Глава 7

КАМИЛЛА

Следующие несколько дней странные.

Я стараюсь избегать Ронана, хотя сплю в его постели каждую ночь. Если я иду куда-нибудь ещё, он находит меня; я пыталась.

Я согласилась остаться здесь. Быть с ним, и я в ужасе от того, что это значит. Если бы кто-нибудь сказал мне год назад, что я охотно предпочла бы Русского своему брату, картелю, моей стране… что ж, я бы посмеялась. Но у меня всё ещё есть мой картель, и теперь… теперь у меня есть возможность захватить больше власти, чем любой босс в Мексике мог когда-либо мечтать. Разве это не то, к чему такие люди, как Ронан и я, стремятся превыше всего остального? Даже вместе мы стремимся превзойти друг друга. Есть что-то захватывающее в том, чтобы иметь хоть малейшую ниточку контроля над таким неприкасаемым человеком, как Ронан. И то, что он рядом со мной — это опьяняет так, что у меня нет слов для описания.

Да, истинная власть редко бывает пристрастием непорочных. Мы с Ронаном одинаково порочные.

Я лежу без сна, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя, как поднимается и опускается его грудь у меня за спиной, когда его рука крепче обхватывает меня за талию. Каждое утро я просыпаюсь и продираюсь сквозь эту трясину эмоций. По большей части я заставляю себя не подпускать его слишком близко, помнить, кто и что он такое, но тяжелее всего именно в эти несколько мгновений между ночью и днём, когда небо из чёрного становится серым. Ронан заставляет меня чувствовать себя защищённой и желанной, чем-то ценным в мире, где я всегда была недоступна для всех, кроме Габриэля. Даже мой собственный отец не стал бы защищать меня или спасать, когда это означало поставить под угрозу его бизнес. Может быть, это просто предел могущества Ронана; ему не нужно выбирать ни то, ни другое. Но почему-то я знаю, что он убил бы любого, кто причинил бы мне боль, даже если бы только за то, что прикоснулся к тому, что он считает своим. Его контроль и потребность доминировать не позволили бы ничего меньшего.

Он стонет и прижимается губами к моему плечу, проводя пальцами по обнажённой коже моей талии. Когда я поворачиваюсь, меня встречают его темно-синие глаза, лениво наблюдающие за мной. Он убирает волосы с моего лица. Долгое мгновение он просто смотрит на меня. Словно привлечённая простой гравитационной силой, я наклоняюсь, прижимаясь своими губами к его. На этот раз поцелуй не был жёстким, сердитым или неистовым. Он простой, почти сладкий. Через несколько секунд он отстраняется от меня и скатывается с кровати в одних боксерах. Я наблюдаю, как его мускулистая спина перекатывается и изгибается с каждым шагом, когда он идёт в ванную. Да, Ронан Коул — это противоречие, которое я не уверена, что когда-нибудь пойму.

Должно быть, я снова заснула, потому что резко просыпаюсь, когда с меня срывают простыни и холодный воздух овевает моё тело.

Ронан щелкает пальцами.

— Одевайся.

— Отвали, Русский, — я тяну одеяло, но он не отпускает его. Я сажусь и свирепо смотрю на него. Он принял душ и одет в безукоризненный костюм. — Ещё рано, и на улице холодно. Иди и… убивай мировых лидеров и забирай невинных женщин, — я машу рукой в воздухе.

Его холодный взгляд устремлён на меня, пока он поправляет свои запонки.

— Я уже это сделал, — он сбрасывает одеяло на пол. — Не люблю опаздывать на похороны, — говорит он. — Это отвратительно.

— Ещё одни похороны… — я плюхаюсь обратно на кровать и стону. — Для ещё одного парня, которого ты убил. Я уверена, что это плохой фетиш.

Его голубые глаза вспыхивают.

— Я не убивал его.

— Прекрасно, человек, чьей смертью ты манипулировал, чтобы добиться успеха.

Он протягивает руки, шевеля пальцами, словно заставляя марионетку танцевать на ниточках. Он смеётся.

— Я был весьма доволен тем, как всё обернулось.

Конечно, так оно и было.

— Давай просто останемся здесь, — говорю я, соблазнительно проводя ногтем по царапине у основания моего горла.

Если я смогу пустить немного крови…

Его ноздри раздуваются, челюсть яростно подёргивается. Его рука выбрасывается вперёд, как змея, нападающая на добычу, и его пальцы крепко обхватывают моё горло, когда он опускает меня на колени на кровати.

