Глава 17

Элиас

Слишком много времени, проведенного вдали от Натальи.

Я наблюдаю издалека, как она идет по улице одна. Удивительно, что Михаил позволяет ей бродить по улицам в одиночестве, когда напряженность между мафиозными организациями в Бостоне почти такая же высокая, как и в Чикаго. Водитель высадил ее здесь, и я наблюдал, как она помахала ему рукой, а затем повернула на юг по улице. Волна злобного чувства защиты захлестнула меня. Если бы Наталья была моей, я бы позаботился о том, чтобы у нее был телохранитель, куда бы она ни пошла.

Я качаю головой, задаваясь вопросом, что, блядь, со мной происходит. Пять дней я был дома, в Чикаго, и уже выходил из себя. Это было чертовски скучно, и Эрнандес сводил меня с ума, читая лекции о моем долге перед семьей. У меня нет никаких обязательств перед картелем Эстрада. Я не стою в очереди на наследство, так что мне на самом деле насрать на все это. Все, чего я хочу, — это закончить выпускной год и отправиться в Мексику. В мой дом. Место, которое я никогда не должен был покидать.

И все же дядя хочет, чтобы я заключал политические союзы и был у него на побегушках. Элизу скоро выдадут замуж, принудив к браку по расчету, которого она не хочет. Как и Лайлу, мою младшую кузину, которая учится в Академии Синдиката. Мы с Лайлой не могли бы отличаться больше, хотя и самые близкие по возрасту из всех детей моего отца и дяди. Ей всегда нравилось жить в Америке, в то время как я ненавидел эту страну. Она всегда была от природы доброй и жизнерадостной, в то время как у меня внутри была тьма, сколько я себя помню. Семя которой было посажено в ту ночь, когда мой отец вырвал меня из дома, который я всегда знал.

Я трясу головой, пытаясь выкинуть из головы сцену, свидетелем которой я стал той ночью. Вместо этого возвращаю свое внимание к Наталье, которая подходит к элитной кофейне под названием Жонкиль. Я закатываю глаза, ничуть не удивленный тем, какое место она выбрала. Лучше бы это было какое-нибудь грязное кафе или ресторан, где я мог бы незаметно подкрасться к ней, но это заведение светлое и чистое.

— Чертова Гурин, — бормочу, переходя дорогу на перекрестке. Она знает, что я здесь, в Бостоне, если всерьез восприняла мою фотографию, и не догадывается, что, когда я вводил свой номер на ее телефоне в школе, я также загрузил фоновое приложение, которое дает мне доступ к данным о ее местоположении.

Я открываю дверь в шикарную кофейню и сразу же замечаю Наталью, сидящую спиной ко мне в маленькой кабинке в самом конце заведения. Осознание мурашками пробегает у меня по спине, когда я понимаю, насколько это на самом деле безумно — приезжать в Бостон за два дня до Рождества только потому, что я должен был увидеть ее, помучить, прикоснуться к ней. Совершенно очевидно, что я свихнулся.

С каждым шагом, который делаю по направлению к ней, мое сердце бьется немного быстрее. Что нелепо, учитывая, что это всего лишь Наталья, та самая девушка, которую я годами мучил и дразнил.

Я не даю о себе знать, просто проскальзываю в кабинку с другой стороны.

Глаза Натальи расширяются, а затем она собирается уйти, но я хватаю ее за руку, прежде чем она пытается встать.

— Даже не думай об этом.

Ее язык скользит по розовой нижней губе, увлажняя ее.

— Как ты меня нашел? — спрашивает она.

Я не отвечаю, поскольку у меня нет ответа на этот вопрос, который не предупредил бы ее о приложении на телефоне. Вместо этого отпускаю ее руку и откидываюсь на спинку кресла.

— Это не то приветствие, которого я ожидал.

Ее глаза сужаются.

— Прекрати нести чушь, Элиас. Почему ты здесь?

Мне не нравится слышать, как она говорит со мной в таком тоне, но на этот раз я пропускаю это мимо ушей.

— Чтобы убедиться, что ты выполняешь свою часть сделки. В конце концов, последнее сообщение, которое ты мне отправила, было довольно грубым.

Она скрещивает руки на груди, привлекая мое внимание к ее полному декольте.

— У нас был уговор, и ты его нарушил, а не я.

Я поднимаю бровь.

— Как именно я это сделал? — Спрашиваю её.

— Ты сказал, что будешь держаться подальше от моей семьи, если я буду делать все, что ты скажешь. — Ее щеки заливает густой румянец. — Я дала тебе то, что ты хотел, а теперь ты шантажируешь моего брата.

— Как я уже сказал, ты не можешь принадлежать мне, если твой брат пообещал тебя другому. — Я пожимаю плечами, зная, что ее это разозлит. — Мне пришлось разорвать помолвку, иначе ты нарушила бы сделку.

— Ты не дал мне шанса поговорить об этом с братом, — шипит она, выглядя так, словно хочет перегнуться через стол и задушить меня. — И это должно было произойти только после того, как я закончу учебу, так что никак не повлияло бы на нашу сделку.

Я постукиваю пальцами по столу в барабанном ритме, когда подходит женщина и приносит Наталье ее заказ.

— Извини за задержку, Нат. Твоему другу что-нибудь нужно?

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, Наталья качает головой.

— Нет, он не может остаться.

— Это неправда. Мне пожалуйста, латте, — говорю я, улыбаясь официантке.

Она слегка хмурит брови, переводя взгляд с меня на Наталью.

