«Родина в опасности!» – раздался клич в городе. Добровольцы образовали очередь у арсенала.

– Всякий способный носить оружие получит его, – распорядился Джэксон.

Однако, когда с ним заговорили о баратарийцах, он резко замотал головой, громыхая: «Дьявольское отродье!» Это было излюбленное выражение генерала. Немало видных горожан возмутились отказом командующего принять под ружье несколько сот закаленных бойцов, к тому же жаждавших заслужить прощение в бою. Они имели по этому поводу беседу с губернатором, который в свою очередь отправился на переговоры к Джэксону. После часа уламывания Джэксон признал, что в сложившейся ситуации всякое лыко было в строку. Клэрборн воспользовался этим, чтобы подсунуть ему на подпись приказ об отсрочке судебного разбирательства по делу братьев Лафит и призыве их на военную службу. Губернатор дополнил приказ распоряжением выпустить из тюрьмы всех баратарийцев, изъявивших желание сражаться. Более того, генерал Джэксон обещал пиратам, что, если они проявят доблесть на поле брани, он представит президенту США прошение о полном помиловании бывших джентльменов удачи. Как видим, отношение командующего изменилось на 180 градусов.

Приказ был датирован 17 декабря. А три дня спустя Жан Лафит был представлен архитектором Латуром лично генералу Джэксону. Эта встреча, названная «исторической», имела место в ставке генерала в доме № 106 по Королевской улице. О содержании беседы мы можем судить по мемуарам Латура. Архитектор пишет, что Жан Лафит подтвердил горячее желание своих людей сражаться под американским знаменем, и Джэксон пожал ему руку.

Людская молва и легенды представляют флибустьеров как специалистов по вылазкам и внезапному нападению, как мастеров ближнего боя. Это соответствует действительности, но в силу богатой и постоянной практики они были еще и непревзойденными стрелками и бомбардирами. Джэксон резонно рассудил, что такие таланты не должны пропадать втуне. Он распределил баратарийцев по батареям, поставив командовать над ними капитана Доминго и Рене Белюша. Что касается Жана и Пьера Лафитов, то они оставались при ставке: никто лучше них не знал хитросплетения водяного лабиринта, которому предстояло стать театром военных действий.

Записанным в артиллеристы баратарийцам была доверена охрана форта Сент-Джон у северной части города. Джэксон считал это укрепление стратегически важным пунктом. Туда же он выдвинул Орлеанский батальон – пять рот волонтеров, хорошо вооруженных молодых людей из семей креольской аристократии; их желание защищать фамильное имущество было очевидным.

Волонтеры с восторгом смотрели на вчерашних корсаров, о подвигах которых были наслышаны. Правда, и те и другие были слегка обижены, что их поставили сторожить форт, вместо того чтобы задействовать в бою. 23 декабря после полудня прибыл связной от Джэксона: «Орлеанскому батальону незамедлительно вернуться в город». Противник высадился у города ниже по течению.

Десять километров отделяли форт от города. Триста семьдесят два добровольца совершили марафонский бросок под пение «Янки Дудл» и «Марсельезы». Это событие запечатлелось в памяти у новоорлеанцев, и сейчас ежегодно 23 декабря устраивается забег молодежи от старинного форта до площади, ныне носящей имя Джэксона, с конной статуей генерала посредине.

– Почему не мы? – ворчали баратарийцы.

– Нам приказано ждать распоряжений генерала! – прикрикнул капитан Доминго, сделавшийся образцом дисциплинированности.

Настала ночь, ни один защитник форта не спал, даже часовые. На западе погромыхивали орудия, иногда доносился сухой треск ружейной перестрелки.

– Чего мы здесь торчим, как бараны!

Капитану Доминго стоило немалых трудов удержать своих молодцов, жаждавших выказать в бою пиратскую удаль. Некоторые даже обвиняли генерала Джэксона в предательстве!

Наутро стало известно, что Джэксон внезапной фланговой атакой остановил продвижение британцев. Братья Лафит, прекрасно знакомые с местностью, сумели скрытно подвести американцев почти вплотную к противнику. Успех дал Джэксону передышку и возможность перегруппировать силы на левом берегу Миссисипи. За пять дней, что длилась пауза, защитники форта Сент-Джон дошли почти до отчаяния. Хорошо началось Рождество, которое они отметили, опорожнив несколько ящиков бутылок и пропев весь репертуар разбойничьих песен.

