают, сколько раз Ленор упоминала о них в моем присутствии, как будто они не просто живут в этом доме, а являются героями какого-то реалити-шоу о знакомствах. Она убеждена, что они родственные души, и всякий раз, когда я твержу, что отношения людей и вампиров никогда хорошо не заканчиваются, та игнорирует это. Оказывается, моя полуведьма — неисправимый романтик.

— Да, девичник, — подтверждаю я через мгновение. — Ленор полезно выбраться из дома.

Вульф кивает, наливая себе выпить.

— Ты беспокоишься о ней.

Я медленно кручу стакан со скотчем в руке, рассматривая логотип «Темных глаз».

— Ей сложно адаптироваться.

— Ты забываешь, что она всего лишь наполовину вампир и всю свою жизнь воспитывалась как человек.

— Я этого не забываю, — огрызаюсь на него. — Я был рядом. Видел, как ее воспитывали.

Он приподнимает бровь.

— Тогда, возможно, ты забываешь, что это трудное время для любого вампира, который находится в процессе Перерождения. — Мой взгляд становится жестче, но Вульф продолжает. — И да, я знаю, что ты не такой, как большинство из нас. Серьезно. Но ты сказал, что не помнишь, каково было, когда Скарде обратил тебя. Ты забыл.

— Я заблокировал воспоминания, — говорю я тихим голосом.

— В любом случае, ты не помнишь. А я помню, что со мной было. Это чертовски тяжело, хотя я всю свою жизнь знал, что произойдет, когда мне исполнится тридцать пять. И видел, как то же самое случилось с моей сестрой, когда той исполнился двадцать один год, затем с братом. И к подобному никак не подготовишься. А Ленор прошла через это без всякого предупреждения, и никто из нас точно не знает, каково это для нее, потому что в нас нет ведьминой крови. Я считаю, она приспосабливается так хорошо, как только может, старина.

Я вздыхаю.

— Да. Это верно. Но я все равно беспокоюсь. Ее тело приспосабливается, но разум… и сердце. Не уверен, что она создана для такого образа жизни. Ленор слишком… мягкая.

— Она очень мягкая, — соглашается он, выпив. — Но именно поэтому ты в нее влюблен. Потому что столетия твоей жизни были тяжелые.

И неумолимыми. Годы были неумолимы.

— Я так сильно люблю ее, что даже не понимаю, как это возможно, — тихо признаюсь я, глядя в никуда.

Чувствую на себе удивленный взгляд Вульфа. Между нами воцаряется тишина. Хотя вампиры по натуре довольно эмоциональны и экспрессивны, я никогда не разглагольствовал о чем-то столь личном. Возможно, мягкость Ленор действует и на меня.

Не уверен, что мне это нравится. Нужно оставаться жестким во многих отношениях.

— Что ж, — говорит Вульф через мгновение, прочищая горло, — если тебе от этого станет легче, любовь не понимают даже люди, не говоря уже о нас. Возможно будет лучше, если это и останется тайной. — Я допиваю свой напиток, и он наклоняется через стойку, наливая мне еще. — И не беспокойся о Ленор. В конце концов, она придет в себя. Просто на это может потребоваться время.

— Знаю. Но тогда почему мне кажется, что время на исходе? — спрашиваю я, не в силах игнорировать мрачное предчувствие, которое не дает мне покоя с тех пор, как произошел инцидент с Яником. — Рядом с ней я болезненно ощущаю эти секунды, минуты, часы, дни, как будто время теперь ограничено, а не бесконечно.

— Может быть, это потому, что мы не знаем, насколько она бессмертна, — указывает он. — Мы знаем, что можем жить вечно, если захотим и только если будем осторожны. А как это работает с наполовину ведьмой, наполовину вампиром? Сколько сможет выдержать ее организм? Есть три способа убить нас, а сколько ее? И даже без этого, как долго она проживет естественным путем? Сто лет? Пару сотен?

Ленор сама задавалась этими вопросами, на которые ни у кого из нас не было ответов. Гибриды человека и вампира могут жить долго, как, например, мой брат Калейд, первый обращенный вампир от отца. Со временем его человеческая сторона исчезла. Но он тоже исключение. Большинство прямых гибридов не живут вечно, и их легче убить. Мой брат выделяется благодаря отцовской крови. Крови, созданной самим дьяволом, той же крови, что течет во мне.

— Может, в этом все и дело, — размышляю я. — Или просто придется ждать, когда упадет вторая туфля. Ты же знаешь, что мой отец не закроет глаза на то, что она сделала.

Вульф расплывается в улыбке.

— О, хотел бы я видеть его лицо, когда он узнал, что маленькая Ленор превзошла его Темный орден. Испепелила. — Затем Вульф хмурит брови. — Но ты же знаешь, что он не может покинуть свою родину.

— Не может? Или не станет? Две разные вещи, Вульф. И независимо от этого, кого — или что — бы он ни послал сюда, это будет намного, намного хуже, чем Яник.

Он пожимает плечами.

— Я буду готов к ним. Ты тоже.

— Но будет ли Ленор?

— Я бы не стал недооценивать ее, Солон. Это и была ошибка твоего отца.

Возможно, он прав, но это не успокаивает. Черт возьми, я не создан для этого сентиментального дерьма.

Внезапно мой нос наполняется запахом аниса, и Вульф быстро кивает мне. Онни здесь.

Он шагает через клуб к задней двери и стучит. После первого визита вампиры получают ключ-карту, которая дает им доступ через парковку с задней стороны дома, но им все равно приходится стучать, чтобы войти внутрь. Их должны пригласить.

— Онни, — говорит Вульф, открывая дверь для нашего гостя. — Заходи.

Онни заходит внутрь, одетый в темно-розовый костюм. С его темным оттенком кожи, светлыми глазами и длинными черными волосами, жилистым и изящным телом, Онни пытается казаться другим, этаким эксцентричным чудиком, а не вампиром. У него это получается, но из-за того, что он такой запоминающийся, ему приходится менять свой внешний вид каждые тридцать лет или около того. В последней версии, когда он жил в Хельсинки в 1960-х годах, у него было фиолетовое афро, которое ему очень нравилось, но думаю, что он больше обожал свой напудренный парик, который тот носил во Франции в конце 1700-х годов, по образцу и подобию его дорогой подруги Марии-Антуанетты.