— Хорошо, сейчас принесу.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я пришла сюда, чтобы прояснить свои мысли, — говорит она, свирепо глядя на меня, берет свой кофе и делает глоток. — Если хочешь остаться, найди свой столик.

Я качаю головой.

— Это не так работает, и ты это знаешь.

Ее губы сжимаются в тонкую линию.

— Ты собираешься объяснить, что делаешь в Бостоне?

— Я уже сказал тебе, зачем я здесь. — Я скрещиваю руки на груди.

— Значит ты в Бостоне только из-за меня? — спрашивает она скептически.

Я понимаю, что для меня действительно кажется немного странным совершить это путешествие только из-за Натальи, но правда в том, что мне нужно было увидеть ее, поговорить с ней, снова прикоснуться к ней. Это непреодолимое, жгучее желание разыскать ее возникло с тех пор, как машина выехала за ворота Академии Синдиката.

— Я должен был убедиться, что ты придерживаешься правил. Не могу допустить, чтобы ты расслаблялась.

— Верно, значит, ты здесь, потому что ты — мудак.

— Следи за своим языком, Гурин, и помни, что ты принадлежишь мне.

Ненависть вспыхивает искрами в ее темных глазах, они практически кипят, как раскаленные угли, пытаясь прожечь себе путь прямо сквозь мою плоть.

Больше она не произносит ни слова, просто берет заказанное шоколадное пирожное и откусывает кусочек.

Я чувствую, как твердеет мой член, когда немного крема попадает на губу и она соблазнительно слизывает его, вызывая в моей голове множество грязных гребаных мыслей.

— Осторожнее, Гурин. Если будешь так есть, ты напросишься, чтобы тебя трахнули в туалете.

Ее глаза расширяются, и она качает головой.

— Я ем, как любой нормальный человек.

Ее щеки заливает румянец, когда она откладывает пирожное и делает долгий глоток кофе.

— Вкусно? — Спрашиваю я.

Она кивает.

— Да, поэтому я и прихожу сюда. Это мое постоянное место. — Ее брови сходятся на переносице. — Чего я не могу понять, так это как ты нашел меня здесь.

Я пожимаю плечами.

— У меня свои способы.

Она издает маленький взволнованный вздох, который я ощущаю прямо на своем члене, сдвигаясь по мере того, как мои брюки становятся все теснее.

— Вот, пожалуйста, один латте, — говорит женщина, возвращаясь к столу, и ставит чашку передо мной. Словно заметив морозную атмосферу, она прочищает горло. — Ты в порядке, Нат?

Наталья встречает её взгляд и улыбается, но улыбка не доходит до ее глаз.

— Да, я в порядке, Синтия. Большое спасибо.

Она кивает, но не выглядит убежденной, когда оставляет нас наедине.

— Обращаешься к персоналу по имени, да?

— Я хожу сюда с Михаилом, сколько себя помню. Она всегда была добра ко мне.

— Почему твоя мама живет не в Бостоне?

Ее глаза вспыхивают гневом, а спина становится жесткой, как доска.

— Потому что она трусиха.

Я приподнимаю бровь, зная, что с тех пор, как умер отец Натальи, ее мать жила в России. В конце концов, я проделал домашнюю работу и мне известно всё, что нужно знать о ее семье.

— Правда?

Наталья впивается зубами в нижнюю губу и качает головой.

— Это не твое дело.

Я хватаю ее за руку через стол и сжимаю.

— Все, что касается тебя, — моё дело, Гурин, и не забывай об этом.

Ее ноздри раздуваются, но она ничего не отвечает.

Я отпускаю ее руку, когда эта царапающая потребность усиливается.

— Иди в уборную.

— Что?

— Ты меня слышала. — Бросаю на нее предупреждающий взгляд. — Я хочу, чтобы ты сейчас же пошла в женский туалет.

Ее язычок облизывает губы, привлекая к ним мое внимание. Не в первый раз с тех пор, как я сел.

— Почему?

— Наталья, если ты заставишь меня сказать это еще раз, клянусь Богом я…

Она встает, не говоря ни слова, и с важным видом направляется в женский туалет, который находится позади нас, закрывая за собой вращающуюся дверь.

Я сжимаю кулаки и заставляю себя подождать хотя бы полминуты, прежде чем тоже встать и последовать за ней. Это безумие, как отчаянно я хочу остаться с ней наедине.

Глаза Натальи расширяются, когда я захожу в туалет, и закрываю дверь, защелкивая на замок для надежности.

— Что ты…

— Никаких вопросов, — рычу я, надвигаясь на неё.

Она отступает назад до тех пор, пока ей некуда идти, спина упирается в белые кафельные стены. Грудь вздымается и опускается от глубоких, хриплых вдохов, когда я приближаю свои губы к ее на расстояние сантиметра.

— Скажи мне, принцесса, каково это — оказаться в моей власти на своей территории? — Спрашиваю я.

Ее челюсть сжимается, а затем она делает то, чего я не ожидал. Она плюет в меня.

Я в гневе хватаю ее за горло, сжимая так сильно, что ее глаза вылезают из орбит.

— Ты достаточно скоро поймешь, что подобное грубое поведение — худший способ вести себя рядом со мной.

Она вцепляется в мою руку, пытаясь оторвать ее от своего горла.

Я отпускаю, а затем прикусываю ее нижнюю губу зубами.

— Ты принадлежишь мне, и будет так, как я скажу. Не забывай об этом. А теперь ответь на мой вопрос.