Глава 2

Гаврил

Крики заполняют мои уши, когда я снова бью студента кнутом.

Когда я успел настолько оторваться от своей человечности?

Вопрос, который в последнее время все чаще поднимается во мне каждый раз, когда в мой подвал спускается ученик. Возможно, более важный вопрос заключается в том, осталась ли во мне вообще хоть капля человечности?

Причинение боли больше не приносит того удовлетворения, которое я получал раньше. На самом деле, мне стало почти скучно, пока я наблюдал, как на его спине появляются рубцы.

С каждым днем порочность внутри меня становится все более непреодолимой. Всё потому, что во мне живет зверь, жаждущий более отвратительных поступков. Крови. Я проглатываю комок и бью его в последний раз, сердце сохраняет ровный, неизменный ритм. Было время, когда подобные пытки волновали меня, но, похоже, я превзошел столь примитивные удовольствия.

Парень обмякает в цепях, когда я опускаю кнут.

— Ты свободен. — Я подхожу к нему и расстегиваю цепи, всовывая ему в руки рубашку. — Надеюсь, ты усвоил свой урок.

Мальчишка, чье имя я даже не могу вспомнить, трясется как осиновый лист, хватает рубашку и выбегает из подвала.

Правильно, малыш, беги от монстра, пока он не разорвал тебя на части.

Те ужасные вещи, которые я хотел бы с ним сделать, почти неописуемы в большинстве учебников. Я провожу рукой по шее и поворачиваюсь к стене, где хранятся мои орудия. Жажду крови почти невозможно игнорировать, когда мой желудок сжимается, а разум заполняют кровавые видения. Единственное правило, которое дал мне Оак для наказания студентов, — никогда не пускать им кровь. Следовать ему с каждым днем становится все труднее.

Вдалеке звенит звонок, предупреждая, что мне пора на урок анатомии для старших классов. Я сжимаю челюсть, скрипя зубами. В этом классе есть одна девушка, которую невозможно игнорировать с той злополучной ночи в баре перед зимними каникулами.

Ночь, когда я потерял бдительность и погрузился в момент. Сказал то, чего никогда не должен был говорить студентке. И теперь она словно дразнит, чтобы я зашел дальше, бросая на меня грязные взгляды на уроках.

Камилла Морроне.

Красивая, соблазнительная итальянка, которая не перестает строить мне глазки. Я был слишком откровенен с ней в баре, когда мы наткнулись на нарушителей, и теперь, боюсь, что открыл ящик Пандоры. Она хочет меня, в этом я уверен. Вопрос в том, понимает ли она, что это значит?

Большинству здешних студентов знакомы мои садистские замашки.

Если бы она знала, что для нее хорошо, то никогда бы, блядь, больше не смотрела на меня. И все же, с тех пор как появились новости о довольно нетрадиционной свадьбе Оака со студенткой, Камилла стала смотреть на меня чаще, чем когда-либо. Возможно, она считает, что у нас могут быть похожие отношения, но она не понимает, что я совсем не такой, как Оак.

Я не завязываю отношений. Я не такой, как другие люди.

Сжимая кулак, я отворачиваюсь от стены с инструментами и заставляю себя выйти из подвала под моей классной комнатой. Дверь в класс брошена приоткрытой, без сомнения, ребенком, которого я только что наказал.

Я позволяю себе заглянуть через щель на ее место и стону, когда вижу, что она уже там, с нетерпением ожидает моего появления.

Тот единственный раз, когда Камилла оказалась не на том конце моего хлыста, открыл ей глаза на сомнительные вещи в себе. К моему разочарованию, она больше никогда не появлялась в моем кабинете, даже после того, как эти ублюдки нарушили правила и отправились в бар, где мы их и поймали.

Оак назначил им коллективное наказание, — уборку старых руин от сорняков и мусора. Несмотря на мои слова о том, что они нуждаются в более суровых последствиях. Я сжимаю кулаки, зная, что главная причина моего разочарования в том, что я не смог наказать мисс Морроне.

Я прочищаю горло и захожу в класс, позволяя своему взгляду свободно перемещаться по комнате. Даже несмотря на непреодолимую потребность сосредоточиться на Камилле, с тех пор как наш разговор принял более сексуальный оборот той ночью в баре.

Меня никогда не интересовали студентки, в отличие от Арчера. Он не может держать свой гребаный член в штанах рядом с горячими восемнадцатилетними девчонками, но они всегда были слишком незрелыми для меня и моих мрачных вкусов.

Однако Камилла — исключение, и я знаю почему. Я понимаю, что ею движет. Те мазохистские наклонности, которые она отчаянно пытается похоронить с тех пор, как я обнаружил их в своем кабинете три года назад.

Я позволяю себе взглянуть на нее и обнаруживаю, что она смотрит прямо на меня своими медово-карими глазами. По телу разливается тепло, я прерываю зрительный контакт и открываю портфель, доставая учебник по анатомии для старших классов.

— Найдите все тринадцатую главу. — Я открываю книгу на нужной странице. — Сегодня мы собираемся изучить, какие яды лучше всего применять и на какие органы они воздействуют.

Поднимаю взгляд и вижу, что Камилла смотрит на меня, а не в свою книгу, которая все еще закрыта.