Воздвигнутые второпях вдоль заброшенного дренажного канала «фортификации» – в работах участвовали все здоровые лица, гражданские и военные, включая офицеров, – не являли собой внушительного зрелища; это была просто глинистая насыпь, обращенная крутой стороной к противнику. 28 декабря на рассвете Джэксон прибыл на укрепление. Он с тревогой прислушался к звукам, доносившимся с той стороны.

– Будут атаковать, – буркнул он адъютанту. – Передайте сигнал приготовиться.

Через несколько минут тот доложил, что все на местах. Адъютант добавил, что орудийная прислуга насчитывает, к сожалению, всего двенадцать человек. Джэксон выругался сквозь зубы.

В восемь утра на дороге показалась группа людей. Американцы насторожились, но тут же их лица расплылись в улыбке.

Двигавшаяся группа походила на что угодно, только не на воинскую часть. Разодранные штаны были забраны в сапоги – если они были, потому что многие шли босиком; голубые и красные рубахи распахнуты на волосатой груди, на шее красовались платки, волосы у людей были всклокочены. Сейчас, пожалуй, как никогда, они соответствовали любимому выражению Джэксона «дьявольское отродье». Успев промокнуть под дождем, флибустьеры согрелись от быстрого бега, и от них валил пар. Получив приказ покинуть форт Сент-Джон, баратарийцы домчались до города быстрее, чем это сделал Орлеанский батальон несколькими днями раньше.

– Третья батарея, – скомандовал им начальник артиллерии.

Баратарийцы с привычной сноровкой начали суетиться возле орудий.

В 8.25 в пепельно-сером небе взмыла сигнальная ракета. Загрохотали британские пушки, пехотинцы колонной бросились в атаку. Компактная масса красных мундиров двигалась по болотистой равнине. Раздалась команда, и американские орудия ответили на огонь англичан. Когда дым рассеялся, стало видно, что компактная масса нападавших распалась, а многие тяжелые пушки англичан смолкли, подавленные метким огнем баратарийцев. Корсары, приникнув к мушкетам, теперь били англичан, как зайцев. Несколько залпов в упор, и атака захлебнулась; пехота бросилась назад, а вслед ей еще раз грохнули орудия баратарийцев.

В первый день нового, 1815 года окрестности Нового Орлеана окутал густой, как вата, туман. В десяти шагах люди не могли разглядеть друг друга; желтые костры биваков едва просвечивали сквозь сырую мглу. В восемь утра юные креолы Орлеанского батальона, работавшие над укреплением фортификаций, отрядили к Джэксону депутацию с просьбой разрешить отпраздновать Новый год. Рыжий генерал взглянул на заполненную туманом долину и сказал: «Хорошо. Устроим смотр войскам».

В десять часов заиграла музыка, развевались флаги, войска строились к параду. Внезапно туман рассеялся, словно его и не было. Две минуты спустя тридцать британских орудий обрушились на американскую оборону. Ядра упали в гущу солдат, громко закричали раненые.

Наконец заговорили и американские пушки. Над английскими позициями взвились две ракеты – сигнал к атаке.

Американских пушек было всего десять. Ясно, что англичане неминуемо выиграли бы артиллерийскую дуэль, если бы не меткая стрельба американских бомбардиров, в основном баратарийцев. В полдень англичане остановили стрельбу, начальник американской артиллерии тоже отдал приказ прекратить огонь: надо было охладить орудийные стволы. Дым рассеялся, явив результаты сражения.

Все пространство перед американскими укреплениями было усеяно телами британских пехотинцев, брошенных в атаку под пушечным огнем: 2230 убитых, раненых и пропавших без вести. Американские потери исчислялись 13 убитыми, 12 пропавшими без вести и 39 ранеными. Около половины английских пушек было повреждено или разбито; на американской стороне пострадало лишь несколько орудий. Новая атака английского командующего не отличалась тактической гибкостью от предыдущих.