Глава 7. Технологии, частная жизнь и свобода слова
Один из основополагающих принципов классического либерализма связан с защитой свободы слова. Эта защита зафиксирована в Первой поправке к американскому Биллю о правах, а также закреплена в основных законах многих либеральных демократий и во Всеобщей декларации прав человека. Речь имеет как внутреннюю моральную ценность как место мысли и выбора, так и практическую ценность, позволяя человеку общаться сложными способами, на которые не способен ни один другой вид. Речь необходима для создания институтов, которые делают возможным координацию и сотрудничество во времени и в гигантских масштабах. Свобода слова подразумевает свободу мыслить и является основой для всех других свобод, которые стремятся защитить либеральные порядки.
В рамках более широкой атаки на либерализм свобода слова оспаривается как правыми, так и левыми. Она также подвергается серьезному сомнению в связи с изменениями в технологиях, которые предоставляют новые и непроверенные каналы, по которым общество может общаться.
В основе свободы слова в либеральном обществе лежат два нормативных принципа. Первый связан с необходимостью избегать искусственной концентрации власти над речью. Второй, менее очевидный, но столь же необходимый, заключается в том, что и государство, и граждане должны уважать зону приватности, окружающую каждого члена общества. Эта зона может быть определена в терминах фундаментального юридического права, как это имеет место в Европе, но лучше понимать ее как норму, а не как право, подлежащее защите в судебном порядке, поскольку она должна влиять на частное поведение граждан по отношению друг к другу и рассматриваться как продолжение добродетели толерантности. Оба эти принципа оказались под угрозой в результате технологических изменений в способах коммуникации, а также других социальных изменений, таких как политическая поляризация.
Сегодня власть над словом концентрируется несколькими способами. Первый - это извечная попытка авторитарных правительств или потенциальных авторитаристов в якобы демократических странах монополизировать и контролировать речь. Классический либерализм с большим недоверием относится к такого рода государственной власти, и действительно, речь обычно является первой мишенью любого авторитарного режима. Нынешняя Коммунистическая партия Китая осуществляет все более жесткий контроль как над традиционными СМИ, так и над Интернетом, а Владимир Путин в России поставил все основные СМИ под свой контроль или контроль своих приближенных. Интернет способствует слежке в небывалых масштабах с помощью датчиков и устройств слежения, которые стали повсеместно использоваться в повседневной жизни. Китайская система социального кредитования объединяет слежку с масштабным анализом данных и искусственным интеллектом, что позволяет правительству следить за мыслями и поведением своих граждан, как мелких, так и крупных.
Вторая угроза исходит не от правительств, а от частного контроля над унаследованными СМИ и коммуникациями, пионером которого стал бывший премьер-министр Италии Сильвио Берлускони. Берлускони стал богатым олигархом благодаря, владея крупной медиа-империей Mediaset, в которую входили газеты, издательства и телерадиовещание. Этот контроль позволил ему стать знаменитостью, которую он превратил в премьер-министра в начале 1990-х годов, когда политический строй Италии, сложившийся после Второй мировой войны, рушился в связи с распадом Социалистической и Христианско-демократической партий. Оказавшись во власти, Берлускони смог использовать обретенное политическое влияние для защиты своих бизнес-интересов и ограждения себя от уголовной ответственности.
Успех Берлускони в совмещении СМИ и политической власти с тех пор стал предметом многочисленных подражаний. Владимир Путин, не будучи сам медиабароном, рано осознал важность подчинения частных медиаканалов своему контролю или контролю своих приближенных. В результате он лично стал одним из самых богатых людей в России, если не в мире. Виктор Орбан в Венгрии и Реджеп Тайип Эрдоган в Турции использовали личный контроль над медиа-каналами для укрепления своей политической власти и семейного богатства. Интернета в конце 1990-х годов традиционные СМИ стали менее привлекательными для инвестиций, и многие медиа были куплены местными олигархами, которые рассматривали их не столько как привлекательные бизнес-предприятия, сколько как путь в политику. Страна, в которой олигархический контроль над традиционными СМИ зашел наиболее далеко, - это Украина, где практически все основные радио- и телеканалы контролируются одним из семи олигархов.