— Мисс Морроне, Вы оглохли? — Рявкаю я.

Ее глаза расширяются, и она машет головой.

— Простите, сэр. Какая страница?

Я сжимаю челюсть, ничего так не желая, как затащить ее в подвал и показать все, что ей нужно знать обо мне. Воспоминание о том, как она в пятнадцать лет терла бедра друг о друга, пока я причинял ей боль, пронзает меня, и я качаю головой, зная, что в следующий раз, когда поставлю Морроне в такое положение, вряд ли смогу удержаться от того, чтобы не зайти слишком далеко.

— Глава тринадцать, — огрызаюсь на неё.

Она кивает и находит тему в книге, прикусывая нижнюю губу. Это делается не для того, чтобы возбудить, но все, что делает эта девушка в последнее время, сводит меня с ума. Я провожу рукой по волосам и отрываю от нее взгляд, глядя через комнату на серьезные и сосредоточенные лица.

В этой школе все ученики боятся меня и моих наказаний, даже такие самоуверенные, как Элиас Моралес. Он мог бы поклясться в обратном, но я видел страх, когда его отправляли ко мне.

— Кто-нибудь может сказать мне название известного яда, который использовался в прошлом? Тот, что легко достать.

На несколько мгновений воцаряется тишина, прежде чем Наталья Гурин вскидывает руку вверх. Я возвращаю внимание на первый ряд, где Наталья сидит рядом с Камиллой.

— Да, Гурин.

— Atropa belladonna.

Я киваю.

— Действительно, классика, которой пользовались веками. Что делает ее такой эффективной?

— Ягоды можно добавить, например, в сладкий напиток, и поэтому обнаружить яд может быть очень трудно, поскольку они сладкие и приятные на вкус.

Я снова киваю.

— И какой эффект это оказывает на организм после употребления?

— Он может блокировать нормальные функции нервной системы, вызывая паралич, даже в сердце. И поэтому при правильной дозировке может привести к летальному исходу, — отвечает Наталья.

Ева Кармайкл прочищает горло рядом с Натальей, как будто ей неловко из-за обширных знаний своей подруги о смертельном яде. Очевидно, что жена моего друга не создана для мира мафии. Сложно поверить, что Оак влюбился в студентку, а тем более женился на ней.

К сожалению, думаю, что это только подлило масла в огонь в отношении Камиллы, так как, когда смотрю на нее, я обнаруживаю, что она не сводит с меня своего пристального "трахни-меня" взгляда.

Я стискиваю зубы и переключаю внимание на другие столы.

— Хорошо, я хочу, чтобы все вы прочитали тринадцатую главу, а затем написали короткое эссе из трехсот слов о том, какой яд вы бы выбрали, если бы вам нужно было быстро, но тихо и незаметно уничтожить врага.

Раздается приглушенный ропот, когда студенты приступают к чтению. Садясь за свой стол, я ослабляю галстук, который кажется чертовски тугим. В комнате жарко, хотя я знаю, что это нормальная температура. Это девушка в передней части класса вызывает у меня такие ощущения.

Я сосредотачиваюсь на лежащих передо мной рефератах второкурсников о сердце и его функциях в организме, и беру в руки тот, что находится на самом верху стопки. Преподавание может быть такой рутинной работой, но оно помогает мне подавить садистские порывы, которое преследует меня на каждом шагу. Дисциплина и структура работы в школе дали мне способ контролировать мои побуждения и отдушину в качестве постоянного карателя СА.

Оак спас меня от самого себя, когда предложил эту работу, поскольку я был на грани невозврата, приближаясь к опасному будущему, которое могло привести меня в тюрьму или еще хуже. Я был силовиком Братвы Сидоровых по ту сторону границы, в Торонто, эмигрировав в четырнадцать лет из России, но насилие и отсутствие правил мешали мне контролировать жажду крови.

В ходе ссоры я убил одного из высокопоставленных членов и был вынужден бежать. Внезапный переворот в жизни спровоцировал меня на ряд преступлений, которыми я не горжусь. Именно тогда мы с Оаком познакомились, и он предложил мне работу, защиту от тех, кого я поимел, и от самого себя.

— Я закончила, сэр, — говорит Наталья, кладя эссе на стол. Как всегда, каждый чертов раз она приносит задание первой.

— Спасибо. Вы можете идти.

Она кивает и уходит, оставляя остальных в классе корпеть над своими сочинениями. Наталья Гурин всегда была самой умной в классе с тех пор, как приехала сюда. Приятно, когда студентка так предана учебе.

Постепенно остальная часть класса сдает свои эссе и уходит пораньше. Не вижу смысла заставлять студентов оставаться, если их работа завершена. Когда я поднимаю взгляд и вижу как Лайла Эстрада сдает работу, мой желудок опускается. До звонка осталось пять минут, и теперь Камилла — единственная оставшаяся ученица.

— Спасибо, мисс Эстрада.

Она улыбается и кивает, выходя из комнаты.

Сердце беспорядочно колотится под грудной клеткой, когда я смотрю на Камиллу, которая все еще пишет несколько неторопливо, учитывая, что она здесь последняя.