— Никогда не благодари мужчину за то, что он тебя поцеловал.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто киваю, пока мой разум бешено вращается, ища какой-нибудь способ, любой способ, облегчить то, что внезапно стало слишком тяжелой атмосферой.

— Значит, ты не жалеешь, что превратил себя в публичное зрелище только для того, чтобы помочь какой-то случайной девушке с придурковатым парнем? — спрашиваю я легкомысленно, полушутя.

Он наклоняется ближе, всего на сантиметр, но это крошечное, незначительное движение, кажется, высасывает весь воздух из машины.

— Не могу представить, чтобы на земле нашёлся хоть один мужчина, который пожалел бы о том, что поцеловал тебя.

Я чувствую, как жар заливает мои щеки ещё сильнее. В мире нет способа, чтобы должным образом опровергнуть это утверждение, поэтому я просто смотрю в окно и притворяюсь, что не слышу тихого, веселого смешка, который он не может заглушить.

Машина скользит сквозь мокрую ночь, шины поднимают воду, когда мы сворачиваем на Комм Авеню. Единственным звуком, кроме мягкого стука дождя по крыше, является постоянное жужжание мобильного телефона Зеленоглазого, который он демонстративно игнорирует после одного мимолетного взгляда на экран. Тот, кто звонит, кажется, выводит его из себя, мрачная гримаса искажает его лицо, и он грубо засовывает сотовый обратно в карман, не потрудившись ответить.

Я украдкой бросаю на него взгляд, борясь с румянцем. Он воплощение самообладания, а я воплощение хаоса. С моих волос постоянно капает вода, пропитывая ткань его куртки. Подо мной на кожаных сиденьях образуется законная лужа. Я даже не хочу знать, как выглядит мой макияж в данный момент, если, конечно, он остался на моём лице.

— Боже, я в полном беспорядке, — бормочу я себе под нос. — Мне очень жаль, я, вероятно, испорчу ваши сидения...

— Джемма, — его голос твёрд. — Не беспокойся об этом.

— Крисси и Марк убьют меня, когда я появлюсь в таком виде, всё ещё злая и смущенная. Это будет их напрягать… это последнее, что им сейчас нужно. Крисси беременна, и это довольно рискованно, я думаю, ей нужен постельный режим и вся эта ерунда. Скажем так, у них и так достаточно поводов для беспокойства, не добавляя в список мою драму, — я вздыхаю, чувство вины шевелится в моём животе. — Разве я худший друг из всех, кто когда-либо навязывался им?

Он молчит мгновение, глядя на меня так, словно я только что попросила его пробежаться голышом по улицам Бостона.

— Неважно, — бормочу я. — Ты не обязан отвечать на этот вопрос. Я идиотка.

Его брови сходятся в замешательстве.

— Что?

— То, как ты смотришь на меня… — я качаю головой и отворачиваюсь. — Извини, просто не обращай на меня внимания.

В его глазах вспыхивает понимание.

— Я пялюсь не потому, что ты идиотка, я пялюсь потому, что весь последний час тобой помыкал и оскорблял этот придурок... — он сжимает челюсти. — ...ты промокла до костей, дрожишь от холода и застряла в машине с кем-то, кого едва знаешь... Большинство людей были бы счастливы навязаться своим друзьям после такой ночи, как ты провела. Но ты больше беспокоишься о том, чтобы не побеспокоить их, чем о том, чтобы чувствовать себя комфортно.

Его глаза устремлены на моё лицо в таком пристальном изучении, что я борюсь с желанием поёрзать на своём месте, и когда он снова заговаривает, его голос спокоен:

— Я пялюсь, потому что ты меня удивила, а люди не часто на такое способны.

Я ничего не говорю, просто смотрю на него, не находя слов.

— И для протокола, — добавляет он, понизив голос, — я не думаю, что способен игнорировать кого-то вроде тебя. Любой, кто это делает… ну, он либо слеп, либо глуп.

— Ох, — шепчу я, потрясенная и смущенная его словами.

Не отводя взгляда, он окликает водителя.

— Эван?

— Сэр?

— Планы изменились. Сделай петлю, вдоль реки. Мы дадим Джемме немного времени обсохнуть, прежде чем высадим её.

— Да, сэр, — говорит Эван, направляя машину на другую полосу.

Секундой позже он нажимает кнопку, которая поднимает перегородку между передним и задним сиденьями, чтобы дать нам немного уединения.

— Ты не должен был этого делать, — шепчу я, как только мы остаёмся наедине. — Я уверена, что у тебя есть дела поважнее.

— Не совсем, — говорит он, пожимая плечами.

— Ну... спасибо.

— Это не проблема.

— Я даже не знаю твоего имени, — говорю я, когда мой взгляд скользит по его лицу.

Его губы дергаются, как будто он находит эту новость чрезвычайно занимательной.

— Я знаю.

— И, судя по выражению твоего лица, я предполагаю, что должна знать твоё имя?

Он пожимает плечами, ничем не выдавая себя.

— У тебя есть абонемент на баскетбол и шофер. Только у важных людей есть шоферы, где-то было такое правило.

— Угу, — он ухмыляется.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Так кто же ты?

— За кого ты меня принимаешь?

— Не знаю, поэтому и спрашиваю, — я вздыхаю. — Дай мне подсказку.

Он удивленно качает головой.

— О, прекрасно! — ворчу я, уставившись на него. — Я догадаюсь. Даже, несмотря на то, что я ужасно разбираюсь в этих вещах.