— Не смей… — его взгляд скользит вниз, к моему горлу, и его адамово яблоко дёргается, когда он сглатывает. — Одевайся. Сейчас же, — и, не говоря больше ни слова, он отпускает меня.

Я улыбаюсь. Ах, Ронан и его печально известный контроль. В один прекрасный день я сломаю его так сильно, что сам дьявол улыбнётся и понаблюдает с попкорном.

— Знаешь, — я провожу пальцем по его груди, и он хмуро смотрит на меня, — прямо сейчас я чувствую себя ужасно похожей на твою пленницу.

В истинно Ронановской манере он игнорирует меня, подходит к шкафу, снимает с вешалки платье и бросает его в изножье кровати.

— Будь готова через тридцать минут.

И с этими словами он уходит, хлопнув за собой дверью.

***

Час спустя мы уже в многолюдной, холодной Москве.

Машина замедляет ход, останавливаясь, и водитель открывает дверь. Ронан выходит, застёгивая пиджак, прежде чем протянуть мне руку. Я выхожу на тротуар перед тем же собором, в котором мы были всего две недели назад на похоронах премьер-министра. Толпы людей заполонили улицы, некоторые сжимают в руках цветы, другие плачут.

Никогда не понимала патриотизма и верности человеку, которого ты никогда не встречал. Понятия не имею, что за человек или президент был Николай Деревечи, но, по моему ограниченному опыту, большинство правительства так или иначе коррумпированы. Хотя… Ронан хотел его смерти, что говорит о том, что он не хотел связываться с темной стороной. Благие намерения сейчас не сослужили ему хорошей службы.

Люди склоняют головы и крестятся, когда мы, шаркая, направляемся к дверям собора. Они и не подозревают, что они нуждаются в этом присутствии Ронана. Я беру Ронана за руку. Сразу замечаю усиленную охрану, когда мы входим в церковь. Они выстраиваются вдоль задней стены, пытаясь слиться со своими костюмами, но их глаза постоянно перемещаются в поисках новых угроз.

Ронан наклоняется к моему уху, чистый аромат его одеколона заглушает пряный запах ладана.

— Прелесть похорон президента в том, что можно собрать всех мировых лидеров в одной комнате, — он вдыхает. — Представь себе все возможности.

Я поворачиваюсь, когда он одаривает улыбкой кого-то на скамье.

— На этот раз небольшое предупреждение было бы не лишним, — говорю я.

Он кладёт руку мне на поясницу и ведёт к скамье в нескольких рядах впереди. С кривой улыбкой он расстёгивает мою шубу и медленно снимает её с моих плеч. Вокруг меня воцаряется тишина, и я закатываю глаза. Единственное, что хуже, чем надеть красное на похороны, — это надеть белое.

Мы занимаем свои места, и Ронан кладёт руку мне на бедро.

— Вижу, гроб закрыт, — медленная ухмылка появляется на его губах.

— Преступление на почве страсти, — шепчу я, наклоняясь к нему. — Неряшливое.

— Можно только надеяться, — он хватает меня за подбородок и запрокидывает мою голову назад. — Можно только надеяться… — его губы прижимаются к уголку моего рта, и люди позади нас перешёптываются.

— Осторожнее, Русский. Твоя маска сползает, — я прикусываю его нижнюю губу, прежде чем он поворачивается ко мне лицом.

Священник подходит к алтарю и откашливается, прежде чем что-то бессвязно сказать по-русски. Я мгновенно отключаюсь. Я католик, и, хотя я уважаю религию, мне трудно обращать внимание, когда я не понимаю в ней ни слова.

В какой-то момент я, должно быть, снова заснула, потому что просыпаюсь, когда Ронан слегка шевелится.

— Аминь, — произносит Ронан с кривой улыбкой, прежде чем подняться на ноги и протянуть мне пальто. Я встаю, растягивая шею в стороны, прежде чем просунуть руки в рукава.

Когда мы выходим, улицы перед собором всё ещё заполнены людьми. Фотографы бесстыдно пытаются сфотографировать высокопоставленных посетителей, в то время как охрана оттесняет их назад. Это мрачно и в то же время хаотично. Я опускаю лицо к земле, пытаясь выглядеть расстроенной, пока Ронан проталкивается мимо людей к ожидающей машине.

— Мы уже можем выпить? — спрашиваю я.

Он лишь улыбается.