ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Сердечная боль в ее голосе была слишком сильной. Несмотря на затаенную злость, я должен был вернуться в квартиру, когда она позвонила. Я должен был быть рядом с ней, даже если я не мог заставить себя прикоснуться к ней, пока не буду уверен, что она понимает всю серьезность своей ошибки.

Мы с ее отцом были совсем не похожи. Абсолютно ничем.

Я скорее умру, чем позволю своей семье пострадать, не говоря уже о том, чтобы навредить им самому. Фаусто Манчини был чертовой мразью. Я был рад, что Ноэми рассказала мне всю правду, потому что это оправдывало события, которые я затеял, чтобы уничтожить этого ублюдка. Его правление террором было закончено. Он просто еще не знал об этом.

— Мы с Кейром договорились о встрече с Донатисом. — Я усадил Ноэми на туалетный столик, держа свое тело между ее ног. — Ты доверяешь мне справиться с этим?

— Доверяю. — Она кивнула. — Я просто беспокоюсь о Санте.

— Я знаю, и я сделаю все возможное, чтобы он не оказался втянутым в это. — Я не мог насмотреться на ее неприкрытую невинность в ее зеленом взгляде. Наклонившись назад, я посмотрел на ее внутреннюю поверхность бедер и провел пальцами по липкой влажной коже. Это зрелище вдохнуло новую жизнь в мой мягкий член. — Знаешь, меня это тоже пугает. — Я посмотрел на нее сквозь ресницы.

— Правда?

— Конечно, пугает. Мне кажется, что я мог бы бросить все и провести каждый день, трахая тебя до беспамятства, и умереть счастливым человеком. Но все должно было быть не так. Я тоже не должен был хотеть тебя, — признался я.

— Немую итальянку? — поддразнила она с ухмылкой.

— Именно ее. — Я коснулся своими губами ее губ в намеке на поцелуй, возвращая свое тело к ее телу. — Итальянцы отдали меня. Почему я должен хотеть иметь с ними что-то общее?

— Ты все еще чувствуешь это? — спросила она, в ее глазах появился оттенок беспокойства.

— Нет, не совсем. И это не имеет значения, потому что ты не итальянка. Ты моя.

Ее губы изогнулись вверх. — И ты мой?

Мне было неприятно, что она сомневается. — Да, черт возьми, я твой. И это значит, что я тоже должен тебе все объяснить. С моей стороны было дерьмово не сказать тебе, и я сожалею. Когда приехала Миа Дженовезе, она сказала мне, что мой дядя Броуди на самом деле был моим биологическим отцом. — Произнесение этих слов вызвало новую волну разочарования и потери. — Столько времени, а мы и не знали. А теперь уже слишком поздно. Его больше нет.

— О, Коннер. Это душераздирающе. Мне так жаль. — Ее тело смягчилось под тяжестью осознания. — Вот почему ты пошел за албанцем прошлой ночью.

— Мне нужно было заставить кого-то заплатить за то, что я потерял. То, что было украдено у меня.

— А когда ты вернулся, меня уже не было. — Ее маленькая рука легла на мое сердце.

Моя челюсть сжалась от этого напоминания. — Я должен был рассказать тебе, что я узнал, но я не мог. Я даже не мог постичь это сам, не говоря уже о том, чтобы рассказать кому-то.

— Я не должна была уходить, не сказав тебе. Я больше не буду этого делать.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя как в тюрьме, но мне нужно обеспечить твою безопасность, и я не смогу этого сделать, если не буду знать, где ты. Скажи мне, что ты понимаешь.

Ноэми кивнула, золотой голод согревал ее зеленый взгляд, а дрожь сотрясала ее. Я не был уверен, было ли это желание или холод, или и то, и другое.

Первобытный человек внутри меня издал дикий рык. — Давай отведем тебя в душ, прежде чем я снова тебя трахну.

Моя жена была в равной степени невинной и соблазнительной сиреной — сочетание было просто пьянящим. Бишоп называл меня одержимым, но это было не так. Мое желание к ней выходило за рамки этого. Это было химическое вещество в моей крови, превосходящее всякую логику и разум.

Я был зависим от одной только мысли о ней.

Она была всем, что имело значение, и все, что угрожало ей, встречало мой гнев. Фаусто Манчини считал себя крутым, но он и понятия не имел, какого зверя он выпустил на волю.

Готов ты или нет, ублюдок. Вот. Я. Иду.