Раджан лежал, закрыв глаза, не думая ни о чем. Раздался легкий удар в барабан. затем второй, третий. Раджан посмотрел в сторону звуков. Свет нигде не горел. Только луна, заглядывая в комнату сквозь небольшое окошко, освещала квадрат в дальнем левом углу. Прямо в лунном квадрате стояла Дила. Молчал, улыбаясь, Раджан. Молчала, спокойно и внимательно глядевшая на него девушка. Ей было лет семнадцать. босая, в серебристых шальвари, в белой тунике, свободно спадавшей до колен, она стояла, готовая, казалось, к прыжку, как дикая лань.

Но вот она медленно подняла руки к голове, тряхнула в такт барабану серебряными браслетами на запястьях, сделала шаг, другой - тоже в такт барабану; зазвенели серебряные браслеты у щиколоток. И Раджан вздрогнул: ему показалось, что одна из богинь Индии спустилась с ковра на пол комнаты.

"Ты пришел и утешил мою тоску, Как утоляет жажду Иссушенный долгим зноем земли Благодатный ливень".

Дила совершала обряд приветствия - один из древнейших танцев Индии.

Вот руки идут к плечам. резко в стороны. К плечам. резко вверх. Голова влево. Шаг влево. Второй влево. Руки вниз. Руки вверх. К небесам. К богам - хвала вам!

- Трам-там-та-та-та-там! Трам-там-та-та-та-там!

Та-там-та-там! - гудит барабан.

"Тебя не было.

И покрывало черных туч Украло луну.

Ты пришел И мне не надо Ни звезд, Ни луны, Ни солнца".

Голова вправо. шаг вправо. Второй - вправо. Руки в стороны. К голове. В стороны. К сердцу.

- Та-та-там! Там! Та-та-там! Там!

"Мои думы и душа моя С тобою, о, любимый!

Если есть на свете кто Сильнее царя джунглей Так это любимый мой!

Если есть на свете что Прекраснее лотоса То это любовь моя!" В зеленовато-багровых бликах луны Раджан видел вздрагивавшие ноздри Дилы; ее сузившиеся, ставшие еще более глубокими, глаза; еще более четко проступившую под туникой грудь.

"О, боги!

Не карайте прямых и сладострастных, А карайте тайных сластолюбцев.

О,боги!

Пусть нам небо будет шатром.

А земля - ложем.

О, любимый!

Мы вдвоем.

И никого на свете - кроме нас.

Никого..." Потом Раджан лежал вместе с Дилой на ее кровати. Девушка спала, прижавшись лицом к его плечу. Раджан осторожно гладил ее волосы. И нежность к ней переполняла все его существо.

Если ты не наслаждался прохладным шербетом, Я подарю тебе один долгий поцелуй.

Лучше всякого шербета он будет, О, лучше!

... Днем, в редакции, Раджан открыл один из ящиков стола. Под руку ему попалась цветная фотокарточка Дилы. Он принялся ее рассматривать. Вспоминал минувшую ночь. С карточки на него смотрела Дила. Только вместо ее обычной обещающей улыбки, он видел холодные сине-серые глаза, копну соломенных волос на голове. Раджан похолодел. Он понял: лаская Дилу, он обнимал, целовал - ласкал! - ту, другую...

Глава третья ИСПОВЕДЬ РЕЙЧЕЛ В КАТОЛИЧЕСКОМ СОБОРЕ В АТЛАНТЕ 24 АВГУСТА 196... ГОДА

Отец мой, долго, бесконечно долго носила я в себе этот безрадостный рассказ. И вот, наконец, решилась принести его сюда, в этот священный дом Бога.

Как бы я сказала сама о себе в двух словах?

Я самая, самая, самая счастливая женщина во всей Америке. Нет, во всем мире! Я же вытащила самый удачливый билет в лотерее жизни. Мой муж Джерри Парсел. Звучит! Я даже не знаю, есть ли чего-нибудь такое, чего Джерри не может. Думаю, нет. И он меня любит. И я скоро рожу ему сына.

О чем я больше всего не люблю вспоминать? Хм...

Это случилось, когда мне было двенадцать лет. Мы жили тогда на юге Айдахо, в нашем славном "картофельном раю".

