– Каждый желает вознестись.

– Каждый желает вознестись.

Но именно благодаря нисхождению ты видишь истину вблизи.

—Майя Луна

Я сжимаю пальцы вокруг ладони Адама так сильно, что они наверняка причиняют ему боль. Он не останавливает меня.

Может быть, он знает, что мне нужна эта маленькая, осязаемая вещь прямо сейчас. Может быть, ему это тоже нужно.

Грязь и сухие листья хрустят под ногами, протестуя против каждого нашего шага. Даже земля призывает уйти. Нас окружают километры деревьев, длинных и тонких, отбрасывающих тени во всех направлениях, как будто пытающихся отпугнуть. Облака над головой серые и мутные, солнца нигде не видно; по крайней мере, это один из уголков природы, который принимает нас. Мягкие капли воды падают на землю и украшают кожу. Это должно быть красиво.

Если бы мы были где-нибудь в другом месте, так бы и было.

Прошло четыре месяца с тех пор, как были опубликованы новости о Мише. Я не отслеживала истории, но версии нашего прошлого преследуют нас повсюду.

Некоторое время мы получали несанкционированные статьи в той гостинице, где мы остановились. Мы знали, что Райф пересылает их нам, потому что подпись Sofia его почерком внизу выдавала его. Когда он понял, что Адам и Феликс смогли вычислить местоположение его и Стеллы, независимо от того, сколько раз они переезжали, я думаю, он струсил, потому что отправил открытку. С Северного полюса. С фотографией. Там тоже была записка, но это была всего одна строчка, и предназначалась она не мне. Во всяком случае, не напрямую.

Судьба всегда находит тех, кто бежит от нее. А пока прощай, мой старый брат и друг.

С тех пор мы ничего о нем не слышали. Но даже без Райфа Миша повсюду. Гражданские все еще говорят об этом, распространяя слухи приглушенным шепотом и неодобрительными взглядами. Как будто они прочитали об этом в журнале сплетен о знаменитостях.

Я слышал, что женщина утопила свою дочь, чтобы они могли умереть вместе, как некий заключительный поэтический акт.

Я скажу тебе кое-что, люди в наши дни слишком доверчивы. Именно поэтому я никогда никуда не хожу без своего 9-миллиметрового.

Это заговор. В каждом городе есть целые общества, секретные подземелья, которые ждут, чтобы забрать наших детей, даже сейчас. Мы никогда больше не будем в безопасности.

Ты можешь поверить, что они называют его Призраком Миши? Называть и восхвалять человека, ответственного за все эти исчезновения, как будто он какой-то герой?

Убийца - вот кто он есть. Такой же виновный, как и все остальные. Насколько нам известно, он был одним из них.

Затем были плакаты, цветы, павлиньи перья и другие подношения, украшающие стволы деревьев и заброшенные здания по всем штатам. Некоторые из них молятся, чтобы их дара было достаточно, чтобы уберечь близких. Другие благодарят Призрак Миши за защиту их и их детей. Затем были те, кто анонимно хвалит Мишу за их ‘блестящее’ и ‘превосходящее’ искусство. Меня тошнит каждый раз, когда я замечаю последнее. Я просто благодарна, что Адаму не нужно это видеть.

Бывают дни, когда он уходит, как сегодня, когда солнце прячется, а я рядом с ним. Но каждый день - это путешествие для нас обоих, медленный и интимный танец. Я наслаждаюсь каждым пьянящим шагом, который мы делаем вместе.

Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на мужчину, идущего рядом со мной. Его шаги длинные, челюсть сжата, а напряженный взгляд устремлен прямо перед собой. Рукава рубашки подвернуты, обнажая выпирающие сухожилия на предплечьях. Волосы влажные, растрепанные и падают на глаза.

Призрак Миши.

Он показывает мне эту свою сторону каждую минуту каждого дня, намеренно или нет. Она живет в тенях под его глазами. В электричестве, которое пронзает меня, когда его пальцы касаются моих. То, как он обхватывает своими большими руками мои маленькие, когда я держу его нож. Каждое действие вдыхает жизнь в самые темные и яркие части меня.

Мои ноги останавливаются, и я задерживаю дыхание, когда мы достигаем потертого забора из штакетника.

Это сад.

Приходи в мой сад.

Острая боль пронзает грудь.

Я знаю это место так же хорошо, как знаю ее песню. Но нелегко разобраться в разрозненных образах в моем сознании.

Я обвожу взглядом все вокруг, опираясь рукой на расщепленное дерево забора, чтобы мои ватные ноги не подкосились. Я чувствую это по тому, как солнечные лучи согревали кожу, когда я сидела прямо там, в пределах досягаемости от того места, где я сейчас стою. Я бывала одна часами, иногда дольше, пока Катерина исчезала в глубине сада. Однажды, когда она вернулась за мной, она сидела на клумбе с розами и обнимала меня. Ее голубые глаза сияли, отражая ту любовь, которой я позже жаждала от мамы. Затем Катерина запела. Я погрузилась в нее, и она погладила меня по щеке, оставляя гладкие красные пятна на моем лице, в моих волосах. Я видела это краем глаза, безжизненное тело, возможно, в пяти метрах позади нее, но я была слишком занята, впитывая любое внимание, которое могла привлечь, чтобы попытаться разобраться или попытаться понять.

