ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Далекий раскат грома едва донесся до Мальвиния, когда он стоял, расставив ноги и сложив руки, осматривая обугленные руины бани. Там, где когда-то стоял его самый ценнай актив, лежала груда почерневшей каменной кладки, обгоревшие остовы деревянных построек, потрескавшаяся и разбитая черепица. Несколько его людей рыскали по пепелищу в поисках чего-нибудь ценного, что можно было бы спасти. То и дело они подталкивали что-то своими дубинками и откидывали кирпичи или куски дерева, чтобы лучше разглядеть потенциальную находку. Большинство руин были еще слишком горячими, чтобы к ним прикасаться, и это была медленная и трудоемкая работа, от которой они вскоре вспотели. Некоторые рисковали бросить короткий взгляд в сторону хозяина в надежде обнаружить какой-нибудь признак того, что он решил, что продолжать поиски больше не имеет смысла, поскольку пока ничего не было найдено сколько-нибудь стоящего. Разрушение бани и подсобных построек было практически полным, и только стена, окружавшая комплекс, еще стояла.

Мальвиний посмотрела на ряд тел, лежащих на земле прямо у входа с улицы. Некоторые из них едва ли можно было назвать человеческими: их поджарило сильнейшим жаром в самом сердце пламени. Кожа и одежда сгорели, жир сошел, остались только сухожилия и кости, скрученные пламенем в отвратительные формы. Только одно тело, в самом конце мрачной линии, дальше всех от входа, совсем не пострадало от огня. Оно принадлежало группе рабов, которых люди Цинны пощадили и освободили, как только пламя окончательно охватило терму. Мальвиний вспомнил, как они дрожали, когда он прибыл на место происшествия, слишком поздно, чтобы организовать хоть какую-то попытку справиться с пламенем. Вместо этого он стоял в стороне от жгучего жара, стиснув челюсти и сузив глаза, рассматривая рабов в ярко-красных отблесках пламени.

Он потребовал рассказать, что именно произошло, и скудные подробности прозвучали из уст раба, которого выбрали говорить от имени его товарищей. Юноша, больше походил на ребенка. Возможно, другие рабы выбрали его в надежде, что его невинный облик сделает его слова более убедительными. Может быть, они думали, что его внешность привлечет то немногое милосердие, которое еще теплилось в сердце их хозяина. В любом случае они ошиблись. Мальвиний впал в ярость, когда рассказ юноши оборвался на полуслове. Выхватив дубинку у одного из своих телохранителей, он забил юношу до смерти, прекратив жестокий град ударов только тогда, когда от его черт лица мало что осталось узнаваемым. Остальных рабов увели, чтобы решить их судьбу позже. Гнев, пылающий в сердце Мальвиния, требовал их смерти, но его проницательная голова делового человека понимала, что это будет пустой тратой средств в то время, когда ему понадобятся рабочая сила и серебро для восстановления заветной бани. Он уже задумал сделать это с размахом, чтобы соперничать с лучшими заведениями за морем в Галлии. Рабов, которых он больше не хотел видеть, чтобы они не стали ходячим напоминанием о том, что он когда-то потерял, можно было продать за приличную цену. На данный момент их жизни были пощажены.

«В отличие от жизни Цинны и его последователей», — размышлял Мальвиний, отмахивая слепня от предплечья, пока он не успела его укусить. Он собрал своих людей со всего города и разделил их на команды, чтобы уничтожить имущество Цинны, выследить и убить каждого его человека, которого удастся найти. Задача была бы проще, если бы он запасся мечами и военным снаряжением, но его арсенал сгорел в огне и теперь лежал погребенный под горячими и обугленными обломками. Даже если бы его удалось извлечь, то, скорее всего, мало что удалось бы спасти. Это означало, что, хотя у Мальвиния было больше людей, чем у его соперника, они были не так хорошо вооружены, и уличные бои, бушевавшие в течение двух дней, были равномерно сбалансированы с точки зрения потерь и нанесенного ущерба.

Сегодня днем Мальвиний получил сообщение от своих отрядов, прочесывающих улицы, что люди Цинны исчезли, и теперь он размышлял, что с ними стало. На Цинну не было похоже, чтобы он уклонялся от боя. Должна была быть другая причина, по которой он отозвал своих людей. Что это может быть, Мальвиний пока не мог решить.

— Господин!

Он пошевелился и отвлекся от своих холодно-решительных мыслей, чтобы посмотреть на Пансу, идущего по улице во главе небольшой процессии своих людей, двое из которых сжимали руки человека, одетого в цвета банды Мальвиния. На его открытой плоти были царапины и порезы, а один глаз опух. Но он все еще держался достаточно хорошо, заметил Мальвиний, с надменным видом, свойственным солдату.

Панса остановил свою банду и махнул людям, державшим пленника, толкнуть того вперед.

— Кто это? — потребовал объяснений Мальвиний. — Я не узнаю его.

— В том-то и дело, господин. Я тоже не узнал, когда мы с ребятами наткнулись на него и его товарищей. Никого из них не узнал, хотя они были в нашей одежде. Никто из моих ребят тоже их раньше не видел. Когда я спросил у них наш тайный позывной, они начали драться, пока мы их не обратили в бегство. Одного мы убили, а этот бежал, пока мы его не догнали и не сбили с ног.

Мальвиний бегло осмотрел пленника.

— Похоже, ты сбил его с ног довольно много раз.

