Глава 20. Жду тебя
Гу Ман в полной растерянности уставился на этого странного человека. Нерешительность, настороженность и недоумение легко читались в его взгляде.
В конце концов он сделал шаг вперед, поднял руку и прикоснулся к шее Мо Си, который тут же вскинул голову и уставился на него покрасневшими глазами.
Тяжелое дыхание Мо Си выдавало охватившее его сильное волнение. Распахнутый ворот не скрывал сияющую печать в виде лотоса, которая пульсировала в одном ритме с биением его сердца. Хотя князь Сихэ никогда не практиковал запретных техник, сейчас выражение его лица ничем не отличалось от хищного оскала демонического зверя.
— Что ты делаешь?
— Я... — сердце Гу Мана затрепетало, как пойманная птица, — я... не знаю, кто ты...
— ...
— Почему у тебя тоже есть это?..
Невыносимая боль пронзила сердце Мо Си, гордыня и обида сделали его жестоким. Отшвырнув руку Гу Мана, он рыкнул:
— Вещи, подобные этой, никогда не были нужны мне, но ты вынудил меня...
Гу Ман ничего не ответил, только, запрокинув голову, смотрел снизу вверх на словно утратившего остатки разума мужчину.
На глазах Гу Мана респектабельный, состоявшийся во всех отношениях князь Сихэ, спрятавшийся от чужих придирчивых взглядов в полумраке сарая для дров, вмиг растерял свой хваленый самоконтроль и начал вести себя как неразумный юнец.
— Разве это был не ты? Всегда ты! — Мо Си дрожал всем телом, уголки его глаз покраснели. — Это ты меня спровоцировал, это ты пришел тогда, чтобы найти меня...
Когда он был так разочарован и несчастен...
Исполнен гордости и самодовольства...
В богатстве, бедности и во времена, когда их будущее было таким зыбким...
Все дело в том, что это Гу Ман всегда первым подходил к Мо Си, освещая все вокруг этой своей ослепительной улыбкой.
— Это ты заставил меня поверить...
Поверить, что в этом мире может существовать дружба без корысти, что в нем есть человек, который будет хорошо относиться к нему, не рассчитывая на вознаграждение.
Поверить, что в этом продажном мире все еще существует чистота, искренность и непоколебимая верность Родине.
— Это ты взял меня за руку и заставил вернуться...
Мо Си действительно потерял способность здраво мыслить. Он так долго держал все в себе, так долго ждал. Разве все было не ради того, чтобы однажды настал тот день, когда он сможет потребовать от Гу Мана правды?
Он просто хотел увидеть, что на самом деле Гу Ман скрывает в своем сердце...
Почему теперь он не может получить даже эту малость?
Обманут, брошен, предан.
«Просто скажи, что твоя любовь была подделкой! Скажи, что твое желание было притворством! Скажи, что обещание всегда быть рядом, было ложью!»
Не осталось ничего. Только две печати-лотоса на их шеях, как болезненное напоминание об их общем прошлом. Доказательство их юношеской глупости, былого бесстрашия, искренности и решительности.
Она стала вечным свидетельством того, что в молодости, не зная коварства любви, он был так неосторожен, что сам прыгнул в расставленные любовные сети.
Так безрассуден, что сам хотел вырвать из груди сердце и подарить любимому человеку.
Так наивен, что искренне верил, будто все их обеты нерушимы.
Так глуп… что по сей день так и не смог отпустить эту боль, продолжая держать ее в своем сердце.
От взрыва эмоций гудело в ушах, все плыло перед глазами.
Мо Си в замешательстве взглянул на стоявшего перед ним Гу Мана. Ему никак не удавалось справиться с приступами головокружения, зрение становилось все менее ясным, перед глазами темнело.
И он снова увидел ту сцену из прошлого. Молодой человек стоит на палубе корабля. Так далеко, и все же так близко. Такой знакомый и такой чужой. Морской бриз раздувает черный плащ за его спиной, открывая бинты на талии. Словно в насмешку, на его голове криво повязана шелковая лента.
«Я правда могу убить тебя…»
Мо Си схватил его за грудки и толкнул к стене. Ну и что, что сегодня не самый худший день для него…
— Да... Я знаю, что ты можешь убить меня. Разве однажды ты уже не заколол меня?.. Почему же на этот раз в поместье Ваншу ты отказался зарезать меня?!
Он понимал, что потерял самообладание, понимал, что выглядит смешно. Но разве мог человек, который всегда так умело подавлял свои эмоции и контролировал себя, сорвавшись, остановиться на полпути?
Тем более все то, чего Мо Си желал все эти годы, так это вернуться назад...
И получить один ответ на один вопрос.
— Это ты заставил меня поверить... в конце концов, это ты снова заставил меня поверить… Ты сказал не принимать все так близко к сердцу. Такая мелочь не стоит и упоминания, поэтому мне все равно… — сначала он говорил тихим и низким голосом, но в конце у Мо Си перехватило дыхание. — Но знаешь ли ты, что я потерял после того, как ты встал на тот путь?!
Знаешь ли ты, что я потерял...
Мо Си резко отвернулся и спрятал лицо в тени. Какое-то время он просто стоял с опущенной головой и молчал. Слова застряли между судорожно сжатыми зубами, чтобы быть разбитыми в мелкую крошку и стертыми в порошок его ненавистью.
— Человек, который ни о чем не заботится, — это не я.
