Не раз уже отмечено, что те, кто занимается физикой, естественной историей, физиологией или химией, обычно отличаются мягким, уравновешенным и, как правило, жизнерадостным нравом, тогда как авторы сочинений по вопросам политики, законоведения и даже морали-люди угрюмые, склонные к меланхолии и т. д. Объясняется это просто: первые изучают природу, вторые-общество; первые созерцают создания великого творца, вторые вглядываются в дело рук человека. Следствия не могут не быть разными.

Если хорошенько вдуматься, какой остротой восприятия, тонкостью слуха, чувством ритма и другими редкостными свойствами ума и души

О, безднам (лат.).

надо обладать, чтобы любить, понимать и по достоинству оценивать хорошие стихи, то поневоле придешь к выводу, что, невзирая на притязания людей из всех слоев общества, мнящих себя арбитрами в области изящнойй словесности, у поэтов в общем еще меньше истинных судий, чем

у геометров. Конечно, поэты могли бы вовсе пренебречь публикой и. общаясь лишь со знатоками, поступать со своими трудами так, как поступал со своими знаменитый математик Вьет в те времена, когда занятия математикой были делом куда менее распространенным, чем сейчас: он издавал ограниченное число экземпляров, а затем дарил их тем, кто мог уразуметь его книгу, насладиться ею или опираться на нее в своей работе. Об остальных Вьет просто не думал. Но он был богат, а большинство поэтов бедно. К тому же, возможно, геометры не наделены таким тщеславием, как поэты, а если и наделены, то находят ему лучшее примение.

У иных людей остроумие (инструмент, пригодный в любом деле)-это то лишь природный дар, который деспотически завладевает ими и е не подвластен ни их воле, ни разуму.

Мне хочется сказать о некоторых метафизиках то, что Скалигер * сказал- о басках: оГоворят, они понимают друг друга, но, по-моему, это сказк и .

Имеет ли право философ, обуреваемый тщеславием, презирать припридворнoго, обуреваемого корыстью? На мой взгляд, вся разница между ними в том, что один из них уносит луидоры, а другой уходит, вполне довольный тем, что слышал их звон. Намного ли выше Даламбер,* который из тщеславия угодничал перед Вольтером, любого из угодников Людовика XIV, добивавшихся пенсии или выгодного места?

Когда наделенный приятными свойствами человек из кожи вон лезет

из-за невысокой чести прийтись по вкусу людям, не входящим в число друзей (а к этому стремятся многие, особенно литераторы, ибо для них умение нравиться превратилось в ремесло), то ясно, что движет им этом либо корысть, либо тщеславие. Он выступает в роли не то куртизанки. не то кокетки или, если хотите, комедианта. Порядочен ли тот, кто старается быть приятным в кругу людей, которые по душе ему самому.

Кто-то сказал, что заимствовать у древних-значит заниматься пиратством в открытом море, а обкрадывать новейших авторов - значит промышлять карманным воровством на улицах.

Иной раз блестящие стихи слетают с пера человека отнюдь не блестящего; значит, он обладает тем, что мы называем талантом. Бывает и так: стоит блестящему человеку взяться за писание стихов, как мысли его теряют всякий блеск; это с несомненностью доказывает, что он лкшен поэтического дара.

Большинство произведений, написанных в наше время, наводит на мысль, что они были склеены за один день из книг, прочитанных накануне.

Хороший вкус, такт и воспитанность связаны между собой куда теснее, чем желательно считать литературной братии. Такт-это хороший вкус в поведении и манере держать себя, а воспитанность-хороший вкус в беседе и речах.

В оРиторикеп Аристотелям есть отличная мысль о том, что всякая метафора, основанная на аналогии, должна быть убедительной и в том случае, если ее перевернуть. Так, мы говорим, что старость - это зима жизни. Переверните метафору, сказав, что зима-это старость года, и она прозвучит столь же убедительно.

В литературе, как и в политике, стать великим или хотя бы произвести значительный переворот может лишь такой человек, который родился вовремя, то есть когда почва для него уже была подготовлена.