— Он действительно немного сопротивлялся, пока мы не вбили в него здравый смысл, или не выбили его, то есть… — Панса усмехнулся. — Вобщем я подумал, что вы захотите поговорить с ним, господин, и расспросить его об этом. — Он одернул зеленую тунику пленника.

— Действительно. — Мальвиний кивнул, задумчиво глядя на пленика. — Лучше начать с твоего имени.

Пленный вызывающе поднял подбородок и сжал губы.

Мальвиний тихонько засмеялся.

— Я вижу, что ты солдат, мой друг. Или, по крайней мере, был им. Судя по твоему виду, я бы сказал, что ты уже достаточно стар, и скорей всего отслужил свой полный срок. Ты служил во вспомогательных войсках?

На лице мужчины промелькнуло выражение презрения.

— Значит, легионер. — Мальвиний поджал губы. — Я благодарю тебя за службу Риму, друг. Меня зовут Мальвиний, если ты не знаешь. Но я подозреваю, что знаешь. Именно поэтому ты носишь мои цвета. Но к этому мы перейдем позже. Сначала я хотел бы узнать твое имя, солдат. Это не повредит тебе, если ты скажешь мне хотя бы это. Что скажешь?

Пленный обдумал это на мгновение, а затем пожал плечами.

— Меня зовут Гай Вибений. Бывший опцион первой когорты Четырнадцатого легиона. — Он бросил взгляд в сторону Пансы. — Тебе стоит запомнить это, друг, чтобы знать имя человека, который убьет тебя, как только доберется до твоего горла. Тебя и эту сальную маленькую щелку, на которую ты работаешь.

Ухмылка Пансы мгновенно исчезла, и он бросил взгляд на Мальвиния, который кивнул. Он встал перед Вибением и прорычал приказ людям по обе стороны.

— Держите его.

Затем, порывшись в боковой сумке, он достал железный кастет и надел его на пальцы правой руки, постепенно сжимая их, чтобы оружие было как можно удобнее в захвате. Он несколько раз проверил его, ударив по воздуху, прежде чем повернуться лицом к Вибению и одарить его злорадной ухмылкой.

— Готов поучиться хорошим манерам, друг?

Ветеран открыл рот, чтобы ответить.

— Сделай все, что в твоих силах, фу…

Панса ударил кулаком в живот Вибения, чуть ниже грудной клетки, выбив дыхание из легких ветерана взрывным и мучительным вздохом. Затем он нанес еще несколько ударов, после чего отступил назад. Вибений повис вперед в захвате мужчин по обе стороны. Он стонал, отплевывался, а затем его вырвало на землю у ног Пансы, забрызгав калиги члена банды вонючими ошметками.

— Очаровательно, — сказал Мальвиний. — Думаю, ему не помешает еще один урок хороших манер, Панса. Ничего смертельного. Ничего такого, что помешало бы ему говорить, когда это будет необходимо. Просто что-нибудь болезненное.

— Да, господин. — Панса шагнул вперед, схватил левой рукой волосы пленника и поднял голову Вибения так, что их глаза встретились. Ветеран уставился на него, затем стиснул зубы от новой волны боли, вырвавшейся из области туловища, над которой работал Панса.

— Давай-ка выпустим немного фалернского, — сказал Панса. Он отвел другой кулак назад и нанес тщательно взвешенный удар в боковую часть головы ветерана, над ухом, близко к линии волос, рассекая кожу головы. Из раны сразу же потекла кровь, просочилась сквозь волосы Вибения, стекая с его бровей на щеку, а оттуда на грудь его туники, пачкая зеленую шерсть.

Вибений издал низкий стон, затем сглотнул, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы. — Собираюсь… убить тебя.

Мальвиний щелкнул языком.

— Как досадно. Похоже, на исправление неотесанных манер нашего друга-солдата уйдет больше времени, чем я думал. Еще раз, Панса.

Его приспешник нанес еще один удар в то же место.

Мальвиний подождал мгновение, пока оцепеневший ветеран придет в себя.

— Я с уважением отношусь к нашим солдатам, отставным, действующим или погибшим. Рим не был бы хозяином известного нам мира, если бы не их храбрая служба, а я не был бы хозяином самой большой банды Лондиниума. Так что в некотором смысле я обязан всем, что имею, таким, как ты, мой дорогой Вибений. Вот почему мне больно позволять моему другу Пансе так обращаться с тобой. Я бы предпочел, чтобы мы просто поговорили.

Он сделал паузу и стал ждать ответа, но увидев, что ветеран продолжает угрюмо молчать, он устало вздохнул и продолжил. — Ты, вероятно, думаешь, что это проверка твоей верности друзьям и верности Риму. Все твои убеждения о том, кто ты есть и что важно, поставлены на карту, и ты думаешь, что для того, чтобы быть хорошим солдатом, ты должен держать рот на замке. Позволь мне сказать тебе кое-что, Вибений. Все это — куча гнойного дерьма. Император и политики говорят простым парням вроде тебя, что идти и умирать за Юпитера Наилучшего Величайшего и честь Рима — самое сладкое удовольствие в твоей короткой жизни. Это не так. Это кроваво и страшно, и единственная причина, по которой вас посылают на подвиг или смерть, заключается в том, что какой-то болван в сенате хочет поиграть в патриота перед толпой, или какой-то богатей хочет нажиться на крови, пролитой такими, как вы. Или и то, и другое. Вы для них просто живые инструменты, которыми пользуются, пока не сломаются, а потом выбрасывают на мусорную кучу.