Пётр и Кондратий

Когда прозвенел звонок и начался урок ИЗО, к удивлению Ады и её одноклассников вместо учительницы рисования в кабинет вошёл Пётр Алексеевич – сорокалетний мужчина с вытянутыми в абсолютно прямую линию длинными усами, какие мог бы носить Сальвадор Дали, будь он геометрическим абстракционистом. Чудаковатый преподаватель всегда таскал с собой спортивную сумку, о содержимом которой ученики слагали легенды. Никто точно не знал, что лежит в ней. При первой встрече из-за сумки его часто принимали за физрука, но на самом деле Пётр Алексеевич вёл ОБЖ. Как многие его коллеги, вовремя постигшие науку безопасности и уверенные в том, что обеспечат себе долгие годы жизни, избегая тонкого льда, водоворотов и падающих балконов, он предавался бескорыстному поиску ответов на все возможные вопросы, философствуя с учениками на отвлечённые темы: от древней истории до современного искусства. Может быть, это-то и подтолкнуло кого-то в администрации школы к мысли, что обэжэшник легко способен заменить любого учителя.

Не привыкший сидеть без дела Пётр Алексеевич сразу приступил к работе. 

– Что главное в искусстве? – спросил он, не успев даже дойти до стола.

– Чтобы оно дорого продавалось, – пошутили мальчишки с задней парты.

– В искусстве главное – всё, – сказала Ада. 

Учитель покачал головой:

– Нет, нет, нет! – он выдержал драматическую паузу и напыщенно произнёс. – Главное – оригинальность! 

Было непонятно, говорит он только об искусстве или уже о всей жизни.

– Так что слушать меня внимательно! – сказал заменяющий учитель. – Я старше, умнее и оригинальнее вас, а потому легко придумаю, что бы такое нарисовать, чтобы не повторять за другими художниками. 

– Ну началось…  – шепнула Ада сидящей рядом Таньке, не отрываясь от набросков.

Она рисовала в тетради серафимов. У каждого из них было по шесть крыльев: двумя закрывали они лицо, двумя закрывали ноги и двумя летели среди облаков, паря так легко и свободно, будто сами они – облака.

Идей у Петра Алексеевича пока не было. Он подошёл к окну и посмотрел на видневшиеся вдалеке за полем купола Воскресенского собора – главного храма Старочеркасской, возведённого при Петре Первом, когда во всей стране, кроме Санкт-Петербурга, запрещалось строить каменные здания. Каждый камень России должен был укреплять мощь только что основанной столицы. Нарушители запрета жестоко наказывались. Но для донских казаков, опасаясь их немилости, сделали исключение. 

Страшно недовольство казака. Оно всегда перерастает в восстание. 

– Вот что вы знаете про Кондратия Булавина? – неожиданно спросил учитель, перескакивая на тему, далёкую от искусства, и тут же продолжил, не дожидаясь ответа. – Казак, герой, войсковой атаман! Когда Иван Грозный решил поработить вольных жителей Дона, Кондратий встал на защиту народа и поднял восстание. Да, восстание! Торжество свободы и оригинальности! И всё это случилось у нас в станице! 

Не отрывая взгляд от тетради с рисунками, Ада сказала:

– Но, Пётр Алексеевич, Булавин поднял восстание не против Ивана Грозного, а против Петра Великого, – все обернулись на неё. – Через 150 лет после царствования первого.

Учитель недовольно поморщился:

– Да-да, я просто вас проверял. 

Мужчина подошёл к парте и навис над ней, вглядываясь в изображения прекрасных ангелов, и, пока девочка пыталась прикрыть их рукой, бесцеремонно выхватил тетрадь.

– Неоригинально! – обратился он к классу, показывая разрисованные страницы. – Птичьи крылья, человеческие лица – всё это уже было, было, было. Человек – творец, и ему под силу создавать новое. А такие каракули оскорбляют саму человеческую природу!

Окончив гневную тираду и вынеся вердикт, обэжэшник успокоился и сказал: 

– Вы будете рисовать то, что никто до вас не рисовал! Вы будете рисовать… дом Кондратия Булавина! Одевайтесь, мы идём в поход, то есть на пленэр.

Пятиклассники недоумевающе уставились на него. 

– Будем творить на улице. Так сказать, под открытым небом.

Все оживились и стали собираться. 

– А тетрадь, Ада, я верну после уроков. Твоим родителям. 

Сердце девочки ушло в пятки. Целый день без ангелов! Нет, это невыносимо. 

 

– Тань, ну ты представь такое замечание: «Рисовала на уроке рисования»! – возмущалась маленькая художница, плетясь по тенистой улице Платова к дому великого бунтовщика. 

– Мда… Абсурд, – соглашалась подруга.

Пётр Алексеевич шёл впереди всех, как предводитель казачьего войска, и тащил за собой огромную спортивную сумку, то и дело цеплявшуюся за ногу.

За Петропавловской церковью показался окружённый высокими деревьями каменный курень Кондратия Булавина. Небольшое квадратное строение с зелёной четырёхскатной крышей, по периметру второго этажа опоясанное таким же зелёным дощатым балконом-балясником, совсем не походило на штаб предводителя крупнейшего восстания, внушавшего ужас монарху и дворянам. 

– Дом как дом, – сказала Таня. – Ничего особенного.

