Когда мой желудок начинает сводить спазмами от голода, я выхожу из состояния глубокой сосредоточенности ровно настолько, чтобы забрести в комнату отдыха и съесть протеиновый батончик с мятой и шоколадом. Я выпила всего два глотка своего горячего какао с мятой, прежде чем Трей напугал меня, заставив выронить стакан, и с тех пор я ничего не ела и не пила.

Как только я доедаю последний кусочек, миссис Бейли высовывает голову из задней комнаты и говорит:

— Габби, дорогая, зайди в мой кабинет, пожалуйста?

— Конечно, — говорю я ей, изо всех сил стараясь не накручивать себя до катастрофы, когда следую за ней в бухгалтерию, где меня встречает вид захламлённого стола, от которого Джонатан покрывается сыпью.

Указывая на стул напротив стола, она говорит:

— Пожалуйста, присаживайся.

У меня такое чувство, будто меня вызвали в кабинет директора. В таком случае, я хочу, чтобы моему сообщнику по преступлению была назначена такая же беседа.

— Джонатан присоединится к нам? — спрашиваю я.

— Я не уверена, что Джонатан вернётся. Я позвонила ему на мобильный и сказала, чтобы он взял выходной, если ему это нужно.

Моё сердце ухает в пятки.

— Что?

Он потеряет целый день продаж. И кроме того, Джонатан такой твердолобый, что пропускает работу лишь тогда, когда болен настолько, что аж при смерти. Это случалось всего дважды за двенадцать месяцев, и каждый раз его не было в общей сложности один день.

— Я бы не волновалась, — говорит она.

Вот только я волнуюсь. Потому что с тех пор, как он ушёл сегодня утром, и несмотря на все мои попытки отвлечься, я прокручивала в голове каждое слово тирады Джонатана. Фундамент, на котором я стоял с того дня, как он начал здесь работать, кажется, рушится.

Что, если я не просто ошибалась в своих подозрениях насчёт соблазнения? Что, если я ошибалась в отношении самого Джонатана? Что, если мужчина, которого я видела сегодня утром, чьё поведение перевернуло моё представление о нём и нашей динамике, не столько незнакомец, сколько тот, кого я редко видела?

Но если это так, то почему он мне ничего не сказал? Я никогда не встречала более прямолинейного человека, чем Джонатан Фрост. Он не подслащает пилюлю, не стесняется в выражениях. Он швыряет жестокие истины как дротики, не заботясь о том, как они вонзаются, когда попадают в яблочко ваших надежд и мечтаний и успокаивающую знакомость всего, что вы когда-либо знали. Почему он не поправил меня раньше?

— Габби, — миссис Бейли снимает очки и кладёт локти на стол. — Могу я тебя кое о чём спросить?

— Да, миссис Бейли.

— Что заставляет тебя по-прежнему считать Джонатана своим врагом? Я понимаю, почему ты сначала так считала. Он вторгся в твою рутину, в наш старый способ ведения дел; он опытен в тех областях, в которых ты не разбираешься, точно так же, как ты сильна во многих областях, в которых он не силён, я хотела бы добавить. Но я надеялась... — она вздыхает, наклоняя голову. — Я надеялась, что к этому времени вы двое перестанете ссориться. Особенно учитывая то, с чем мы сталкиваемся сейчас, я надеялась, что вы найдёте способ забыть о разногласиях и увидеть... всё хорошее, что может быть между вами.

Я смаргиваю слёзы, вся тяжесть этого наваливается на меня, и голос Джонатана эхом отдаётся в моих мыслях.

«Вы ни разу не рассматривали другой результат и не интересовались моим мнением о методах его достижения. Потому что в ваших глазах всё, чем мы когда-либо могли бы быть — это озлобленными, мелочными соперниками».

— Это так тяжело, — шепчу я, — когда тобой пользовались в прошлом, когда самая уязвимая часть тебя самой подверглась такому злоупотреблению. Трудно доверять, снова открыться и смотреть на людей непредвзято. Это ужасно — рисковать снова понять всё не так.

Вокруг глаз миссис Бейли появляются озабоченные морщинки.

Я вытираю выступившие слёзы и пытаюсь ободряюще улыбнуться.

— Извините. Я в порядке, правда. Я не должна была вам этого говорить...

