Глава 21

4 месяца назад

Маверик

В прошлом году наша семья была чертовски напугана. И позвольте мне сказать вам, что ничто так не объединяет распавшиеся части семьи, как страшное слово «рак». Независимо от того, насколько вы далеки друг от друга по близости, по убеждениям или морали, есть две вещи, которые гарантированно сплотят семью: новая жизнь и конец жизни.

Во время обычного воскресного семейного ужина я заметила шишку на шее моего отца. Она выступала с левой стороны и была едва видна невооруженным глазом, но меня всегда очаровывало именно это родимое пятно на его горле в идеальной форме подковы. Он сказал мне, когда я была маленькой, что это его талисман на удачу, и он знал, что это означает, что ему суждены великие свершения. Раньше я даже жалела, что у меня его нет.

И эта шишка была прямо под тем родимым пятном. Она была достаточно большой, чтобы лишь слегка искажать форму, и именно это привлекло мое внимание. Очевидно, она была там довольно долго, и мой отец игнорировал ее. Но я была неумолима, пока он не посетил своего врача, который направил его к специалисту в Де-Мойне, который после нескольких первоначальных анализов, которые оказались безрезультатными, бросался такими словами, как лимфома и лейкемия. После нескольких недель тыканья иголок, сканирований и биопсий ему был поставлен диагноз «тиреоидит Хашимото», аутоиммунное заболевание, которое заставляет организм работать против самого себя, разрушая собственную щитовидную железу. Несколько простых лекарств и частые анализы, чтобы убедиться, что они работают должным образом, вот и все, что потребовалось, чтобы снова вернуть его к жизни.

И все же мы снова здесь. Снова в больнице. Ходим взад-вперед. Чертовски напуганные. Но на этот раз это гораздо, гораздо серьезнее, чем воспаленные узлы.

Я грызу ногти. Качаю ногой. Постукиваю пальцами, пока подушечки не немеют. Я жду вестей. Любое слово. Любые новости.

Что угодно.

Ненавижу больницы. Ненавижу этот запах. Стерильное, холодное окружение. Чувство опустошенности, которое овладевает вашими чувствами. Боль и страдание, которые пронизывают каждую частичку вас, пока вы не почувствуете, что дюжина миль, ливни или годы не смоют их.

Вспышка цвета отвлекает мое внимание от покусывания кожи на большом пальце.

Киллиан.

В своей красной ветровке. В спешке прорывается через двери отделения неотложной помощи.

Он быстро осматривает комнату, прежде чем его обеспокоенный взгляд останавливается на мне. Тремя длинными шагами он сокращает расстояние между нами и, даже не спрашивая, обнимает меня. Он прижимает меня к себе. Гладит по волосам. Шепчет, что все будет хорошо.

— Уже есть какие-нибудь известия? — вздыхает он.

Я не была окружена широким телом Киллиана уже более трех лет. И это кажется... чужим. Совсем не так, как я думала, что это будет после стольких лет. Я привыкла к худощавому телосложению Кэла. К его хрипотце в голосе, когда он напевает мне на ухо. Я привыкла к тем дополнительным двум дюймам, которые у него есть по сравнению с Киллианом. Как идеально я вписываюсь в изгибы его тела.

— Он все еще в операционной, — бормочу я в грудь Киллиана. Он отпускает меня, но держит мои щеки между ладонями. Его большой палец слегка поглаживает мой подбородок. Мою кожу там покалывает. Мое дыхание учащается, когда я понимаю, что мы близко. Слишком близко. Его дыхание попадает на мое лицо, когда он переводит взгляд с моих глаз на губы. На долю секунды я боюсь, что он собирается поцеловать меня. На долю секунды я думаю, что позволю ему это сделать.

Только на одну короткую, мимолетную секунду.

А потом все исчезает. Я отстраняюсь, разрывая его хватку. Его взгляд перемещается, останавливаясь на моей матери. Он покидает меня неохотно, чтобы подойти к ней и нежно обнять. Она шмыгает носом. Я наполовину задаюсь вопросом, не фальш ли это, но красный цвет ее глаз и выражение лица говорят мне, что это не так. Она любит моего папу, по-своему.

— Где Кэл? — спрашивает Киллиан, как будто внезапно осознав, что моего мужа здесь нет. Слава Богу, что он не стал свидетелем того вопиющего, неуместного проявления привязанности, которое мы только что разделили.

— Миннеаполис, — рассеянно отвечаю я.

Как и несколько месяцев назад, его брови поднимаются в замешательстве, и я добавляю.

— Он уже в пути. Скоро будет здесь.

Папу привезли в местную больницу скорой помощи Дасти Фаллс три часа назад с болью в груди. На этот раз в ход пошли такие слова, как «обширный сердечный приступ», «без сознания» и «серьезные повреждения». Они немедленно перевели его в Де-Мойн, более чем в часе езды отсюда. Мы с мамой забрались в мой «Шевроле Малибу» и проехали за машиной скорой помощи семьдесят девять миль до больницы Милосердия, где работают одни из лучших кардиологов во всей Айове.

Бригада хирургов увезла его, и с тех пор мы ждем.

— Ты говорил с Джилли?

Мускул на его челюсти несколько раз дергается, прежде чем он отвечает.