– Но какие события здесь происходили! – воодушевилась Ада. – Настоящая история: бунт и его подавление, борьба казаков против царя. Тогда ведь и Москва была меньше, а наша маленькая станица была столицей. Столицей донского казачества – городом Черкасском!

Школьники прислушались к её рассказу. 

Девочка перешла на таинственный полушёпот:

– А в 1708 году здесь же, в этом самом доме… Кондратия Булавина убили! 

– Кто?! – хором спросили одноклассники.

– Пётр Первый? 

– Заговорщики, предатели, ренегаты, – ответила юная экскурсоводка. – Все, кто хотели выдать его царю, чтобы получить награды.

– Тяжела судьба героя… – произнёс расстроившийся Пётр Алексеевич. 

Свалив рюкзаки и сумки у заднего входа, ученики расселись на лужайке перед музеем, достали альбомы и начали рисовать. Увлекшись, Ада забыла про отнятую учителем тетрадку. Она была не слишком обидчивой и совсем не злопамятной девочкой. Пётр Алексеевич, кажется, тоже об этом не думал, а самозабвенно и сосредоточенно выводил карандашом на листе бумаги очертания дома Булавина, все его оригинальные и причудливые детали. Взглянув всего один раз и словно сделав фотографию, теперь он не отвлекался и даже не поднимал глаз. Заметив это, Ада кое-что придумала. 

– Пойдём прогуляемся, – предложила она.

– Куда? – удивлённо спросила Таня. 

Девочка кивнула в сторону куреня: 

– Внутрь.

Пятиклассницы заговорщически переглянулись.

 

Захлопнулась железная дверь. Снаружи остались скрипящий балясник, косая деревянная лестница, рисующие одноклассники и напыщенный чудак-учитель. Ада и Таня стояли на втором этаже куреня атамана Булавина. Как и во всякий дом-крепость, войти в него можно было только поднявшись с улицы. В толстых лишённых дверей стенах первого этажа еле заметно зияли лишь узкие окна-бойницы с прочными железными решётками. В случае нападения или осады лестница отрубалась и жильё становилось неприступным. 

Девочки пошли вперёд, проходя через комнаты с воссозданными учёными интерьерами восемнадцатого века. Сменяли друг друга восточные ковры, массивная деревянная мебель, картины художников-баталистов. От всего здесь веяло стариной, историей, бунтом прошлого.

– Восстань! – шептали походные котлы.

– Бунтуй!  – вторил им самовар.

Спустившись вниз, школьницы оказались в оружейной. На голых белых стенах висели шашки и ружья, в едином порыве внушавшие мысль:

– Отомсти, отомсти, отомсти. 

Оглядевшись, Ада сказала:

– Тань, пойдём отсюда… Мне как-то не по себе. 

Провернув ключ, они вышли через чёрный вход – крошечную замаскированную дверь, прорубленную реставраторами в двадцатом веке. Растерянная, думавшая о бунте и мести, девочка споткнулась об огромную сумку и тут же увидела… тетрадь с ангелами, край которой виднелся сквозь щель полуоткрытой застёжки-молнии.

– Чёрт! – воскликнула она. – Что я делаю? Веселюсь, рассказываю истории, брожу по музею, будто ничего не случилось. Он отнял мои рисунки! Это нельзя так оставлять! Вот скажи, какое он имел право?

Таня пожала плечами, как бы соглашаясь, что Пётр Алексеевич поступил нехорошо, и вздыхая: «Что тут поделаешь? Такова жизнь». 

Ада выглянула за стену и продолжила: 

– А сам сидит, рисует. И никто не запрещает ему рисовать то, что он хочет! Никто не отнимает его бумажки! 

И правда, Пётр Алексеевич увлечённо рисовал, не обращая внимания ни на что вокруг.  

– Мы должны отомстить! – в порыве гнева решила она.

«Кто это сказал?» – мелькнула мысль: «Будто бесы… Или ружья и шашки. Но ведь мы на улице. Светит солнце, шелестят деревья, и нет вокруг ни бесов, ни шашек. Так чьи это слова? Неужели это сказала…»

Рассуждения прервал танин голос: 

– Ада, успокойся. Давай просто заберём твою тетрадку.

– Само собой, – согласилась девочка и тут же, зло усмехнувшись, добавила. – Но он так просто не отделается! 

Отбросив в сторону тетрадь, Ада стала рыться в вещах учителя и вскоре достала оттуда оловянного пожарного. 

– Что это? – она удивилась. – Игрушка? 

Она тут же достала ещё одного, и ещё одного, и ещё. Вся сумка была заполнена крохотными фигурками пожарных, врачей, спасателей разных стран и эпох. Среди них лежали даже животные: сенбернары высоких Альп и золотистые ретриверы-ищейки.

– Так вот что он всё время с собой таскает! Кто бы мог подумать! 

Ада рассмеялась, и Таня тоже не смогла сдержать улыбку: 

– Наверное, он очень любит их, раз ни на минуту не может с ними расстаться. 

Глаза Ады сверкнули. 

– Вот именно! И я отберу у плохого мальчишки любимые игрушки. 

– Зачем я это сказала?.. – вздохнула Таня. 

Но девочка уже набила карманы оловянными фигурками и, вернувшись в музей, металась из одной комнаты в другую, повсюду пряча их и приговаривая: 

– Ему долго придётся их искать! А некоторые он наверняка никогда не найдёт! Никогда!