Глава 9

Плейлист: Alex Lahey — Merry Christmas (I Don’t Want to Fight Tonight)

— Габриэлла, — повторяет Джонатан уже мягче, терпеливее, когда я начинаю поворачиваться к нему лицом. — Я спросил, в пор... — его голос обрывается. Его пристальный взгляд скользит вниз по моему телу, как будто он уже не может сдержаться, а затем закрывает глаза и с громким стуком прислоняется головой к дверному косяку. — Господи Иисусе.

— Слегка перебор для работы, — признаю я, глядя на струящуюся красную ткань и прикусывая губу. — Ладно, это явно перебор для работы.

Джонатан такой тихий.

— Ты там в порядке? — спрашиваю я.

— Я первый спросил, — говорит он сквозь стиснутые челюсти.

Его глаза всё ещё зажмурены, тёмные волосы растрёпаны ветром, на щеках румянец. Он глубоко дышит через нос, и его челюсти подёргиваются при каждом вдохе. Мой взгляд скользит по зелёному свитеру с V-образным вырезом, обтягивающему его сильные руки и широкую грудь, чуть свободному на талию, что позволяет мне воображать удовольствие от того, как мои руки скользят по этой мягкой ткани и твёрдым, неподатливым мышцам под ней.

Его руки сжаты в кулаки в карманах коричневых как оленья кожа слаксов, идеально скроенных для великолепной упругой задницы и длинных мускулистых ног, классического мощного телосложения хоккеиста. Его начищенные коричневые ботинки поблёскивают в свете ламп магазина. Он выглядит так же хорошо, как и всегда, нет... даже лучше. Он выглядит чертовски отменно.

Я смотрю вниз на своё красное платье с запахом, мягкий струящийся бант на талии, глубокий V-образный вырез с брошью, которая удерживает его в зоне декольте. Расклешённые рукава и струящийся подол в сочетании с сапогами на массивном каблуке увеличивают мой не очень внушительный размер груди, подчёркивают широкие бёдра и заставляют мои ноги казаться длиннее.

Мы оба затеяли наши соблазнительные игры с гардеробом, и на мгновение я задаюсь вопросом, подозревал ли Джонатан меня в том же самом, в чём я подозревала его.

Какая из нас получилась пара.

— Со мной всё будет в порядке, — наконец, отвечаю я ему. Джонатан так и не открыл глаза. — Всё по-честному. Я ответила. Теперь ты.

Он мотает головой из стороны в сторону. Я медленно подхожу к нему, и каждый стук моих сапог по тёплому деревянному полу отдается эхом в моём сердце. И когда я останавливаюсь так, чтобы мы оказались нос к носу, я понимаю, что мы стоим под омелой.

Джонатан медленно открывает глаза. Но он не смотрит на меня. Он смотрит на висящую над нами омелу, обвязанную золотой лентой.

И на мгновение у меня возникает нелепая мысль, что я ничего так не хотела бы, как целовать Джонатана Фроста до скончания веков.

Но даже с моей новообретённой уверенностью в том, что он не ведёт нечестную игру, не пытается шармом снять с меня платье и лишить работы, наше соперничество всё ещё остаётся в силе. Даже если мы не самые заклятые враги, как я думала, наши цели по-прежнему фундаментально противоположны.

И ещё есть моя самая главная причина из всех. Мой онлайн-друг, парень, который хотел встретиться со мной на протяжении нескольких месяцев, и с которым я тоже мечтала встретиться. Хороший, добрый, занудный Мистер Реддит.

Я не могу позволить себе забыть об этом. Я не могу мечтать о том, как поцелую Джонатана Фроста на работе, или в своей постели, или на улице в снежный день. Я не могу испытывать к нему вожделение. Не сейчас, когда у меня меньше двух недель, чтобы надрать ему задницу и завершить год рекордными продажами. Не тогда, когда Мистер Реддит почти в пределах досягаемости.

Наконец Джонатан опускает глаза, и они не встречаются с моими. Я никогда не видела, чтобы кто-то так старался не пялиться на мою грудь.

— Мисс Ди Натале.

— Да, мистер Фрост.

Он снова поднимает взгляд к потолку.

— Ты хранишь здесь сменную одежду, не так ли?

— Да. А что?

— Мне нужно знать, что заставит тебя снять это платье и переодеться в ту сменную одежду.

Я издаю хрюкающий смешок.

— Но мне удобно. Я не хочу переодеваться.

Он вздыхает, как будто знал, что я собираюсь это сказать.

— Если только… — я выставляю бедро в сторону и постукиваю себя по подбородку, изображая задумчивость.

Он опускает взгляд, пока не останавливается на моих губах.

— Если только что?

— Если только... ты не запишешь все продажи за день на мой счёт.

Его глаза поднимаются и встречаются с моими, в них вспыхивает огонь.

— Опять возвращаемся к твоей проклятой сделке, да?

Я пожимаю плечами, надеясь, что выгляжу более беспечно, чем чувствую на самом деле. Моё сердце бешено колотится.

— Это и твоя сделка тоже, — холодно говорю я. — Ты согласился на это.

Он глухо смеётся, качая головой. Высокомерная снисходительность его ответа задевает меня за живое.

