Моя кровь пульсирует так сильно, что ослепляет, появляются и рассеиваются черные пятна.
Гребаное дерьмо.
Я бросаю ее на кровать и кружусь, поправляя свои штаны. Проводя обеими руками по волосам, я сжимаю и дергаю за пряди, расхаживая по комнате.
Какого хрена я делаю?
Опираясь одной ладонью о стену, я опускаю голову и закрываю глаза, заставляя обжигающий жар внутри утихнуть, чтобы я мог снова вдохнуть кислород и восстановить немного гребаного контроля.
Я не терял самообладания шесть лет, и даже тогда все было не так — по спирали еще до того, как я получил свое чертово освобождение.
Кровать скрипит, и моя спина напрягается.
– Не надо.
Она долго ждет в тишине, пока я восстанавливаю дыхание и пульс. Мой член, кажется, не получает сообщения от мозга, нет, благодаря аромату Эмми, все еще витающему в воздухе, ее прикосновениям, задержавшимся на моей коже. Когда я говорю дальше, пальцы впиваются в стену, как будто это могло удержать меня от того, чтобы снова наброситься на нее.
– Что тебе нужно? – я огрызаюсь.
– Ч-что мне нужно? – ее голос запыхавшийся и сбитый с толку, и это только расстраивает меня еще больше.
– Что нужно сделать, чтобы заставить тебя следовать каким-то чертовым инструкциям?
– Что? – сначала она кажется ошеломленной.
Но когда она снова открывает рот, ее слова покрываются огнем.
– Что для этого потребуется? Я хочу тебя. Я...
– Еще денег? Другой хозяин? Билет на самолет домой?
Я пропускаю ее ответ мимо ушей, как будто она ничего не говорит, потому что то, что она назвала, ни черта не подходит.
– Назови свою цену, мышонок.
Кровать снова скрипит, и на этот раз я слышу, как сдвигается материал, прежде чем она приближается сзади. Она замолкает. Я могу представить, как ее тело напрягается от гнева, даже не глядя на нее.
Оттолкнувшись от стены, я поворачиваюсь к ней лицом.
Она снова надела свою одежду, волосы растрепанны, а кожа все еще раскраснелась. Ее глаза пылают, но подбородок поднят высоко.
Потому что в глубине души она не чертова мышь.
– Если мы так поступаем, – наконец говорит она, – прекрасно. Я хочу другие обязанности. Больше не хочу зацикливаться на кухне или другой домашней работе. Я хочу сделать что-то ценное. И без няни, прикованной к моей ноге.
Мой взгляд сужается, подозрение закипает во мне.
– Что-то ценное.
Она кивает.
– Вещи, которые действительно важны для твоего бизнеса. Например, то, что делают Стелла и Обри.
Делая медленный шаг к ней, я бормочу:
– И что ты знаешь о моем бизнесе?
Она расправляет плечи.
– Кухня не совсем открыла мне глаза.
Мои губы подергиваются, несмотря на раздражение, все еще охватившее меня.
– Нет, я не думаю, что это было так. И ты понимаешь, о чем просишь?
В ее глазах мелькает неуверенность, но она стирает ее.
– Да.
Я потираю подбородок, искренне обдумывая ее условия.
С такой просьбой она явно все еще что-то замышляет.
Я мог бы заложить ее одному из моих братьев и вообще избежать необходимости иметь с ней дело. Но потом я вижу образы их рук на ее обнаженном теле, и меня охватывает желание отрезать им члены. Не очень хорошо для наших отношений. Наиболее очевидным решением является то, что уже предложил Феликс — разорвать с ней контракт и вывезти ее далеко за пределы этих стен. Устранить риск навсегда.
Очевидный выбор, да, но после сегодняшнего дня для меня это тоже не вариант. Я еще не уверен, что покончил с ней — и я чертовски уверен, что не хочу, чтобы она была у кого-то другого.
– Я подумаю над этим.
Вибрация на комоде заставила меня оглянуться на звук. Я смотрю на телефон, затем снова на нее, благодаря того, кто, черт возьми, звонит, за то, что прервал нас.
– Пока ты можешь провести еще один день на кухне.
Я не дожидаюсь ее ответа, прежде чем подхожу к туалетному столику, ничем не выдавая все еще охватившего меня напряжения, когда прижимаю телефон к уху.
– Слушаю, - говорю я Феликсу.
Дверь щелкает, и мои плечи немного расслабляются. Забавно, что трахаться совсем не так приятно, как я помню.