Третья серьезная угроза свободе слова возникает, как это ни парадоксально, огромным объемом высказываний, который стал возможен благодаря Интернету. Когда в 1990-х годах Интернет каналом общественной коммуникации, было широко распространено мнение, что он окажет глубокое демократизирующее воздействие. Информация - это источник власти, а более широкий доступ к информации приведет к более широкому распространению власти. Интернет позволил бы каждому стать своим собственным издателем, минуя привратников" - издателей, редакторов, медиакорпорации и правительства. Интернет также позволяет проводить народные мобилизации и в значительной степени способствует восстаниям против авторитарных и коррумпированных режимов на Украине, в Грузии, Иране, а также восстаниям, произошедшим во время "арабской весны". Он позволил изолированным друг от друга людям, страдающим от жестокого обращения или преследований, найти друг друга, несмотря на географические ограничения, и перейти к коллективным действиям.
Но, как заметил Мартин Гурри, новая информационная вселенная, в которой цифровые медиа объединились со старыми, стала переполнять всех большим количеством информации, чем то, к которому они когда-либо имели доступ или могли осмыслить. Во времени стало очевидно, что большая часть этой информации была некачественной, ложной, а иногда и намеренно оружием для достижения определенных политических целей. В то время как одни люди, наделенные определенными полномочиями, такие как Ваэль Гоним в Египте, могли помочь свергнуть арабскую диктатуру, другие могли в одиночку распространять дезинформацию о вакцинах или фальсификации результатов голосования. Совокупный эффект этого информационного взрыва заключался в подрыве авторитета существующих иерархий - правительств, политических партий, медиакорпораций, и т.п., которые ранее были узкими каналами распространения информации.
Классическая американская теория Первой поправки направлена на ограничение только первого из этих источников концентрированной власти над словом - правительства. Предполагается, в отсутствие государственного контроля рынок мнений, и со временем хорошая информация вытеснит плохуюв процессе демократического обсуждения. Аналогичная идея лежит в основе европейского понимания свободы слова, например, приоритет, который Юрген Хабермас придает "публичной сфере" в демократической теории. Как и любой товарный рынок, рынок идей лучше всего работает, если он большой, децентрализованный и конкурентный.
С классической теорией есть серьезные проблемы. Во-первых, не все голоса в демократической дискуссии на самом деле равны друг другу. "Конституция знания" научного метода децентрализована, открыта и не опирается на какой-либо один источник авторитета для подтверждения своих выводов. Но в этой системе знание накапливается на основе эмпирического наблюдения, подкрепленного рациональной методологией установления причинно-следственных связей. Ее эффективность зависит от широкого нормативного предпочтения эмпирической строгости. Человек, рассказывающий анекдоты о влиянии того или иного медицинского лечения на его родственников, не должен иметь такого же статуса, как научное исследование, в котором приводятся результаты крупномасштабного рандомизированного испытания. Партизанский блогер, утверждающий, что тот или иной политик крайне коррумпирован, не должен иметь такого же веса журналист-расследователь, который полгода тщательно изучал финансовые документы этого политика. Тем не менее, благодаря Интернету эти альтернативные мнения выглядят одинаково убедительными.
Идея о том, что существует внутренняя иерархия информации, заложена в современных правовых системах. При вынесении обвинительного приговора "вне всяких сомнений" (по выражению американской судебной практики) суды всегда стараются ограничить влияние слухов; например, того, что что-то утверждается в Интернете, недостаточно для того, чтобы это считалось юридически допустимым доказательством. В профессиональной журналистике также соблюдается иерархия информации, предъявляются требования к проверке источников и их прозрачности.
Это становится острой проблемой, поскольку крупные интернет-платформы работают по бизнес-модели, в которой приоритет отдается вирусности и сенсационности, а не какой-либо тщательной проверке информации. Скандальная и ложная история может быть распространена этими цифровыми платформами с такой скоростью и в таких масштабах, с которыми не сможет сравниться ни одно традиционное СМИ. Сетевая экономика (т.е. тот факт, что сети становятся тем ценнее для своих пользователей, чем они больше) гарантирует, что власть по распространению или подавлению информации будет сосредоточена в руках всего двух или трех гигантских интернет-платформ. Современный Интернет не рассеивает власть, а концентрирует ее.