Как-то поздней зимой отец и мать уехали в Бойсе на три дня хоронить дальнюю родственницу. Меня оставили дома, чтобы от школы не отрывать, и, конечно, чтобы я за хозяйством приглядела. Ферма наша хоть была и не богатой. а все же лошадей и коров, свиней и овец покормить и попоить надо. Время было не летнее, на ферме кроме нас - никого. Я была в восторге - сама себе хозяйка на целых три дня! А присмотреть за мной мама попросила дядю Линдона, младшего папиного брата. Его ферма была соседней с нашей. Папа и мама уехали днем, а вечером Линдон Мойерс, мой дядя, сорокапятилетний вдовец, прикатил в своем новеньком "шевроле" навестить меня. Я услышала шум мотора и выглянула в окно. Выскочив из автомобиля, дядя радостно закричал: "Привет, племянница! Есть идейка - прокатиться ко мне и там поужинать, а?" "Колоссально!" - крикнула я и, набросив куртку, выбежала на улицу. "Э-э-э, нет, - запротестовал дядя Линдон. - Я хочу, чтобы ты была... как взрослая леди. Как ты думаешь?" "А ужин будет со свечами?" - спросила я. "Разумеется". Тогда ладно, тогда я надену свое лучшее платье, выходное", сказала я. Игра эта, конечно же, мне сразу понравилась.

Чинно, торжественно мы ехали десять миль до дома дяди Линдона. Он не торопил свою "мощную лошадку" (как он сам выразился). Я гордо поглядывала по сторонам, восседая сзади в бархатном синем платье. И хотя никто нам не встретился, я все равно чувствовала себя королевой. Стол был уже накрыт на две персоны. Дядя зажег свечи и налил вина в большие старинные серебряные бокалы. "А я не захмелею?" - спросила я дядю, беря один из них обеими руками. "Ни за что на свете, герцогиня!" почему-то так стал он меня называть. Я сделала несколько глотков. И мне вдруг стало весело-весело и почему-то смешно.

"Вам в рот попала смешинка, - серьезно заметил дядя. - А ведь обычно герцогини вдет себя весьма степенно". Я еще больше развеселилась. "Дядя Линдон, откуда вам знать? Ведь вы, небось, живую герцогиню никогда и не видали?" - сказала я и залилась смехом. "Видел, - парировал дядя. - Живьем. В кино".

Он заставил меня выпить еще и еще глоток - глоток за папу, два - за маму, три - за бабушку. Ах, как славно мы с ним потом танцевали вальс. И все кружилось и кружилось - и комната, и свечи, и еда на столе. А дядя Линдон все приговаривал: "Герцогиня, вы сводите меня с ума! Провались я на этом месте!" Я еле добралась до спальни. Кое-как разделась и бухнулась в постель, забыв выключить свет. Очнулась, не знаю через сколько, а он лежит голый рядом. И целует меня. И эти поцелуи какие-то жадные, острые, колючие. Не родственные совсем. Я испугалась, заплакала тихонько, говорю: "Дядя Линдон, зачем вы здесь? Мне страшно. Уйдите, пожалуйста". А он отвечает: "Я пришел к тебе как к взрослой леди, герцогиня". И сдирает с меня рубашку. Я царапалась, кричала, ревела. Все впустую. Ничегошеньки у меня в сознании от той жуткой ночи, кроме ощущения острой боли, не осталось. Когда вернулись мои родители, я ничего им не рассказала. А через полтора года внезапно скончался дядя Линдон. Мать и отец были поражены, когда я отказалась ехать на его похороны. А я тайно ликовала! Я знала, что это Господь покарал его за меня...

Да, любила я в колледже одного парня - Джерома. Он не из наших мест. Его родные приехали из Пенсильвании. давно приехали - его дед купил мебельный заводик. А так как у него были золотые руки и такая же голова, дело пошло в гору. Впрочем, деда я никогда не видела. Он умер сразу после второй мировой войны, но и много-много лет спустя иначе как с благоговением о нем в их семье не говорили. Джером был совсем не американский мальчик. Он не играл в футбол или баскетбол, и его родная мать воскликнула как-то в сердцах, забыв, видно, что ее слова слышит посторонний человек: "До чего же ты бестолков в практических делах, Джером. Был бы жив дедушка, он не доверил бы тебе дела и на полдоллара!". Зато не было такого стиха, который бы не знал Джером. А еще он знал всех птиц и все деревья, и все цветы. И ночью на небе он мог отыскать любое созвездие и любую звезду. Подумать только - он был очень сильный, но никогда не дрался, боялся покалечить кого-нибудь ненароком.

Однажды, дело было во время больших каникул - мы с Джеромом вдвоем, голосуя, пересекли Штаты с севера на юг. Ночевали в спальных мешках в одной палатке, ели из одной кастрюльки, словом - дышали одним дыханием. Другой бы на его месте тысячу раз добился от девчонки своего, не силой - так хитростью, не хитростью - так обманом. А он лишь раз меня поцеловал, и то в лоб, когда я расплакалась, вывихнув ногу.