Он снова тихо посмеивается, и этот звук заставляет меня невольно улыбнуться. Подняв одну руку, чтобы погладить подбородок, я принимаю выражение глубокого созерцания и пригвождаю его прищуренным взглядом. Я глазами сканирую его джинсы и футболку, которые на первый взгляд кажутся повседневными, но после ещё одного взгляда становится явно, что они хорошо сшиты, скорее всего, дизайнерские, затем перевожу взгляд на его часы на запястье с дорогими серебряными "Ролексами", которые блестят даже при слабом освещении автомобиля.

Хммм.

— Ну, ты привлекателен, чисто выбрит и явно богат, — говорю я, отчего его губы снова подёргаются. — Не настолько груб, чтобы быть рок-звездой. Высокомерен, но не так, как любят своё отражение модели и актеры.

Он откровенно смеётся, услышав мои слова.

— Я думал, ты художница, а не психиатр.

— Наблюдать за людьми — это вроде как моя работа, — говорю я, ухмыляясь. — Ну, это и канноли³ от Марии в Норт-Энде. Это тоже моя фишка.

Его глаза озаряются улыбкой, морщинки собираются в уголках.

— Мне кажется, канноли Марии нравятся всем.

— А, так он любит итальянскую кухню... Это подсказка? О! Я поняла, ты босс мафии.

— Нет, — его ухмылка становится шире. — Хотя я, вероятно, не признался бы в этом, если бы был.

— Хорошо... Ты ведущий новостей!

— Попробуй ещё раз.

— Ты мэр!

— Ты не знаешь, как выглядит мэр Бостона?

— Заткнись, — мои щёки пылают. — Ты хочешь, чтобы я остановилась?

— Нет, мне нравятся твои догадки.

— Ладно, — борясь со смехом, я заставляю своё лицо снова принять серьёзное выражение. — У тебя нет неряшливой бороды, так что ты не можешь быть игроком "Ред Сокс", и хотя у тебя приятные накаченные мышцы ... — я неопределенно указываю на его грудь и область живота. — ... ты не похож на полузащитника "Патриотов", это уж точно.

— Ты оскорбляешь моё мужское достоинство?

— Совсем чуть-чуть, совсем чуть-чуть, — я смеюсь. — Итак, я предполагаю...

— Предвкушение убивает меня, — шутливо говорит он.

Я бросаю на него взгляд.

— Ты либо Кеннеди, один из парней Уолберга, либо тайный младший брат Тома Брейди.

— Ух, ты, — говорит он, широко раскрыв глаза.

Я чувствую, как моё сердцебиение ускоряется. Я действительно права?

Такого никогда не бывает!

— Что? — задыхаясь, спрашиваю я.

Он фыркает.

— Ты абсолютно ужасная гадалка.

— Эй, — я протестую, оскорбленная. — Не то чтобы я тебя не предупреждала.

— Всё в порядке, я не буду держать на тебя зла.

— Как великодушно с твоей стороны, — саркастически бормочу я. — Держу пари, ты не справишься лучше.

Его глаза блестят.

— Ты художник.

— Это жульничество! — протестую я. — Ты подслушал, как Ральф поносил мои картины во время игры.

Когда я упоминаю об этом, на его лице появляется мрачное выражение.

— Верно, но я бы всё равно понял, что ты художник.

— Как?

— У тебя на ботинках пятна краски, а у левого локтя зелёное пятно.

О, отлично. Ну, и позорище.

— Чёрт.

Он смеется.

— Ты делаешь это со всеми или только со мной?

— Что делаю?

— Вот так краснеешь.

Мои щёки становятся ещё краснее.

— Ох, со всеми, — бесстыдно вру я.

Его ухмылка становится шире, как будто он знает, что я полна лжи.

— Ага.

— Знаешь, мне кажется, я чувствую себя лучше, — решительно говорю я, складывая руки на груди. — Теперь ты можешь отвезти меня к Крисси.

— Не смущайся. Это чертовски мило, — он склоняется ближе, и мой желудок сжимается в ответ. — Большинство женщин, которых я встречаю, так заняты тем, чтобы быть утончёнными, что забывают быть настоящими.

Я пристально смотрю на него.

— Может быть, ты общался не с теми женщинами.

— Может быть, — мягко соглашается он, протягивая руку и убирая мокрую прядь волос с моей щеки.

Как только его пальцы соприкасаются с кожей, мой рот приоткрывается, и из него вырывается вздох. Я почти в оцепенении, когда он добавляет:

— Но я бы не подошёл тебе, Джемма.

Отстранившись, я смотрю на него. Я так поражена его словами, что забываю смущаться.

— И почему это?

— Ты слишком мила для меня.

— Я не милая. Я жесткая.

— Сказала девушка, которая не любит контактные виды спорта и, когда в последний раз ходила в спортзал, растянула свою ва...

— Ах! — кричу я, прерывая его. — Ладно. Не нужно вдаваться в подробности.

Он снова ухмыляется, и мой желудок сжимается от этого зрелища.

— Ты самоуверенный. И злорадный. Некоторые могут даже сказать, раздражающий, — говорю я ему, и прищуриваю глаза, смотря на его улыбающееся лицо. — Я решила, что ты мне не нравишься.

Он наклоняется ещё ближе, и моё сердце начинает колотиться в груди.

— О, я тебе нравлюсь, — шепчет он. — В этом-то и проблема.

— Ты встречаешься только с женщинами, которым не нравишься?

Его глаза блестят.

— Я вообще не хожу на свидания, Джемма.

— О, — шепчу я, мой разум переживает сложные времена от всего, что подразумевают его слова.

Всё в этом мужчине, от того, как он целуется, до того, как он смотрит на меня, до сексуальной энергии, практически изливающейся из него, кричит, что он не из тех, кто долго обходится без женской компании. Итак, он может и не встречаться, но он определённо...