— Я тебе не чувак.

— Иииии ворчливый Брэндон Кинг делает потрясающее камбэк! — я качаю головой. — Ты просто никогда не разочаровываешь, да?

— Ну, может, тебе стоит перестать давать мне все эти прозвища.

— Какое из них твое любимое? — я подхожу ближе и вдыхаю виски из его рта. Но алкоголь – не единственное, что я чувствую. Меня душит мускус, исходящий от его раскрасневшейся светлой кожи, и нотки клевера и цитрусовых в его чертовых волосах. Черт, его волосы так хорошо пахнут.

Точно ли это не я пьян?

Видимо, мне плевать на свою решимость, потому что я шепчу:

— Ты предпочитаешь цветок лотоса? Чувака? О, или прекрасный принц?

— Ни один из вариантов, — медленно говорит он, его глаза светятся и прикрыты веками, когда он смотрит на меня.

— О, точно, — я стою с ним лицом к лицу и касаюсь губами раковины его уха. — Тебе нравится, когда тебя называют малышом.

Он дрожит рядом со мной. Чертовски дрожит. А может, это из-за алкоголя, и он просто покачивается, но мне все равно. Я предпочитаю верить, что это потому, что я дестабилизировал его.

Я предпочитаю думать, что у него нет иммунитета к моему присутствию, и я проникаю под его кожу так же глубоко, как он проникает под мою.

Лучше бы так и было, иначе, клянусь, я лично отрублю Колю за бесчеловечное воздержание, которое он навязывал мне целый чертов месяц.

Я напрягаю мышцы груди в ожидании удара или толчка, который, как я знаю, не за горами, и жду.

Потом жду еще.

Но ничего не происходит.

Я делаю шаг назад и вижу, что Брэндон дергает себя за волосы на затылке. В остальном он абсолютно неподвижен. Как робот. Глаза уставились на его ноги.

Не моргает.

Не двигается.

Ладно, я поведал немало дерьма, но этот пустой взгляд в его глазах чертовски настораживает.

Что я блять сделал не так на этот раз...?

Брэн вертит головой и отходит, покачиваясь на ногах, и я не уверен, потому ли это, что он пьян или из-за чего-то еще. Его рука опускается, когда он сглатывает.

— Я… лучше пойду.

— Конечно, прекрасный принц. Возвращайся к своему любимому хобби – убегай. Если будешь делать это достаточно быстро, то сможешь достичь своего второго любимого хобби – отрицания – в рекордно короткие сроки.

Его глаза смотрят на мои.

— Серьезно, в чем, черт возьми, твоя проблема?

— В чем твоя проблема? — я снова вторгаюсь в его пространство, моя грудь прижимается к его, и мы оба одновременно вдыхаем. — Какого хрена ты ведешь себя так, будто то, что я называю тебя малышом, – это конец света?

— Потому что ты не должен так говорить, — шепчет он, медленно моргая, но не перестает водить глазами по моему лицу.

— Тебе нужно перестать так на меня смотреть, если не хочешь, чтобы я тебя сожрал на хрен.

Он качает головой, но, что удивительно, из его антагонистического рта не вылетает ни слова.

Но в этом и проблема.

Брэндон не отводит взгляд, а продолжает смотреть, прикрыв глаза и слегка раздвинув губы.

К черту этого мудака. Он самый раздражающий человек, которого я когда-либо знал, но он все еще единственный, кто разжигает огонь в глубине моего живота, пламя настолько дикое, что распространяется на мою грудь и оживляет мой член.

Я так напряжен, что в этот момент мне чертовски больно, и я должен что-то сделать.

Я вернулся к той безнадежной стадии желания попробовать.

Погладить.

Лизнуть.

Все, что угодно.

Я возьму все, что он мне даст. Пусть даже маленькое, но я, черт возьми, проглочу все и сохраню в том уголке внутри меня, который тревожно наполнен им.

Моя рука вцепляется в его рубашку, и я рычу, прижимая его к своей груди.

Я чувствую, как громко бьется его сердце, как расширяются его глаза, в глубине которых, как лесной пожар, сверкает паника, похожая на мою.

Но есть и кое-что еще, гораздо более сильное.

Теперь, когда его контроль над собой ослаб, я чувствую лавину импульсивности, рвущуюся на поверхность.

И я просто обязан воспользоваться этим. Поймать его в ловушку. Не оставить ему ни единого гребаного выхода.

Хотя бы раз.

— Н-не надо, — заикается он, положив обе руки мне на грудь и осматривая окружающее пространство, где полно пьяных людей, прежде чем снова сфокусироваться на мне, в его глазах мерцают мириады смятения. — Пожалуйста.

— Слишком поздно, малыш.

Ухватив за рубашку, я затаскиваю его в узкий переулок и прижимаю к мрачной кирпичной стене.

Он издает самый восхитительный изумленный звук, который я когда-либо слышал, и мне конец.

Конец.

Я прыгну с обрыва, покачусь и сломаю пару костей, но мне будет абсолютно наплевать, потому что внизу меня будет ждать мой приз.

Он.

Моя рука скользит к его горлу и обхватывает точеную челюсть, пальцы впиваются в гладкую кожу. Глаза Брэндона расширяются до темного, гипнотизирующего синего цвета, и он награждает меня еще одним звуком, низким и чертовски нуждающимся.

Я прижимаюсь губами к его губам, поглощая этот звук и заглатывая его глубоко внутри себя.

Блять.

Трахните меня.

Гребаный ублюдок всех гребаных ублюдков.

Он на вкус как сладкая капитуляция, весь измотанный и готовый.

Не могу поверить, что не сделал этого раньше. Кажется, я нашел свой новый любимый наркотик в виде его губ. Я втягиваю в рот нижнюю, прикусывая ее, чтобы он почувствовал боль так же глубоко, как и я.

Брэн прижимается ко мне, его пальцы впиваются в мою футболку, и я не уверен, притягивает ли он меня ближе или отталкивает.

Мне плевать.

Сегодня я заберу то, что должен был украсть в ту ночь, когда встретил его на посвящении.

Нравится это его заблуждающемуся мозгу или нет.