На мое ухо он приказывает: — Обхвати меня ногами за талию.

Я так и делаю, дрожа всем телом. Он выдыхает, медленно отходит, пока внутри меня не остается только кончик его члена, потом снова вонзает его.

Он подавляет мой стон поцелуем, глубоким и требовательным. Затем он снова и снова вонзает меня, сильно въезжая в мое болезненное влажное влагалище.

Это не нежно. Это не любовь. Это трах, сырой, животный и прекрасный в своей неотложности.

Единственное сильное сокращение внутри меня заставляет меня оторваться от его рта и умолять. — Джеймс, о Боже, Джеймс, пожалуйста, мне надо кончить, пожалуйста, позволь мне кончить...

Тяжело дыша, он замедляет движение бедер до мельчайших движений, затем замирает. Твердым голосом он говорит: — Нет.

Он наклоняет голову к моей груди и втягивает мой твердый сосок в горячий, влажный жар своего рта.

Обезумев, я барахтаюсь под ним. Моя кожа горит. Все мои мышцы сжаты. Я качаю бедрами, трусь клитором о его таз и преследуя жжение, разгорающееся в моей сердцевине. Я чувствую прилив возбуждения, когда его член дергается в ответ.

Он приближает свой рот к моему уху. — Такая плохая девочка. Моя прекрасная, плохая девочка. Если ты сейчас же не прекратишь двигать бедрами, я выйду из тебя и отшлепаю тебя по заднице, пока она не заболит так, что ты не сможешь сидеть целую неделю.

Я рыдаю от разочарования.

Я знаю, что эта игра на грани - это игра, в которую я согласилась играть, но, черт возьми, как же я жалею об этом.

Не двигаясь, я лежу под ним, задыхаясь и дрожа, с мокрой от пота кожей. Он снова наклоняет голову к моей груди, одаривая вниманием другой сосок, пощипывая его и проводя по нему языком.

Мне так хочется пошевелить бедрами. Вместо этого я сильно кусаю нижнюю губу и остаюсь неподвижной, пока Джеймс перемещается туда-сюда между моими пульсирующими сосками, сосет и нежно кусает, испытывая мою плоть зубами, чтобы увидеть, что заставляет меня стонать, а что заставляет меня задыхаться.

Когда я уже готова сломаться и заплакать, Джеймс шепчет: — Идеально. Ты идеальна. Я люблю тебя такой, за то, что ты так стараешься быть для меня хорошей, даже если тебе так сильно хочется кончить.

— Так сильно, — лепечу я, — так... так сильно.

Джеймс говорит что-то, чего я не могу понять.

Или я действительно брежу, и мой мозг слишком воспален, чтобы понимать слова, или он говорит на языке, который я не узнаю, чем-то экзотическим и мужским, со всеми скрипучими фрикативными с оттенком, похожим на мурлыканье.

По какой-то причине, это то, что в конце концов заставляет меня сломаться.

Я начинаю выгибать бедра, неистово трахая себя на твердой длине прекрасного члена, похороненного внутри меня.

Джеймс ругается, и я его понимаю.

— Я кончаю! Кончаю, кончаю, кончаю, кончаю! Я не могу остановиться, о Боже, Джеймс, я не могу остановиться...

Он вонзается в меня и рычит: — Отдай это мне.

— О, блядь, блядь...

— Да, любимая, дай мне нахуй все, что у тебя есть.

Бъясь в конвульсиях и крича, я барахтаюсь под ним, пока он трахает меня. Оргазм разрывает мое тело с такой силой, что это похоже на детонацию. Сжимаю и отпускаю, сжимаю и отпускаю, волна за волной, волна за волной наслаждения накрывает меня. Беспомощная, я отдаюсь ему, когда Джеймс въезжает в меня, бормоча, его рот прижимается к тому месту, которое пульсирует на моем горле. Держа мои запястья и сильно присасываясь к моей шее, он проникает в меня мощными ударами, опустошая меня.

Владея мной.

Он ненадолго замирает, а затем издает хриплый стон. Все его тело дергается. Он приподнимается на руки, запрокидывает голову назад и кричит.

Затем снова начинает выгибать таз, трахая меня прямо во время оргазма.

Я крепко сжимаю бедра вокруг его талии и держусь, пытаясь игнорировать предупреждающий голос Келли в моей голове, который говорит мне быть осторожной.

Но уже слишком поздно.