Вельможи и остроумцы - вот два сорта людей, которые тяготеют друг к другу и обладают немалым сходством: первые пускают немного больше ныли в глаза, вторые поднимают немного больше шуму, чем прочие смертные.

Литераторы любят тех, кого они развлекают, как путешественники тех, кого они приводят в изумление.

Что представляет собой литератор, не обладающий возвышенным характером, достойными друзьями и хотя бы небольшим достатком? Если этого последнего преимущества он лишен в такой степени, что не может пристойно существовать в кругу общества, к которому принадлежит по праву таланта, зачем тогда ему свет? Не единственный ли для него выход-замкнуться в уединении, где он сможет совершенствовать свою душу, свой характер, свой разум? Зачем ему терпеть иго общества, не получая взамен ни одного из тех преимуществ, которыми оно награждает своих сочленов, принадлежащих к другим слоям? Многие литераторы, принужденные принять этот выход, уже обрели счастье, которое прежде тщетно пытались отыскать. Они с полным основанием могут сказать, что получили все именно тогда, когда им во всем было отказано. Как часто приходится нам вспоминать слова Фемистокла: оУвы1 Мы погибли бы. если бы не погибли*п.

Прочитав какой-нибудь труд, отмеченный духом добродетели, люди нередко говорят: оЖаль, что автор не пожелал рассказать в своем сочинении о самом себе, лишив нас тем самым возможности проверить, действительно ли он таков, каким кажетсяп. Что греха таить-сочинители дали немало поводов для подобных рассуждений; однако я не раз убеждался, что читатели прибегают к таким рассуждениям лишь для того, чтобы им не пришлось восхищаться высокими истинами, запечатленными в писаниях порядочного человека.

Писатель, наделенный хорошим вкусом, являет собой в кругу нашей пресыщенной публики то же зрелище, что молодая женщина среди старых распутников.

Тот, кто слегка приобщился к философии, презрительно относится к знаниям, но тот, кто ею проникся, глубоко их уважает.

Поэт, да обычно и всякий литератор, редко когда наживается на своем труде; что же до публики, то ее отношение к автору можно определить

как нечто среднее между оБлагодарю вас)п и оПошел вон1п. Таким образом, ему остается одно: наслаждаться самим собою и каждой минутой своей жизни.

Молчание автора, сочинявшего прежде хорошие книги, внушает публике больше уважения, чем плодовитость сочинителя посредственных произведений; точно так же безмолвие человека, известного своим красноречием, действует куда сильнее, нежели болтовня заурядного говоруна.

Немало литературных произведений обязано своим успехом убожеству мыслей автора, ибо оно сродни убожеству мыслей публики.

Как посмотришь на состав Французской академии, так невольно начимаешь думать, что девизом своим она избрала стих Лукреция: *

Certare ingenio, contendere habilitate.*

Почетное звание члена Французской академии подобно кресту Святого Людовика, который можно увидеть и на том, кто ужинает в Марлийском дворце, и на том, кто заканчивает день в третьеразрядной харчевне.

Французская академия подобна парижской опере, которая существует оа средства, не имеющие к ней никакого отношения, вроде обязательных отчислений в ее пользу со всех провинциальных оперных театров, платы за право пройти из партера в фойе и т. д. Вот и Академия живет за счет раздаваемых ею привилегий. Она точь-в-точь как Сидализа у Гроссе: *

Чтоб цену eй могли вы по заслугам дать, Сначала следует вам с нею переспать.

Литература и в особенности театр дают сейчас людям возможность приобрести репутацию, как некогда заморские острова давали возможность нажить добро: достаточно было туда приехать, чтобы тотчас же разбогатеть. Но большие состояния, нажитые предками, обернулись ущербом для потомков, ибо земли, прежде плодородные, оказались совершенно истощенными.

· оКак в дарованьях они состязаются, спорят о родеп (лат.). Пер. Ф. Петровского.