— Я не знаю, что такого забавного в нашей сделке и в том, что поставлено на карту, мистер Фрост. Ситуация каким-то образом ниже вашего достоинства? Я веду себя нелепо, настаивая на этом? Может, я должна забыть о нашей договорённости, поскольку прошлой ночью мы немного увлеклись, и потому что ты заступился за меня сегодня утром, пока я разбиралась со своим бывшим — тем самым парнем, который, открою тебе маленький секрет, был последним, с кем я допустила ошибку, поверив в лучшее, и тем самым почти саботировала свою карьеру.

Джонатан окидывает меня самым холодным взглядом, который я когда-либо видела в его зимне-зелёных глазах.

— Возможно, Габриэлла, ты могла бы подумать, что не все такие морально обанкротившиеся придурки, как Трей мать его Поттер. Но, конечно, во что бы то ни стало придерживайся этой сделки. Бросай это мне в лицо каждый раз, когда мы выходим за рамки простой вежливости, и, естественно, не позволяй ничему вроде последних двенадцати часов, не говоря уже о последних двенадцати месяцах, встать у тебя на пути.

Он отталкивается от стены и шагает ко мне, пока наши груди не соприкасаются, и мы не оказываемся лицом к лицу, обмениваясь горячими, убийственными взглядами.

— Боже упаси тебя доверять мне, — говорит он, — или думать обо мне хорошо, или допускать даже малейшую возможность того, что сделать тебя несчастной и безработной — это не цель всей моей жизни. Неважно, что я делаю или говорю, Габриэлла, ты видишь только то, что хочешь: злодея.

— А почему я не должна этого делать? Я что-то упускаю? Разве не ты пришёл в этот магазин двенадцать месяцев назад, смерил меня одним холодным, презрительным взглядом, а затем принялся систематически критиковать всё, что я делала неправильно, насмехаться над моими — да, я признаю, несколько хаотичными — методами и снова и снова проделывать дыру в каждой моей креативной идее о том, как дать этому месту шанс на успех, потому что это не был подход, основанный на данных? Разве ты не согласился обеспечить себе место единственного управляющего здесь после Нового Года, опередив меня по продажам?

Он наклоняется ко мне, его голос звучит низко и опасно.

— Ладно. Я был не самой тёплой личностью, и поначалу мог показаться холодным, но у тебя очень интересные воспоминания о последних двенадцати месяцах, Габриэлла. Потому что, с моей точки зрения, ты провела прошедший год, неоднократно воспринимая практические изменения в бизнес-операциях как личные нападки, обижалась на меня за то, что я выполняю работу, для которой меня наняли — делаю этот магазин более эффективным и прибыльным, тогда как ты всё это время — или, как я думал, до недавнего времени — встречалась с грёбаным конкурентом.

Я раскрываю рот, но он продолжает, его дыхание делается прерывистым, глаза горят.

— Что касается этой маленькой «сделки» по поводу того, кто в конечном итоге будет управлять этим магазином, да, я согласился. Но вы забываете довольно важную деталь, мисс Ди Натале: это была ваша идея, ваши условия, ваш ультиматум. Вы ни разу не рассматривали другой результат и не интересовались моим мнением о методах его достижения. Потому что в ваших глазах всё, чем мы когда-либо могли бы быть — это озлобленными, мелочными соперниками, — наклоняясь так, что его дыхание обдает моё ухо, и его рот так близко, что я могла бы повернуться, и наши губы соприкоснулись бы, Джонатан шепчет: — Так кто здесь настоящий злодей?

Гнев разливается по моему телу, как лава, раскалённый докрасна, прожигающий меня насквозь. Какая наглость с его стороны...

Звон колокольчика на двери заставляет нас отшатнуться друг от друга. Миссис Бейли, входя, напевает что-то себе под нос, и улыбается, когда поднимает взгляд.

— Доброе утро!

Нам обоим удаётся вымученно пожелать доброго утра в ответ, когда она закрывает за собой дверь и снимает чёрные кожаные перчатки. Её улыбка увядает, когда она переводит взгляд между нами.

— Всё в порядке?

Джонатан откашливается и засовывает руки в карманы.

— Всё в порядке, миссис Бейли.

— Ага, — я заставляю себя улыбнуться. — Просто отлично.

Глядя на веточку омелы, висящую над нами, она вздыхает. Затем, не говоря ни слова, обходит нас и направляется в бухгалтерию.

Я всё ещё смотрю вслед миссис Бейли, когда Джонатан бросается к вешалке для одежды, хватает куртку и перчатки и вылетает через заднюю дверь в порыве арктического ветра, который проникает в помещение после его ухода.

***

Пока миссис Бейли разбирается с мрачной финансовой реальностью, ожидающей её в бухгалтерии, а Джонатан по-прежнему нехарактерно отсутствует — не то чтобы я ждала его возвращения или чего-то в этом роде — я занимаю себя делами.

Надев свои привычные наушники, я заглушаю повторение озлобленных слов Джонатана, потому что если слишком долго думать о них, я начинаю паниковать.

Что, если я ошибалась насчёт него? Насчёт нас? Насчёт многого?

Я борюсь с этим растущим страхом и прячусь от окружающего мира за праздничной музыкой, пока переставляю товары на витринах, переделываю рисунок мелом на мольберте под открытым небом, а затем отправляю электронное письмо нашим подписчикам о большой распродаже в наш последний рабочий день, 23 декабря, с беспрецедентными скидками, лучшей сезонной выпечкой из местных пекарен, праздничными подарками ручной работы и живой музыкой.