— Мне сказали, что я найду вас здесь.

— Вы искали меня? — удивлённо спрашиваю я.

В ответ он присаживается на край того же терракотового горшка.

— Да. Дит сказала, вы приходите очень рано утром, и что лучшее время для разговора с вами — сейчас.

— О чём вы хотели поговорить? — Мой голос звучит немного пронзительно и, возможно, испуганно.

Томас Мур улавливает мой дискомфорт и тут же начинает успокаивать.

— Ничего серьёзного, Джейн. Мы можем перейти на ты? Этот официоз утомляет.

— Х-хорошо.

— Моё настоящее имя — Моррис Грегсон. Приятно познакомиться. — Он протягивает руку и энергично сжимает мою. — Я немного наблюдал за тобой, знаешь?

— Почему? — спрашиваю я, всё больше настораживаясь.

— В тебе есть что-то, что мне нравится. Что-то, что стимулирует моё вдохновение. Что-то, напоминающее поэзию. Ты обладаешь необыкновенной драматической силой. В тебе есть изящество детской сказки и тьма готической истории. Ты бессознательно чувственна. Каждый раз, наблюдая за тобой, я замечаю разные нюансы. В двух словах: я хотел бы тебя нарисовать.

— Ч... что?

— Это не повод, скрывающий гнусные намерения. Можешь спросить у Дит, я уже поговорил с ней. Я обещал ей ещё десять картин на следующий год. Большинство из тех, что выставлены, уже проданы. Людям нравится моё искусство. И ты нравишься мне. Я хотел бы увековечить тебя на одном из своих полотен.

Я смотрю на него широко раскрыв рот. С одной стороны, я ошеломлена, с другой — встревожена. Я не хочу, чтобы кто-то пытался приписать смысл моему молчанию и даже очарование моей боли.

С другой стороны, я почти польщена. То, что такой хороший художник увидел во мне что-то интересное, заставляет меня чувствовать себя живой.

Однако мой ответ только один.

— Извините, но я не могу. Ваше... Твоё предложение делает мне честь, но я вынуждена отказаться.

— Почему нет? Я не попрошу позировать обнажённой, если ты этого боишься.

— Дело не в этом. Я никогда не соглашусь на такое.

— Я так просто не сдамся, — говорит он. — Я буду настаивать снова. Не так часто я нахожу темы, которые мне безумно хочется увековечить. Джейн, у тебя есть что-то особенное, и я буду настаивать снова. А пока я надеюсь увидеть тебя на вечеринке в субботу.

— Я не... Я не знаю, — признаюсь я и это правда.

— Ты не должна бояться показывать себя только из-за этого шрама. Уверяю, если кто-то посмотрит на тебя по-настоящему, то сразу же забудет про него. Я не из тех, кто делает много комплиментов. Я эгоистичен и капризен, эгоцентричен и неудовлетворён, но я знаю, что мне нравится. Мне нравишься ты. Я знаю, ты помогла организовать это мероприятие, поэтому я ожидаю, что ты будешь. Теперь пойду и скажу Дит, что я проиграл битву, но намерен выиграть войну.

Я остаюсь одна на том же месте, неподвижная, пока не оживает суета и не прибывают флористы, чтобы заполнить беседку сине-фиолетовыми цветами «когтей дьявола» (Прим.пер: Гарпагофитум распростёртый).

Я недоумеваю: неужели такой хороший художник попросил меня стать его моделью?

Неужели он попросил меня? Джейн Фейри?

Он сказал, что я интересная?

***

Лучше было бы ничего не говорить Натану о вечеринке в художественной галерее и странном предложении Томаса Мура. Не будь я такой дурой, мы бы сидели перед телевизором и смотрели «Всё о Еве» или другой старый чёрно-белый фильм.

Вместо этого я оказываюсь в его квартире в окружении полудюжины соседей, которые ласково читают мне нотации.

По их мнению, я должна пойти. Я попросила выходной в «Аркадии», где продолжаю работать по выходным, и нет смысла оставаться дома. Мне следует надеть красивое платье. Я должна накраситься и выйти. По их мнению, я должна согласиться позировать. Меня окружает банда шумных и бесстыжих стариков, которые воображают, что увидят меня в невероятных приключениях.

Мои возражения не принимаются во внимание.

Разве у меня нет подходящего платья?

Миссис Миллисент готова одолжить мне своё прекрасное винтажное платье, в котором она блистала на балу дебютанток пятьдесят лет назад и которое хранится у неё до сих пор.

Я не умею делать макияж, и у меня нет даже помады?

У миссис Кармен есть племянница — косметолог, и она готова позвонить ей, чтобы та приехала и привела меня в порядок.

Как, я не знаю, что задумал Томас Мур?

Но именно это делает его предложение интереснее и романтичнее, более смелым.

Я чувствую себя подавленно. Протест только разжигает их твёрдое намерение промыть мне мозги.

В итоге я соглашаюсь, по крайней мере, по поводу вечеринки в галерее. Почти наверняка Арона там не будет. В разговоре с Дит я выяснила, что он предпочитает абстрактное искусство и никогда не участвует в персональных выставках фигуративных художников. Я уже догадалась об этом, увидев его ультрасовременный дом, полный непонятных скульптур и картин. Тем лучше, так я буду меньше волноваться.

