Глава 18

РОНАН

Я поднимаю взгляд от своей электронной таблицы, когда Игорь медленно открывает дверь кабинета и заходит внутрь. Он стоит, как шут гороховый, выпятив грудь и наморщив лоб.

— Что? — я снова смотрю на экран, отслеживая банковские переводы.

— Интерпол здесь.

Я приподнимаю брови.

— Что? — шиплю я, отодвигая свой стул от стола. — Интерпол?

Он кивает. Мой пульс учащается, тревожный жар проникает под воротник рубашки. Мне требуется мгновение, чтобы собраться с мыслями, провожу рукой по рубашке спереди, прежде чем шагнуть к двери. Я едва успеваю сделать три шага в фойе, как вижу двух мужчин в форме, стоящих рядом с Донованом.

— Предложи джентльменам чаю, Игорь, — говорю я, пересекая фойе с фальшивой улыбкой.

— В этом нет необходимости, — сухо говорит один из них. — Я агент Ренвольф, а это агент Малком.

— Ронан Коул, — я протягиваю руку, и они неохотно пожимают её. — Вы не хотите войти? — говорю я, указывая на гостиную слева. Выражения их лиц остаются невозмутимыми, когда я веду их в комнату и усаживаю. Есть миллион причин, по которым они должны быть здесь, но я заплатил огромные гонорары, чтобы гарантировать, что их никогда не будет. К сожалению, я не могу подкупить Интерпол, только людей, которые отчитываются перед ними. — Итак, чем я могу вам помочь? — я беру сигару и закуриваю её.

— Вы присутствовали на поминальном обеде президента Деривичи, верно?

Я хмурюсь.

— Да. К сожалению, да. Похоже, в наши дни никто не находится в безопасности.

Они смотрят друг на друга.

— Вы заметили какую-нибудь подозрительную активность?

— Нет.

— Вы знаете что-нибудь о том, почему здание было эвакуировано? — Малком выхватывает блокнот.

Я пожимаю плечами, попыхивая сигарой.

— Я видел новости, кажется, там говорили что-то о какой-то биологической атаке, — я морщу лоб. — Могу я спросить, почему вы допрашиваете меня?

— Стандартная процедура, — говорит Малком и делает пометку.

— Что ж, мне очень жаль, но я не знаю, смогу ли чем-нибудь помочь. Я был несколько отвлечён своей невестой, — я изучаю их, оценивая, есть ли реакция. — Она довольно сногсшибательна.

Они смотрят друг на друга и кивают, прежде чем встать.

— Спасибо вам, мистер Коул. Если вы вспомните что-нибудь необычное, пожалуйста, дайте нам знать.

— Конечно, — я встаю, чтобы проводить их.

Когда мы подходим ко входу, Малком поворачивается ко мне лицом.

— Могут быть дальнейшие расспросы, — говорит он. — Но уверен, что с этим не будет проблем?

— Конечно, нет, — я улыбаюсь, и Игорь открывает дверь. Как только дверь закрывается, я врываюсь в свой кабинет, кипя от злости.

Это не совпадение. Что-то здесь не так. Я расхаживаю перед камином, перебирая возможных предателей, когда появляется Игорь.

— Босс, — говорит он, и я быстро поворачиваюсь к нему лицом. — Это серьёзно.

— Думаешь, я этого не знаю, Игорь?

— Итальянцы, Всадник… теперь Интерпол, никто никогда не выступал против вас подобным образом, — он переводит дыхание. — При всём моём уважении, вы упускаете из виду некоторые вещи.

Я свирепо смотрю на него, мои ноздри раздуваются.

— Эта женщина, она как будто овладевает вами. Вы убили двух своих людей.

— Выйди, Игорь! — мой голос эхом разносится по комнате.

— Я всего лишь пытаюсь выполнять свою работу, сэр, — говорит он, выходя из комнаты.

Что я наделал? Я потерялся в игре в кошки-мышки, поглощённый животным магнетизмом, который исходит от неё. Если бы она была любым другим человеком, я бы убил её. Никаких вопросов. Без колебаний, но вместо этого я убиваю ради неё. Я привёл Себастьяна сюда. Я ввязался в глупые войны картелей, чтобы успокоить её — осмелюсь сказать, завоевать её расположение.

Волна гнева проходит сквозь меня. Я испытываю отвращение к самому себе. Я могу сочувствовать ей, и, хотя она может быть сильной сама по себе, она только ослабляет меня. Я сказал, что буду преследовать её, как тьма преследует свет, но в этом и заключается дилемма, когда тьма ловит свет. Она поглощает его.

Тьма и свет никогда не смогут сосуществовать.

Тяжело вздохнув, я смиряюсь с тем, что должен сделать. Хотя я безмерно наслаждаюсь этой маленькой игрой, всё идёт своим чередом. Я открываю дверь и зову Игоря, направляясь к лестнице.

— Да?

— Мне понадобится бренди, и принеси, пожалуйста, специальную бутылку водки для мисс Эстрады. Ты был прав, эта игра затянулась слишком надолго.

***

Когда я вхожу в спальню, Камилла стоит перед камином. Отблески пламени очерчивают линии её тела, подчёркивая изгибы. Как мучительно то, что я был влюблён в женщину, которую мне давным-давно следовало убить.

Она оборачивается, когда я вешаю свой пиджак на спинку стула рядом с туалетным столиком, и я замечаю проблеск уязвимости в её глазах.

— Ронан, — говорит она, её голос слегка дрожит. Она всё ещё расстроена из-за Габриэля.