— Она в аэропорту. Смогла попасть на более ранний рейс. Вылет через полтора часа.

Я чувствую, как сжимаются мышцы моей собственной челюсти. Наш отец может быть мертв через полтора часа. Очевидно, Джиллиан улетела в Чикаго на целый день с друзьями. «За покупками». О да... Это сказано с большим сарказмом. И не дай Бог она возьмет напрокат гребаную машину и проедет пять часов, необходимых для того, чтобы побыть со своим отцом, который, возможно, умирает. Она уже должна быть на полпути к дому. Это то, что я бы сделала. Я бы мчалась, как летучая мышь из ада, чтобы добраться до него.

У меня странные отношения с родителями. Напряженные, вероятно, является лучшим описанием. Они мои родители, и я люблю их, несмотря на недостатки. Они дали мне жизнь. И хорошо меня воспитали. Они научили меня морали и ценностям, и я никогда ни в чем не нуждалась. Они могут не поддерживать многие мои решения; с другой стороны, я не обязательно поддерживаю их, так что, думаю, это справедливо.

Но в нашей семейной динамике чего-то не хватает, и мне всегда было трудно понять, чего именно. Это не любовь. Они любят меня. Я почти уверена, что мой папа отдал бы за меня свою жизнь. Моя мама? Она могла бы, но я бы не поставила на это свою пекарню. Думаю, может быть, дело в том, что они обычно ставят себя на первое место. Их желания. Их цели. Их друзья. Их дело. Их благотворительные организации. Мы всегда были запоздалой мыслью.

По крайней мере, так я себя чувствую. Однако Джиллиан смотрит на вещи по-другому, чем я. В детстве она была подлизой. Да и сейчас все еще такая. Думаю, именно поэтому у нее с ними лучше отношения, чем у меня, особенно с моей матерью. Она умеет угождать. Она преклонялась перед ними там, где я бунтовала. Если бы они хотели, чтобы она пошла налево, та бы с радостью пошла. Никаких вопросов не задавалось. Но я? Я бы десять минут спорила о неблагоразумии идти налево. Почему не прямо, не назад, не вперед, не вверх, не вниз или не вбок? И вообще, зачем идти? Это приводило мою мать в ярость. Папа, с другой стороны, думал, что это сделает меня подкованной в бизнесе.

И так оно и есть. Просто это не тот бизнес, который он хотел для меня, а именно, управлять его компанией. Когда я была маленькой, то представляла себя у руля. Мы даже говорили об этом. Я навещала папу в его большом угловом кабинете, сидя за его огромным столом в огромном кресле. Он выглядел таким важным. Звучал так авторитетно. Он говорил — люди реагировали. Я хотела этого. Уважения. Власти.

Но все изменилось, когда Киллиан вернулся. Только он вернулся не за мной, а ради Джиллиан. Ради моего отца. Ради другой жизни, в которой не было меня. И только мазохистка стала бы ежедневно подвергать себя работе со своим бывшим любовником, ставшим шурином. Никогда не забуду свой разговор с папой в тот день, когда я подала заявление об отставке. Он доставил мне немало хлопот, оспаривая мой выбор, но в конце концов согласился. Он знал, какой упрямой я могу быть, когда чего-то хочу. Он хорошо меня обучил.

Две недели спустя я вышла из ДеСото Констракшн Индастрис с тяжелым сердцем, но с невесомой душой. Позже я рассказала папе, что пекарня была моей давней мечтой, хотя на самом деле это было спонтанное решение, как только мой полный ненависти взгляд упал на руку моей сестры, переплетенную с рукой Киллиана.

— Эй. — Упомянутая рука кружит вокруг моей. Пальцы Киллиана скользят к моей ладони и сжимают. Я не отстраняюсь. Знаю… Я все еще слишком слаба, когда дело касается его. — Ты ведь знаешь, что дьявол, вероятно, вышвыривает его, пока мы разговариваем, из-за всего того горя, которое твой отец причиняет ему прямо сейчас, не так ли?

Я слегка фыркаю, вытирая водопад слез.

— Наверное, ты прав, — вру я.

Страх застывает как гигантский камень в глубине моей души. Мой отец скоро умрет. Я видела это по их лицам там, в отделении скорой помощи Дасти Фаллс. Это было сострадание. Сочувствие. Когда они увидели бледность его кожи, то так же, как и я, поняли, что мы планируем похороны в ближайшие двадцать четыре часа.

— Я еще не готова потерять его. — У меня перехватывает дыхание от всхлипа.

— Знаю, — мягко говорит он. Киллиан понимает наши сложные отношения с родителями лучше, чем кто-либо, за исключением, может быть, Кэла.

Откидываясь назад, он увлекает меня за собой, закидывая руку мне на плечо. Диван, на котором мы находимся, позволяет его бедру плотно прилегать к моему. При любых нормальных обстоятельствах это было бы приемлемо: мой шурин платонически утешает меня в трудную минуту. Но мы не нормальные. И наше прошлое совсем не платоническое. Это неправильно, но я позволяю ему нежно обнимать меня. Наклоняюсь к нему. Кладу голову ему на плечо. Сжимаю одну руку своей. Мне нужен якорь, и прямо сейчас он им является.

— Все будет хорошо, Мелкая.