Все, о чем я могу думать — это Джеймс.

Я хочу, чтобы сейчас меня целовал Джеймс, а не этот мужчина, которому я отдала свое сердце так давно, который небрежно бросил его в свой портфель от Луи Виттона и крепко запер его.

Задыхаясь, я отрываюсь от губ Криса. Мы стоим там, грудью к груди, кажется, целую вечность, тяжело дыша, застывшие в нереальности момента, пока он не отступает назад, держа руки в воздухе, как жертва ограбления.

— Прости.

Второе извинение через несколько минут после первого, которое он когда-либо приносил. Я понятия не имею, кто этот незнакомец.

Потрясенная, я провожу тыльной стороной ладони по губам. Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, не имея никакой идеи, что сказать.

Он снимает с меня ответственность, говоря первым.

— Я люблю тебя, — хрипло произносит он, его глаза сияют, — Я всегда любил тебя. И никогда не перестану. Я понимаю, если ты пошла дальше в своей жизни, но я нет. Я не могу. Ты — единственное, что когда-либо делало мою жизнь стоящей, чтобы ее прожить.

Я моргаю, гадая, не случился ли у меня наконец-то психический срыв, который годами преследовал меня по пятам, но он все еще говорит.

— Я знаю, что облажался во многих отношениях, и я хотел бы, чтобы я мог загладить свою вину перед тобой, но я говорю тебе прямо сейчас, Оливия, я готов заставить тебя возненавидеть меня, если это значит, что ты будешь в безопасности. Я лучше рискну твоей ненавистью, чем твоей безопасностью. Так что если ты не вернешься в Нью-Йорк в течение 24 часов, я буду вынужден сделать это сам.

Смех, вырывающийся из моей груди, звучит безумно, резко отскакивая от кафельных стен ванной комнаты. — Что, черт возьми, это должно означать? Ты похитишь меня и вывезешь из страны?

Дикими глазами он смотрит на меня, пока я не начинаю чувствовать страх.

— Это будет не первый раз, когда я заключаю подобные сделки. И поверь мне, когда я говорю, что ты не захочешь встречаться с людьми, которые занимаются такими вещами. Когда мы поженились, ты обвиняла меня в бессердечности, но по сравнению с ними я просто котенок. И иногда люди, которых они опекают, становятся такими сломленными, что их невозможно исправить.

Мое сердце колотится так быстро, что я не могу перевести дыхание. Я смотрю в его глаза — ореховые глаза, в которые я смотрела столько раз раньше — и с ледяным холодом, пробегающим по спине, осознаю, что, вполне возможно, все, что я думала, что знала об этом человеке, — ложь.

— Двадцать четыре часа, Оливия. Не испытывай меня.

Прежде чем я успеваю ответить, он отталкивает меня с дороги к двери и проходит сквозь нее, не оглядываясь.