Глава 227. Гора Цзяо. Поговорим о прежних временах

В один миг пролетело несколько лет.

Два года спустя в погожий осенний день Сюй Шуанлинь лежал на крыше главного дворца Духовной школы Жуфэн, щурясь, смотрел на пылающее небо и крутил во рту соломинку «собачьего хвоста[227.1]».

Мало кто решался забираться так высоко, и изначально это было место, где он мог побыть один, но сейчас справа и слева от него сидели еще двое.

Первым был его старший брат Наньгун Лю, а вторым — не сильно отличавшийся от них по возрасту отец-наставник Ло.

Временами Сюй Шуанлинь чувствовал себя скалящим зубы диким зверем, не позволяющим никому вторгаться на свою территорию, поэтому сейчас ему даже себе было сложно объяснить, с каких пор и почему он решил взять этих двух людей с собой на крышу, чтобы вместе вот так сидеть без дела, наблюдая за облаками, низко кружащими стрекозами и летящим по ветру ивовым пухом.

— Лю-эр! Сюй-эр! Где вы?!

Снизу из галереи донесся взволнованный и немного раздраженный голос отца.

— Подумать только, каждый раз, когда я прошу их помочь подмести двор, они тут же улепетывают быстрее кроликов. Ох уж эти два шкодливых щенка[227.2]!

— Уф, — Наньгун Лю бесшумно выглянул из-за края карниза. Пара блестящих глаз проследила, как отец прошел мимо. Когда старый глава удалился на значительное расстояние, он поднял голову и весело рассмеялся, — ха-ха, ушел.

— Старик такой глупый, — самодовольно заявил Сюй Шуанлинь, лениво подтягивая ноги, после чего презрительно добавил, — все никак не поймет, что надо искать нас на крыше.

Однако Ло Фэнхуа все же встревожился:

— Разве для нас это будет не слишком… Ладно, так или иначе, давайте просто спустимся, чтобы глава не волновался.

— С нашими связями имеет ли смысл так переживать? Даже если небо упадет на землю, вдвоем мы его удержим, — Наньгун Лю скорчил рожицу. — Не о чем тут беспокоиться. А-Сюй, верно я говорю?

Сюй Шуанлинь не подтвердил и не опроверг его слова. Выплюнув травинку, он лениво потянулся и, сев прямо, потребовал:

— Дай мне тыквенные семечки.

Наньгун Лю отсыпал ему в руку большую часть тыквенных семечек из тех, что держал в руке, и Сюй Шуанлинь принялся их неторопливо щелкать. Прищурившись, он с нескрываемым весельем наблюдал за все еще обеспокоенным Ло Фэнхуа.

Сплюнув приклеившуюся к губе шелуху, он со смехом спросил:

— Учитель боится?

— Я просто чувствую, что это не очень хорошо…

— Что не очень хорошо? — перебил Сюй Шуанлинь. — Если старик обвинит тебя, я ему устрою[227.3].

Ло Фэнхуа: — …

Сюй Шуанлинь протянул руку Ло Фэнхуа:

— Дай мне мандарин.

— Но ты же их не любишь…

— Зануда Ло[227.4], так дашь или не дашь? Если не дашь, я схвачу тебя за ноги и сброшу вниз.

Его старший брат тут же перешел в режим подлизы[227.5]:

— А-Сюй, нельзя так злобно разговаривать с учителем.

— Ой, да какой он «учитель»? Все эти уважительные обращения исключительно для посторонних, — ответил Сюй Шуанлинь. — Какой учитель вместе с учениками станет тайком пробираться на крышу и щелкать семечки?

Смущенный его словами Ло Фэнхуа неосознанно опустил голову.

Сюй Шуанлиню нравилось видеть его таким. Всякий раз, при виде его растерянности и смущения, в нем просыпался садист, получающий наслаждение от унижения более слабого. Немного понаблюдав за Ло Фэнхуа, он вдруг оскалился в улыбке, обнажив ряд белых зубов.

— Братец-учитель[227.6], прав ли этот ученик?

Братец-учитель — идеальное обращение, которое в этот момент совершенно неожиданно пришло в голову Сюй Шуанлиню. Оно звучало почтительно, но интимно, ласково и вместе с тем насмешливо, видимо поэтому, услышав его, Ло Фэнхуа заметно занервничал и огорчился:

— Нет, не надо так меня называть.

— Обращение — всего лишь формальность. Это ведь твои собственные слова, братец-учитель.

Ло Фэнхуа: — …

Всласть подразнив его, Сюй Шуанлинь опять протянул руку и в приказном тоне снова настойчиво[227.7] потребовал:

— Мандарин.

— Тебе то нравится, то не нравится. Я принес только один для А-Лю.

Сюй Шуанлинь широко раскрыл глаза и пристально уставился, но не на Ло Фэнхуа: повернув голову, он буквально впился взглядом в своего старшего брата.

Пирожное, которое в этот момент Наньгун Лю засунул себе в рот, встало у него поперек горла. Сделав неопределенный жест рукой, он промямлил:

— Да ладно, я сегодня тоже не особо хочу мандарины. Учитель, просто отдай ему мой.

— Поделю пополам, — чуть подумав, ответил Ло Фэнхуа.

С этими словами он тщательно протер мандарин рукавом, быстро очистил его от кожуры и попытался честно и справедливо разломить на две половинки. Но в итоге все равно одна часть вышла поменьше, а вторая побольше.

Было заметно, что это немного расстроило Ло Фэнхуа.

Видимо, из-за благородной бедности и низкого социального статуса, его вечно огорчали такие вот ни на что не влияющие пустяки.