— ...
— Это ты.
— ...
— Я ненавижу себя за то, что не смог удержать тебя в своих руках[1]...
[1] 恨不能把你 hènbùnéng bǎ nǐ хэньбунэнбань, где 恨不能 можно перевести как «страстно желать» или «ненавижу, что не в состоянии»; 把你 — крепко/единолично держать в руке; направлять, охранять; защищать; т.е. в этой интерпретации слова Мо Си можно трактовать двояко: он ненавидит себя за то, что не смог удержать Гу Мана, или же он страстно желает защищать/монополизировать его.
На полуслове он просто потерял дар речи.
Потому что Гу Ман вдруг протянул к нему руку, чтобы осторожно и нерешительно обхватить ладонью его лицо:
— Ты... не грусти так.
Мо Си поднял голову и встретился взглядом с парой ясных, прозрачных, как морская вода, голубых глаз.
— ...Я не понимаю, о чем ты говоришь... Но можешь ли ты... не грустить... так сильно?.. — Гу Ман очень неловко, но старательно выговаривал каждое слово, чтобы оно звучало четко и правильно. — Не... грусти.
Словно раскаленное в горне лезвие резко погрузили в воду.
В облаке дыма с шипящим звуком в одно мгновение растаял безумный гнев Мо Си.
Кипевшая от ярости кровь постепенно остывала, и с холодом возвращалась способность здраво мыслить.
Гу Ман взглянул на него и медленно сказал:
— Ты не плохой человек… — длинные ресницы затрепетали, когда он, очень осторожно выбирая слова, добавил, — я не знаю тебя, но ты... не плохой… Поэтому... не грусти…
Мо Си стало очень не по себе от мешанины чувств, накрывших его с головой. Самыми яркими были ненависть, беспокойство, ярость, но было и еще что-то, что он не мог определить. Он посмотрел на знакомое лицо Гу Мана, на котором ярко горели совершенно чужие голубые глаза.
Было время, когда этот человек, вот так же глядя на него своими черными и глубокими глазами, с улыбкой говорил ему:
«Мо Си… Все в порядке, не грусти. Несмотря ни на что, мы никогда не расстанемся и переживем любые трудности. Давай вернемся домой вместе».
Внезапно он почувствовал полную опустошенность в своем сердце. Мо Си устало смежил веки. Словно умирающий кондор, исчерпав последние силы, все еще упорствовал и продолжал парить:
— Мне... не грустно.
Несомненно, он ненавидел его так сильно, что хотел задушить собственными руками. Посмотрим, сможет ли он после этого сбежать, сможет ли снова обмануть и покинуть его.
Он хотел своими глазами увидеть, как треснет его череп, как на его руках он истечет кровью, положив конец всем отчаянным надеждам.
Но когда Гу Ман так деликатно попытался утешить его, он вдруг подумал...
Много лет назад Гу Ман, сидя на краю залитой кровью траншеи, достал свою нелепую зурну… После измены он ни разу не играл на ней, словно опасаясь гнева людей и небес.
В тот же раз все, кто слышал завывания зурны, спешили закрыть уши и бранили музыканта на чем свет стоит. Что за завывания неупокоенного духа в конце-то концов? Но Гу Ман только смеялся, раскачиваясь из стороны в сторону и играл для погибших в той битве «Сотни птиц поклоняются Фениксу»[2], на полном серьезе[3] вкладывая в эту «песню» свою печаль и искренность.
[2]《百鸟朝凤》bǎi niǎo cháo fèng бай няо чао фэн— «Сотни птиц поклоняются Фениксу» — эта мелодия для зурны характеризуется имитацией веселого гомона разных птиц — все птицы галдят, любуясь на феникса.
[3] 认认真真 rènrèn zhēnzhēn жэньжэнь чжэньчжэнь — по-настоящему; добросовестно; всерьез; не различая правду и ложь.
Когда Мо искоса посмотрел на него, то увидел слезы в уголках его глаз.
Потому что Гу Ман был совершенно серьезен.
Даже после того, как этот мошенник множество раз обманул и предал его, Мо Си знал, что тогда Гу Ман был искренен.
Мо Си все еще хотел верить, что те годы и те чувства не были обманом.
И ради этого он мог и подождать.
— Забудь! Если не можешь вспомнить, то на этом и порешим, — голос Мо Си звучал хрипло от подкативших к горлу слез. — Это я слишком много болтаю.
— На самом деле не так и важно: забыл ты все или притворяешься, что все забыл, — после минутного молчания Мо Си выпрямил спину и оправил одежду, разгладив каждую складочку на ткани. Снова скрыв воротом лотос на своей шее, он сказал: — Я подожду… Я буду ждать твоего ответа. Буду ждать, пока ты не будешь готов сказать мне правду.
Его глаза и кончик носа все еще были красными.
Гу Ман растерянно повторил:
— Ты... подождешь меня?..
— Да, я буду ждать тебя… Несмотря ни на что я буду ждать тебя. И неважно, сколько времени пройдет, я все равно дождусь. Но помни, если ты снова мне соврешь, если я узнаю, что ты продолжаешь обманывать меня... я не могу позволить тебе нанести удар в то же место на моей груди. Я сделаю так, что жизнь твоя будет не хуже смерти.
Стало очень тихо.
Гу Ман склонил голову и на мгновение задумался, а потом озадаченно переспросил: