ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

— Ты хочешь что-то сказать? — спросил Коннер, как только мы оказались в машине. Он заметил спад в моем настроении, но я не была готова признаться в источнике своего раздражения.

— Нет, просто хочу есть. — Я не сводила глаз с бокового окна.

Через некоторое время мы подъехали к ресторану под названием Neary's. Снаружи он выглядел небольшим, но внутри оказался большим. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказала, что это заведение работает столько же, сколько существует здание — возможно, с тридцатых или сороковых годов, но в хорошем смысле. Паб в ирландском стиле обладал большим шармом. Вдоль стен стояли красные виниловые кабинки, а также ирландские памятные вещи и старинные бра, которые излучали теплый свет по всему уютному помещению.

— Это семейный ресторан, — сказал Коннер, подводя меня к свободному столику в центре длинной комнаты. — Все в порядке, Талли? — Он поднял подбородок, обращаясь к симпатичной кудрявой служащей неподалеку.

— Конечно, мистер Рид. — Она подошла и выдвинула для него стул, сверкнув соблазнительной улыбкой. — Могу я принести вам ваше обычное блюдо?

Невероятно, черт возьми.

Неужели так все и будет? Всегда быть третьей лишней в своем чертовом браке?

— Это было бы здорово, спасибо. Ноэми, что бы ты хотела выпить?

Я надулась и плюхнулась на свое место, отказываясь смотреть в сторону Коннера. — Домашнее красное подойдет.

Как только Талли покинула нас, Коннер пододвинул свой стул ближе ко мне, между нами оказался один угол маленького столика. — Ты ревнуешь? — спросил он с любопытством, потирая рукой заросший щетиной подбородок.

— Я просто думаю, что это неуважительно. Все эти женщины трахают тебя своими глазами, как будто меня здесь нет.

Что-то темное и первобытное промелькнуло в его глазах. — Ты ревнуешь. — На этот раз он произнес эти слова с хищным весельем, как кот, наблюдающий за мышью, извивающейся в ловушке.

— Так бы ты назвал это, если бы Бишоп и все остальные мужчины, с которыми мы сталкивались, откровенно представляли меня голой? — Теперь его внимание было приковано ко мне, поэтому я продолжила серьезно. — Если бы эти отношения были настоящими, то несколько пристальных взглядов меня бы не беспокоили. Но они не настоящие, и это только еще больше все запутывает.

Лицо Коннера стало переменчивым — его черты стали более резкими, а гнев — более острым. — Что ты имеешь в виду, если бы это было реально? — Каждое отточенное слово пропитано ядом.

— Ну, мы женаты, но это в основном шоу, верно? Это договоренность для наших семей. — С каждым словом я закапывала себя все глубже, но не знала, как это сделать.

Мой муж наклонился вперед в своем кресле, его тело кипело от гнева. — Шоу? Я кажусь тебе каким-то актером? Потому что я уверен, что ты кончила на моем языке и пальцах так же реально, как это, блядь, бывает. Я же говорил тебе, что это нечто большее, чем какая-то чертова договоренность.

Жар обжег мои щеки, пока я оглядывала ресторан, молясь, чтобы его никто не услышал. — Да, но что это значит?

— Это значит, что ты моя, а я твой.

— Ты так говоришь, — тихо предложила я, опустив взгляд на свои руки. — Но я ничего о тебе не знаю. — Когда я снова взглянула на него, я позволила ему увидеть мою неуверенность и страх. Это возымело желаемый эффект.

Плечи Коннера заметно расслабились, когда он откинулся в кресле. — Что ты хочешь знать?

— Ты можешь рассказать мне о Дженовезе? Я не знала, что ты был усыновлен.

Он кивнул, давая официанту время, чтобы принести наши напитки. — Несколько месяцев назад моя биологическая мать вышла на связь и предложила общение. Я не был заинтересован, но когда мои дяди узнали, что я сын Мии Дженовезе, они подтолкнули меня к встрече с ней.

— Я даже не могу представить, каково это.

— Все не так плохо. У меня была хорошая жизнь, и я не осуждаю ее выбор. Мие было всего шестнадцать, когда она забеременела мной. Когда я родился, она отнесла меня вместе с четками в католическую церковь, которую посещали мои приемные родители. Мама уже в юном возрасте знала, что не сможет иметь детей, поэтому, когда появилась возможность, она сразу же усыновила меня. Все сложилось наилучшим образом.

— Думаю, теперь все это имеет немного больше смысла — ирландцы и итальянцы вместе.

— Твой отец не рассказывал тебе ничего из этого? — Он покачал головой, закатив глаза. — Неважно. Конечно, не рассказывал.

Я пожала плечами. — Это было необычно, что две группы объединились, но меня учили, что не мое дело задавать вопросы.

— Ну, можешь выкинуть эту чушь из головы, — ворчал он. — Ты моя жена, а не работник. Я ожидаю, что ты спросишь меня, если у тебя есть вопрос.

Я сделала паузу, решая, хочу ли я проверить его утверждение. — Что значит для тебя быть частью ирландской и итальянской семьи?

Он тяжело вздохнул. — Я не совсем уверен. Это мало что меняет в том, что касается организаций. Даже наш брак не дает мне никаких особых привилегий в Пяти семьях. С этим у меня все в порядке. А вот с личными делами все сложнее. Миа все время хочет встретиться, а я не заинтересован. Я не знаю, что, черт возьми, с ней делать.

Мое сердце одновременно сжималось и взлетало от его объяснений. Мне было неприятно, что он оказался в такой сложной ситуации, но я также была рада, что он доверился мне о чем-то настолько личном. Он демонстрировал мне такую степень доверия, которой я никогда не ожидала.

— Я не думаю, что есть какая-то причина, по которой ты не можешь делать все медленно. Похоже, что до сих пор ты был очень сговорчив, — мягко предложила я.

Он изучал меня, голубые глаза буравили мои, пока к нам не присоединился официант и не разрушил чары, державшие нас в плену. Мы потратили минуту на изучение меню, затем сделали заказ. Я выбрала традиционное ирландское блюдо, которое он рекомендовал, желая узнать больше о культуре, в которой он вырос.

— Я бы хотел больше узнать о твоей маме, — сказал Коннер, когда мы снова остались одни. — Но только не в том случае, если это тебя расстраивает.

— Я с удовольствием расскажу тебе о ней. Она была замечательной матерью — всегда одаривала нас любовью и вниманием. Мы делали пряничные домики на Рождество и сами красили яйца на Пасху. Она поощряла нас читать и любила пробовать новые идеи для рукоделия, которые она почерпнула в Интернете. Она водила нас на фермерские рынки, в кино и на бродвейские спектакли и была счастлива это делать. Я никогда не чувствовала себя обузой для нее. С такой вовлеченной и любящей мамой, какой она была, я почти не замечала отсутствия отца; хотя, думаю, будучи мальчиком, Санте чувствовал это больше.

Сапфировый свет в глазах Коннера потеплел, когда я заговорила. — Я думаю, наши матери хорошо бы поладили. И хотя мой отец не такой засранец, как твой, он определенно был авторитетной фигурой в доме.

— Признаться, он показался мне немного пугающим.

Он мягко улыбнулся. — Нет, не пугающий. Он был единственным шурином в очень дружной семье. Я думаю, он всегда чувствовал, что должен доказать свою значимость. — Коннер опустил глаза на стол, где его пальцы медленно вращали наполненный виски стакан на белой скатерти. Казалось, он погрузился в свои мысли. Хотя мне было интересно, что это были за мысли, я не хотела подталкивать его и нарушать легкое течение нашей беседы.

— А что насчет Бишопа. Расскажи мне побольше о твоей истории с ним.

Дьявольский блеск зажег его глаза, прежде чем Коннер начал рассказывать несколько историй, которые заставили меня посочувствовать его бедной матери. Мне понравилось слушать о его жизни, и я оценила его вдумчивые вопросы о моей. Час, проведенный нами, прошел так быстро, что мне не хотелось уходить, но Коннеру, похоже, было не до этого. Он инициировал наш отъезд, как только мы закончили есть, и проводил меня к машине.

— Тебе нужно было вернуться на работу сегодня вечером? — спросила я, как только он отъехал от обочины.

Он просто ответил нет. Когда он снова припарковался, но не у жилого дома, я сдалась и потребовала больше информации.

— Куда мы приехали?

Он показал головой на другую сторону улицы. Я растерянно посмотрела на ряд ветхих предприятий, но последовала за ним из машины. Когда он привел меня к двери небольшого тату-салона, я замерла.

— Что мы здесь делаем?

— А ты как думаешь? — Он взял меня за руку и потянул внутрь, пока я, спотыкаясь, пыталась мысленно догнать его.

— Если это не мистер Рид, — окликнул лысый мужчина, покрытый татуировками, сидящий за компьютером за стойкой. — Как дела, приятель?

Они обнялись, по-мужски пожав друг другу руки.

— Хотел зайти и представить свою молодую жену. Может, у тебя найдется минутка для пары маленьких.

Подожди, пары? Пары татуировок?

Я внезапно оказалась в состоянии повышенной боевой готовности.

— Черт, мужик. Поздравляю. — Парень посмотрел на меня и ухмыльнулся. — Меня зовут Пако.

Я настороженно улыбнулась в ответ. — Ноэми.

— Очень приятно, Ноэми. — Он снова повернулся к Коннеру. — У меня определенно есть время. Ты первый?

— Подожди. Что здесь происходит? — пролепетала я, не в силах больше сдерживать свою панику.

— Да, — ответил ему Коннер, не обращая внимания на мое очевидное расстройство. — Это даст ей минуту, чтобы решить, где она хочет иметь свою.

Если бы мои глаза расширились еще больше, то рисковали выскочить прямо из глазницы.

— Прости? Я не могу просто взять и сделать татуировку.

— Почему нет? — спросил Коннер, оба мужчины уставились на меня так, словно у меня выросла третья рука.

— Потому что… Потому что…

Ну, блин.

Почему я не могла сделать татуировку? Хотела ли я татуировку? Это зависело от того, что это было.

— Что ты сделаешь? — спросила я, с каждой секундой все больше расстраиваясь.

— Я наношу твое имя на внутреннюю сторону запястья. — Он наклонился ко мне, его взгляд приковал меня к месту. — И мы не уйдем отсюда, пока мое имя не будет где-то на тебе. Таким образом, ты будешь знать, что все по-настоящему. Нет ничего более реального, чем кровь и чернила.