— Ах…

— Большую часть давай мне, — бесцеремонно заявил Сюй Шуанлинь, и без лишних разговоров[227.8] забрал выбранную часть мандарина, просто не оставив выбора желающему все решить по справедливости[227.9] Ло Фэнхуа. — А ему отдай меньшую.

— Тебе не следует постоянно притеснять своего старшего брата… — начал было ему выговаривать Ло Фэнхуа.

Не успел он договорить, как ему в рот впихнули истекающую соком дольку сладкого мандарина. В изумлении он широко распахнул свои и без того круглые глаза и с глупым выражением лица уставился на Сюй Шуанлиня.

— О чем ты говоришь? — рассмеялся Сюй Шуанлинь. Несмотря на показное высокомерие и непочтительность, взгляд его был очень теплым и ласковым. — Ведь мне мою половину еще нужно разделить с братцем-учителем.

Наньгун Лю тоже взял свою часть мандарина и, подсчитав дольки, отделил несколько и вручил поровну Ло Фэнхуа и Сюй Шуанлиню.

Человек, которому в будущем было суждено стать последним главой Духовной школы Жуфэн, вдруг весело расхохотался. В свете закатного солнца его тонкие и мягкие, как пух рогоза, волосы растрепались, так что несколько прядей упали на лоб. Пребывавший в отличном расположении духа Сюй Шуанлинь с улыбкой посмотрел на него и спросил:

— Что ты делаешь?

— Вместе с вами ем мандарин.

После этого он поделил на три кучки зажатые в его ладони тыквенные семечки, а также принесенные с собой пирожные и засахаренные фрукты.

— И сладости мы тоже попробуем вместе.

— Вы… ребята, и правда… — казалось, Ло Фэнхуа хотел сохранить остатки своей репутации наставника, напустив на себя серьезный вид, но и Сюй Шуанлинь, и Наньгун Лю, похоже, и не думали воспринимать это всерьез и без всякой почтительности тепло смотрели на него.

Видя это дружеское расположение в их глазах, в глубине души Ло Фэнхуа чувствовал себя очень счастливым и в то же время недостойным и смешным. Спустя долгое время он невнятно пробормотал:

— Подумать только, и правда, какое дурачество*…

— Никакое это не дурачество, — возразил Наньгун Лю. — Дурачество — это когда трое вместе дурачатся[227.10].

Услышав эту фразу, Сюй Шуанлинь, наконец, не выдержал и прыснул со смеху. Ухватившись одной рукой за конек крыши, другой он закрыл лицо и, хохоча, сказал:

— А, ясно, после того, как мы втроем съели крошку-мандарин, вместе будем вкушать сладости[227.11].

Помолчав, он устремил взгляд на раскинувшуюся перед ними величественную Духовную школу Жуфэн и, скривив губы в усмешке, добавил:

— И на те крыши мы тоже взберемся вместе.

В следующий миг перед глазами промелькнула новая сцена.

Это был тот же год во время Праздника Фонарей[227.12].

Держа листочек во рту, Сюй Шуанлинь босиком лениво прогуливался по главной аллее Духовной школы Жуфэн, время от времени раздавая ехидные указания и тыкая пальцем:

— Этот фонарь нужно повесить повыше, я ведь уже говорил тебе. Ты что, специально его так низко повесил? Если ноги коротки, так пусть это сделает тот, кто повыше.

За спиной вдруг раздался взволнованный голос:

— А-Сюй, подожди.

Повернув голову, Сюй Шуанлинь увидел, что к нему спешит Ло Фэнхуа с парой башмаков в руках:

— Почему ты опять везде бегаешь без обуви? — нахмурившись, пожурил его он.

— Эта дорожка полностью вымощена духовными камнями. Без обуви лучше впитывается духовная энергия.

— Дни уже такие холодные, стоит ли терпеть из-за капли духовной энергии? Сейчас же надень обувь. Только посмотри на себя, пальцы на ногах покраснели от мороза.

Сюй Шуанлинь раздраженно прицокнул языком:

— Зануда Ло, да что ж ты такой многословный и надоедливый, а?

Но несмотря на свои слова, Сюй Шуанлинь все же взял башмаки и, нарочито не спеша, небрежно надел их, смяв задники. После этого, взглянув на Ло Фэнхуа, он спросил:

— Ну что, теперь ты успокоился? Хочешь пойти со мной полюбоваться на фонари на рынке?

— Но мы с А-Лю еще не закончили с его учебным заданием. Мне нужно снова его подтягивать, прежде чем…

Как только голос Ло Фэнхуа начал затихать, Сюй Шуанлинь бесцеремонно перебил его. Вздернув подбородок, он с надменным выражением посмотрел ему в глаза и заявил:

— Мой старший брат тот еще тупица. Если ты собрался неустанно наблюдать, как он пишет, то всю праздничную ночь с ним просидишь и пропустишь Фестиваль Фонарей.

Ло Фэнхуа в ответ лишь добродушно рассмеялся:

— Ну нет, так нет. Я вообще не слишком люблю шум и праздничную суету.

Сюй Шуанлинь пристально уставился на него и вдруг в ярости наполовину стянул задники, а потом отправил стоптанные ботинки в полет куда подальше. Изумленный Ло Фэнхуа спросил:

— Что случилось?

— Не буду их носить! Не буду надевать! Катись! Катись! Катись!

— Обуйся, холодно ведь.

— Не обуюсь! Убирайся!

— Ты... злишься?

Сюй Шуанлинь с отвращением посмотрел на него:

— Я злюсь? На что мне злиться? Ты и мой брат — сладкая парочка, тупица и голодранец, решили воспользоваться случаем и вместе провести этот праздник. Лучше и быть не может! Иди куда шел, а меня оставь в покое.

Договорив, он махнул рукой и беззаботно пошел вперед.