Когда вижу платье миссис Миллисент, я не могу не думать о том, как оно прекрасно. Сшито из шелкового муслина небесно-голубого цвета, с пышной нижней юбкой, которая делает его похожим на длинную балетную пачку. Декольте довольно низкое, но спина прикрыта своеобразной накидкой, которая соединена с юбкой тонким шифоновым поясом, как это часто делалось в платьях шестидесятых.

Я бы никогда не осмелилась надеть такое чудо. И продолжаю думать об этом, пока племянница миссис Кармен почти час возится с моим лицом и волосами. Я позволяю ей, хотя знаю, что даже чудо не сможет сделать меня презентабельной.

Наконец я соглашаюсь примерить платье, но настаиваю, чтобы при этом никто не присутствовал. Не хочу, чтобы кто-то видел шрамы на моей спине.

Я смотрю на себя в зеркало, и мне хочется плакать. Не потому, что я ужасно выгляжу, чёрт возьми. Потому что я выгляжу... я выгляжу... ну, я выгляжу красивой. Выгляжу как любая девушка, молодая и уверенная в себе, готовящаяся к вечеринке.

Вероника практически полностью замаскировала мой шрам макияжем. Не думала, что такое возможно, и всё же мой дефект остаётся на заднем плане, искусно затенённый, скрытый причёской, в которой густая прядь волос почти приклеена к одной стороне лица. Волосы собраны на затылке, оставляя открытой шею и половину лица. Мои губы выглядят ещё полнее. Глаза больше. Ресницы длиннее.

Я начинаю дрожать, потому что понимаю, — это на самом деле я, и я не уродина. Это открытие не вдохновляет, а пугает меня. Я чувствую себя растерянной и чужой. Как ни парадоксально, ощущаю себя ещё более одинокой и потерянной. Я не хочу идти на эту вечеринку. Хочу смотреть по телевизору «Всё о Еве». Я хочу вернуться в свою скорлупу, под кровать, в свою тьму.

Но нет никакой возможности противостоять этой банде семидесятилетних, способных вытолкать меня из дома, насильно отправить в галерею или завалить изнурительными лекциями, пока не поступлю, как они хотят.

Итак, я иду.

Окей, я иду.

Джейн Фейри идёт на вечеринку.

Не на приём в Версальском дворце, но всё же на публичное мероприятие, полное людей и сердец, которые не будут биться так быстро, как моё.

Я иду, но знаю, что всё время буду задыхаться.

Надеваю пальто, удобные балетки, запираю неуправляемую стаю бабочек в животе и иду.

***

Впервые посещаю вечеринку в качестве гостя, а не официантки или уборщицы. Я могу бродить среди людей, как это делают обычные гости, которым не нужно подавать напитки и еду или мыть пол и туалеты.

Я беспокоюсь, нервничаю, но в то же время испытываю приятное волнение. Я никогда не чувствовала себя нормальной, не имела возможности слиться с людьми, не опасаясь, что кто-то наблюдает за мной, как за каким-то странным животным.

Макияж, причёска, платье — всё маскирует и защищает меня. И я прошу только об этом — остаться незамеченной. Вдохнуть немного этого воздуха, притвориться такой же, как они. Я не собираюсь задерживаться на вечеринке надолго. Мне достаточно немного побродить, вдыхая разливающиеся в каждом зале ароматы (они все разные), послушать голоса, почувствовать себя частью чего-то, во что я внесла свой вклад.

Гостей много. Рядом с большинством картин висит красная наклейка «продано», в том числе и с картиной, которая меня пугает. Персональная выставка прошла успешно.

Вдруг моё дыхание, и без того затруднённое эйфорией, грозит превратиться в сиплый хрип.

В полумраке соседней комнаты в центре толпы я замечаю светлые волосы. Светлая мужская грива у кого-то, кто не самый низкий в комнате.

В мире много высоких мужчин со светлыми волосами. Это не обязательно должен быть он. Он не участвует в подобных мероприятиях. Он предпочитает абстрактное искусство.

«Дыши, Джейн, дыши».

Когда высокий светловолосый мужчина перемещается, когда вместе с волосами и ростом материализуются голубые глаза и внушительное тело, обтянутое чёрным смокингом, и когда ко всему этому добавляется татуировка, которую трудно скрыть, она прорастает из груди и поднимается к виску, всё ломается — дыхание, сердце, ноги, эйфория — всё преображается, всё становится желанием и отчаянием.

И тут Арон замечает меня. Он задерживает на мне внимание. В его руке бокал шампанского, он уверен в себе, красив как бог грома, молнии и бури из скандинавской мифологии. Он — Тор в смокинге.

Он разглядывает меня, хмурится, словно пытаясь понять, чем я отличаюсь. Он приближается ко мне. Шагов через двадцать он будет стоять рядом. Что я скажу, что сделаю, удастся ли мне выглядеть спокойной, равнодушной, или выразить презрение?

Внезапное унизительное подозрение разрушает чары. Арон точно наблюдает за кем-то позади меня. Этот внимательный и напряжённый взгляд не может быть направлен на меня, возможно, за моей спиной стоит красивая, высокая, сексуальная девушка.

— Ты здесь, Джейн.

Перед моими глазами внезапно материализуется Моррис. Он встаёт между мной и видением Тора — нет, Арона, — который остаётся на заднем плане.