— Габби, дорогая, конечно, должна была. Я спросила. Я хочу знать, — мягкая, обветренная рука миссис Бейли тепло ложится поверх моей. Она нежно сжимает. — То, что ты сказала, о том, что твоё доверие было подорвано, что тобой манипулировали, это из-за сына Поттеров?

Воспоминание о сегодняшнем утре заставляет меня вздрогнуть. Нежеланное прикосновение Трея, Джонатан, бегущий ко мне так, словно ничто в мире не могло его остановить.

А потом те слова. «Он навредил тебе?».

Кивнув, я вытираю слёзы. Миссис Бейли знает, что случилось с Треем несколько месяцев назад, потому что я рассказала ей. Она знает, что я понятия не имела, кто он на самом деле, и как только я поняла его истинные намерения, между нами всё закончилось. Рассказывать ей об этом было неловко, и это не самый мой любимый разговор, но миссис Бейли отнеслась к этому сочувственно и заверила меня, что не сомневается во мне. Я ещё в течение нескольких месяцев чувствовала себя дерьмово из-за этого.

— Это действительно выбило меня из колеи, — шепчу я.

Она кивает.

— Понятно, что после чего-то подобного ты ведёшь себя настороженно. И давай внесём ясность, хотя Джонатан и близко не такой... злобный, каким ты его представляешь, он тоже не святой. У нас с ним было несколько бесед о его поведении по отношению к тебе, а также к нашим клиентам. Он требовательный, гордый и нетерпеливый, и он, безусловно, мог бы улыбаться почаще.

— Да он никогда не улыбается, — бормочу я.

Миссис Бейли хихикает.

— Вы очень разные люди. Я знала, что начало будет трудным, и таким оно и было. Добавим несколько недоразумений, некоторую борьбу за власть, слегка конфликтующие стили руководства...

— Слегка конфликтующие?!

Она улыбается немного грустно.

— Я не предвидела, насколько вы двое будете упрямы, насколько будете сопротивляться тому, чтобы... дать друг другу шанс, — несколько секунд миссис Бейли молча смотрит мне в глаза. Отпустив мою руку, она откидывается на спинку стула. — Что, если бы вы попытались стать друзьями?

— Прошу прощения, что?

— Часто наилучший путь продвижения вперёд открывается шаг за шагом. Путь от вражды к дружбе трудный, но не невозможный.

Дружба. Я пробую это слово на вкус, пробую его на вкус. Дружба. Могла бы я... подружиться с Джонатаном?

Я позволяю себе представить это — завершить этот долгий, горький труд последних двенадцати месяцев достойным финальным поворотом дороги. Наши головы высоко подняты, мы выражаем взаимное уважение, пусть-победит-сильнейший, дружески желаем добра друг другу, когда расстаёмся.

Но потом я думаю о том, что я чувствую, когда моя рука касается его, когда глаза Джонатана встречаются с моими, и на его щеках появляется румянец, и он смотрит на меня так, как смотрел после деловой встречи, в машине, когда мы целовались, когда мы встретились лицом к лицу этим утром — напряжённо, наэлектризованно, чревато...

Ничто из этого не кажется мне дружбой. По крайней мере, это не похоже ни на одну дружбу, которую я когда-либо знала. Но, может, в этом нет ничего страшного. Может, какой бы ни была наша с Джонатаном дружба на этот короткий промежуток времени перед расставанием, она не обязательно должна выглядеть как любая другая дружба в моём прошлом.

Миссис Бейли, кажется, читает мои мысли, как будто она кое-что знает о том, каково это — проходить грань между страстным желанием и отвращением и пытаться проложить безопасный путь между ними, найти гладкую, умеренную середину.

— Это стоит попробовать, не так ли? В духе праздника? — добавляет она с огоньком в глазах. — Чтобы обрести немного покоя на земле здесь, в «Книжном магазинчике Бейли»?

Я представляю, как предлагаю Джонатану дружбу, первой складываю оружие, протягиваю руку, предлагая перемирие. Я помню, каково это было, когда его рука сжимала мою. Кончики моих пальцев и ладони становятся горячими, опаляясь воспоминаниями.

В глубине души я размышляю о том, что «мир», независимо от того, окажемся мы друзьями или врагами — это последнее, что я когда-либо обрету с Джонатаном Фростом. Но в ответ я говорю миссис Бейли:

— Я попробую. Обещаю.