Любовь по правде ничего не делает, кроме как делает сильных слабыми. Даже когда я думаю об этом, моя грудь сжимается против моей воли — свидетельство моей собственной растущей слабости. Я наблюдаю за тем, как языки пламени танцуют на её лице, за тем, как она смотрит на меня, как будто не до конца уверена, доверять мне или нет. Мысль о том, что я могу потерять её, причиняет мне боль. Это делает меня слабым. И зачем поддаваться такой слабости, как любовь, когда ты знаешь, что в какой-то момент потеряешь её? Сильные знают, когда нужно сократить свои потери, и, хотя это может причинять мне боль, будет лучше потерять её до того, как я потеряю себя.

Раздаётся стук в дверь, прежде чем она открывается, и в комнату входит один из слуг, ставя серебряный поднос на столик у камина. На нём бутылка водки и бутылка бренди, а также два бокала, чтобы выпить за нашу последнюю совместную ночь.

Улыбаясь, я беру бутылку водки и наливаю моей милой маленькой кошечке выпить.

— Тебе нужно что-нибудь, чтобы снять напряжение, — говорю я, протягивая ей бокал.

Она берёт его, её глаза встречаются с моими, когда она подносит его к губам. На долю секунды мои пальцы дёргаются, и я хочу выбить бокал из её руки. Прежде чем я успеваю это сделать, она выпивает его одним глотком. Моё сердце скачет в груди, как разъярённый жеребец, отчего по спине пробегает внезапный холодок.

Слабость. Это всего лишь слабость.

— Спасибо, — говорит она, ставя бокал на каминную полку.

Не говоря ни слова, я хватаю её за руки и прижимаю к стене в жестоком поцелуе. Её тёплые губы так совершенны под моими, но стойкий вкус водки служит торжественным напоминанием о том, что должно произойти.

— Ты делаешь меня слабым, Красивая, — выдыхаю я ей в губы.

Её пальцы скользят по моему подбородку, её учащённое дыхание ласкает мои губы.

— Ничто не может сделать тебя слабым, Русский, — прикосновение её языка к моему заставляет меня застонать.

— Ничто, кроме тебя.

Она хватает меня за воротник рубашки и разрывает материал, отчего пуговицы разлетаются по толстому ковру, в то время как её губы скользят по моему горлу.

— Покажи мне, — выдыхает она.

— Такой слабый… Что мне даже не нужна твоя кровь, — я покрываю поцелуями её грудь, берусь за верх её платья и тяну.

Она опускает пояс моих брюк, её пальцы сжимают меня. И с этими словами я разрываю тонкий хлопок посередине, срывая с её тела всё до последней детали одежды, прежде чем бросить её на кровать. Камилла ждёт меня, раздвинув ноги, и вот она, моя маленькая кошечка, такая уверенная. Такая уверенная. Королева на пике своего сексуального мастерства. Моя, чтобы забрать…

Мысли о том, чтобы причинить ей боль, трахнуть её, вихрем проносятся в моей голове, но я знаю, что во всех симфониях должна быть одна увертюра, одна часть, которая лишает выражения даже самые ожесточённые сердца. Магнум Опус (прим. — выдающееся произведение искусства)...

Я медленно опускаюсь на неё, наслаждаясь нежным теплом её кожи, прижатой к моей. Её дыхание становится неровным, и я задаюсь вопросом, действует ли уже яд. Ещё один приступ чего-то — потери или вины — пронзает меня, как злой яд, но я выкидываю это из головы и ложусь между ёе ног, прижимаясь губами к её губам. Сладкий вкус, когда я погружаю в неё свой язык, почти невыносим. Я обнаруживаю, что мои пальцы впиваются в её бёдра, а мой рот отчаянно жаждет большего. Она вцепляется в мои волосы, постанывая и тяжело дыша, и как раз в тот момент, когда я подвожу её к краю освобождения, я останавливаюсь.

— Ронан, — умоляет она.

Я двигаюсь над ней, устраиваясь между её бёдер. Мои ноздри раздуваются, когда я провожу пальцами по её подбородку. Я хочу навсегда запечатлеть воспоминание о её лице в своей памяти, чтобы я всегда помнил, как меня чуть не поставили на колени. Я был бы лжецом, если бы отрицал, что люблю её. Во всей моей порочности остался тонкий намёк на человечность, и это то, на что она претендовала, и когда она умрёт, она заберёт это с собой.

— Камилла Эстрада, — говорю я, медленно входя в неё, — ты та женщина, которая в конце концов сломала меня.

Её ногти впиваются в мои плечи, как будто она пытается удержаться, цепляясь за меня. Её лоб касается моего, наше дыхание смешивается, как будто мы одно целое.

— Ты одновременно моё спасение и моя погибель, Ронан.

Я сомневаюсь, что она понимает, насколько это верно.

Я заставляю себя глубже войти в неё, закрывая глаза, чтобы прочувствовать каждый дюйм. Наступает момент, когда тяжесть всего наваливается на меня, словно какая-то невидимая сила. Я зарываюсь лицом в изгиб её шеи, целую, вдыхаю аромат гибискуса, который навсегда остался на её коже. Если бы только мы могли так существовать друг с другом… но два хищника никогда не могут перестать кружить друг вокруг друга. Я снова целую её. Я, конечно, вижу очарование любви. Словно наркотик, тошнотворно сладкий. Тот, ради которого я приветствовал бы смерть, если бы позволил себе упасть ещё ниже.

Её спина выгибается над кроватью, и я обнимаю её, пока мы оба сплетаемся в клубок тел и стонов. Она знает, что это ненадолго, я чувствую это. Мы — две души, отчаянно пытающиеся выразить невыразимое в заключительном акте. Но для меня этого недостаточно.