Как отвратительно, что сад, скрывающий годы мучений, больше похож на дом, чем когда-либо был мамин дом. Хотя он выглядит иначе, чем я помню. Старый друг, история о привидениях детства и совершенно незнакомый человек - все в одном флаконе.

Больше нет ярких цветов, танцующих на ветру. Нет бабочек, которые сверкали бы на солнце, наблюдая, как я прихожу и ухожу. Теперь каменная дорожка, по которой я ходила, когда она водила меня в коттедж купаться, зарастает сорняками. Толстые лианы взбираются по стенам коттеджа в центре сада. Густые кусты переходят друг в друга. И свалены в кучу забытый мусор, куски дерева и сломанные трубы.

Это место такое же мертвое и такое же живое, как моя мать.

– Ты можешь передумать.

Адам засовывает руки в карманы, глядя на меня сверху вниз прищуренными глазами. Капли дождя стекают по его оливковой коже, от подбородка к шее, и исчезают под расстегнутым воротником.

– Все, что тебе нужно сделать, - тихо говорит он, - это уйти.

Дыхание прерывается, и я отступаю на шаг назад.

В этот миг я вижу его так ясно. Слишком ясно. Мальчик, которого я когда-то знала. Он прямо здесь, в нескольких сантиметрах от моего лица, и, боже, я не могу этого сделать. Я не могу смириться с неожиданным чувством вины, нахлынувшим на меня.

– Ты тоже можешь, - шепчу я, ком застревает у меня в горле, когда я отрываю от него взгляд. – Ты можешь уйти.

Он был частью меня так долго, еще до того, как я даже узнала, что он есть. Невыносимо думать о том, что пребывание здесь — видеть меня здесь — делает с ним. Я дочь женщины, которая лишила его жизни, не пошевелив и пальцем. Ее клон. Ее ученица до того, как я узнала, что такое ученица.

Это факты.

Что-то, что мужчина передо мной, должно быть, осознает в этот момент больше, чем когда-либо прежде.

С дальних деревьев доносится птичий свист. Капли дождя барабанят по листьям. И ветка хрустит, когда он делает шаг ко мне.

Я ахаю, когда его большой палец проскальзывает в петлю ремня моих джинсов, и он тянет меня вперед, так что я прижимаюсь к его груди. Его пальцы касаются нижней части челюсти, и моя голова приподнимается, чтобы я встретилась с его глазами.

– Куда идешь ты, - бормочет он грубым голосом, - иду и я.

Его нос касается моего, и мои глаза закрываются.

– Ты понимаешь?

Я киваю, вода стекает у меня под ресницами, когда я встречаю его взгляд. Я не знаю, когда я стала такой огромной плаксой, но это чертовски раздражает.

– Да.

– Хорошо. Все, что тебе нужно сделать, — повторяет он, — это уйти.

Он приподнимает подбородок, изучая мое лицо.

– Это то, чего ты хочешь?

– Нет.

У меня вырывается неровный вздох. Я качаю головой.

– Я не могу. Я должна это сделать. Я хочу этого. А ты нет?

Мускул на его челюсти напрягается, и он едва заметно кивает.

– Пойдем.

Он ждет, пока я сделаю первый шаг, затем его рука ложится мне на талию, и он следует туда, куда я веду. Сад тянет мои ноги вперед, заманивая меня в единственное место, которое, как он знает, нам нужно. Единственное место, которому мы когда-то принадлежали.

Вскоре серебро просвечивает сквозь опавшие листья и неухоженный кустарник. Я смотрю на Адама, и он уже перелезает через потайную дверь, встроенную в землю. Он достает ключи, наши ключи, и прищуривается, глядя на висячий замок.

Недвижимость была выставлена на продажу по смехотворно низкой цене. После убийства Мерфи и слухов о его связи с Мишей, которые до сих пор циркулируют, никто не заинтересовался ею.

То есть до нас.

Ну, технически, до Эмми и Лукаса Миллера, благодаря Феликсу.

Но те ключи от коттеджей, а не от бункера, который так и не был раскрыт. Адам бросает их мне и проверяет другой карман, вытаскивая шайбу, которую он сделал из банки, когда мы парковали машину. Он прикрепляет ее к висячему замку, умело дергая за выступы из стороны в сторону, и замок открывается.

Громкий скрип разносится по заросшему деревьями участку, когда Адам распахивает дверь.

Отсюда, сверху, это не более чем черная дыра. Дрожь пробегает по мне, и сочетание страха и возбуждения странно стимулирует. Я вытягиваю шею, затем на сантиметр приближаюсь и позволяю провокационному притяжению темноты тянуть меня вниз по ржавой лестнице.

Рядом со мной раздается глухой удар, когда ноги Адама касаются земли. Свет льется из отверстия над нашими головами, и на землю падают нежные капли дождя. Вместе мы молча поглощаем это место, которое сформировало нас так давно.

– Здесь так тесно, - шепчу я, оглядывая короткий узкий коридор и две стальные двери всего в нескольких футах друг от друга.

Когда я была маленькой девочкой, я могла бы поклясться, что здесь поместилась бы целая армия охранников. Но сейчас фигура Адама намного крупнее, чем была раньше. На его фоне, стены выглядят так, будто были построены для хоббитов.