Мой отец никогда хорошо не относился к проявлению нежности, и тут я согласна с ним — это пустая трата времени.

— Потеряла работу.

Он безэмоционален, ни малейшего проявления чувств.

— Твой приезд... это временно?

Перевод:

«Через сколько ты сбежишь на этот раз?»

Я приближаюсь на шаг, но всё ещё остаюсь на расстоянии вытянутой руки. Надеюсь, он расценит это, как мою смелость и упертость, а не необходимость в некоем пространстве, пока я отдаю себя на растерзание его милосердию.

Но факт остается фактом, я в отчаянии. И да, черт возьми, мне не хватает рядом надежного человека. Тревор не плох, но сложно искать поддержки у того, кого больше волнует состояние его очередного выпуска «New York Times».

— Не знаю, я на мели, и мне больше некуда пойти, — пожимаю плечами и зарываю носок своего белого кроссовка в грязь. — Думала, может, смогу остановиться у тебя, пока вновь не встану на ноги, — вот вам и речь стойкой девочки.

Один лишь взгляд моего отца, и я снова шестнадцатилетняя девчонка.

Он напрягается, отчего бледно-голубые глаза становятся более устрашающими.

— Что потом?

— Наверное, попробую вернуться на телевидение. Если, конечно, меня возьмут.

Он чешет подбородок и в уголках губ появляется еле заметная полуулыбка.

— Кто тебя довёл, Шай?

Только отец считает мою крайнюю чувствительность забавной.

— Практически каждый.

— Чёрт, почему я не удивлен? — он опускает подбородок и чешет шею, но я всё ещё могу видеть его улыбку.

— Господи, ну спасибо, пап.

Наступать на больную мозоль, так по-Дженнингски, если честно. Возьми себя в руки и не ной.

Раздается еле слышный смешок, а после он сосредотачивается и пронзает меня взглядом.

— Во что ты, чёрт побери, одета?

Я опускаю глаза на мои цвета хаки капри, которые наполовину закрывают икры и на мятно-зеленое поло.

— Единственное, что было.

— Твоя комната стоит нетронутой со дня отъезда. Все вещи на своих местах, — он переводит взгляд на мои ноги. — Не хотелось бы, чтобы твои хорошенькие кроссовочки испачкались от прогулок по местным улицам.

Я здесь каких-то три минуты, а он уже начинает ссору. Сдерживаю ворчание и череду брани, которая так и рвется из меня, и лишь киваю.

— Дом не заперт. Ужин в семь, — он отходит от машины и проходит мимо.

Это было почти безболезненно. Он не упоминает ни ночь, когда я уезжала в колледж и наговорила кучу ужасных непростительных вещей, не упрекает меня всеми теми обещаниями, что я давала, пытаясь вычеркнуть его из моей жизни. Ничего.

— Это всё?

Он останавливается и бросает взгляд через плечо.

— Ты моя дочь, так?

Я не отвечаю, это и так очевидно.

— Что за человек смог бы отвернуться от собственной дочери?

Мои глаза мгновенно жжет, и, если бы я была одной из тех сентиментальных девушек, то уже разрыдалась бы. Но это не про меня.

— Кроме того... я знал, что ты вернешься, — бубнит он, направляясь к двери.

Моя сила воли идет ко дну, и из меня вырывается неконтролируемый, даже жалкий вскрик. Ответные насмешки моего отца только ещё больше выводят меня из себя.

— Ну вперед, выпусти пар. Мы поговорим вечером, — дверь офиса закрывается за ним, а я так топаю ногой, что её сводит от боли.

Высокомерный, упертый, любящий покомандовать... уф!

Я шагаю к машине, но вопреки приказам отца я ещё целый час катаюсь по округе. Да, это лишь трата топлива. И да, это нерационально, так как у меня нет денег. Но я делаю это с улыбкой на лице.

Возможно, все в этом городе и выполняют приказы Нэша Дженнингса, но только не я.