Новый оглушительный раскат грома обрушился на землю. Небеса содрогнулись, пошатнулись горы, ливень превратился в водопад.

Сердце Ши Мэя пропустило удар. Пошатнувшись, он сделал шаг.

— Вы… вы все еще можете…

— Раз уж ты рассказал мне о своих делах, — голос Чу Ваньнина был тихим и спокойным, — я тоже расскажу тебе о своих.

Ши Мэй: — …

— В прошлой жизни, после того как мое духовное ядро было разрушено, у меня оставалась только сила Цзюгэ. Тогда я не знал о своем происхождении и был не в силах противостоять Тасянь-Цзюню, — внезапно по его запястью вверх поднялся золотой свет, и в следующий миг все ограничивающие талисманы сгорели, и сковывающие его путы были разорваны!

Чу Ваньнин поднялся с кровати и взглянул на Ши Мэя.

— Однако в этой жизни, пока он держал меня взаперти, у меня было достаточно времени, чтобы сокрыть нужное заклинание в самой глубине его сердца, — когда он говорил это, его лицо абсолютно ничего не выражало.

Горе, страдание, жалость, сожаление… — абсолютно ничего этого не было. Лишь смертельно опасное спокойствие.

— Это заклинание постепенно проникало все глубже, подтачивая его изнутри, что в итоге нарушило его духовный поток и привело к остановке сердца. Так что твое драгоценное непобедимое оружие в конечном итоге все-таки будет уничтожено моими руками.

— …

— Сожалею, Хуа Биньань, но я не могу позволить вам всем вернуться домой.

Ши Мэй, похоже, никак не предвидел такого поворота. Его лицо стало белее нефрита и холоднее самого толстого слоя льда. Он недоверчиво уставился на Чу Ваньнина, губы его слегка дрожали.

— Все кончено, — сказал Чу Ваньнин, и в его ладони вспыхнул яркий свет.

— С ума сошел?! — увидев этот золотой свет, Ши Мэй вдруг совершенно обезумел. С совершенно звериной дикостью в глазах он закричал: — Хочешь убить его?! В самом деле хочешь его убить… Хватит духу на такую жестокость… у тебя вообще есть сердце?!

Никому не ведомо, какие эмоции были сокрыты в глубине темных глаз Чу Ваньнина, когда он ответил:

— Я выдержу.

— …

Золотое сияние разгоралось все сильнее, лицо же Чу Ваньнина темнело на глазах. Пусть он был всего лишь отрезанной ветвью дерева Яньди, но у него все-таки было некоторое смутное представление о магии, что изначально была заложена богом земледелия в это божественное древо. В свое время разработанная им для Тяньвэнь техника Десять Тысяч Гробов также возникла из неясных образов в его голове. Когда-то он полагал, что это была случайность, но позже он понял, что это не так.

Так как он был частью божественного древа, в нем остались запечатанные когда-то в это дерево заклинания самого Шэньнуна, так что ему нужно было лишь как следует напрячь память, и в его голове начинали всплывать воспоминания о множестве древних тайных знаний, таких как техника Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти или доселе не использованная им техника Разрывания Трупа[299.1].

Техника Разрывания Трупа была тесно связана со временами первозданного хаоса, что обрушился на мир после битвы богов и демонов. Согласно легендам, после той войны людской род понес особенно тяжелые потери. Тем, кто смог выжить, пришлось существовать посреди моря непогребенных трупов, что очень скоро вызвало появление новых смертельных болезней и эпидемий… В то время Фуси был полон решимости биться с вторгшимися в мир демонами до их полного уничтожения, Нюйва же была тяжело ранена и погрузилась в беспробудный сон, поэтому единственным, кто все еще мог и хотел всех спасти, был Шэньнун.

И тогда воткнул Шэньнун в Восточное море корень равного небу священного дерева Яньди, и когда выросло то дерево, на нем было несметное количество побегов, цветов и плодов. Ветви божественного древа достигли Небес, а корни добрались до самой нижней точки Бездны.

— Шэньму, Десять Тысяч Гробов.

И как только прозвучали эти слова, корни священного дерева Яньди расползлись по всему дну морскому и распространились по всему миру совершенствования! Толстые и тонкие, грубые и гибкие, эти корни поднялись повсюду из земли и песка.

— Разорвите трупы и соберите в гробы!

Корни оплели разлагающиеся трупы и разорвали в клочья, вмиг обратив их в прах… Гниющие тела исчезли, прах стал плодородной почвой, на которой выросли травы и цветы. Это было первое, что сделало священное дерево Яньди в мире людей. Завершив это дело, оно втянуло в себя все свои бесчисленные корни, вернув их в пределы Восточного моря.

…Это была самая древняя запись о божественном дереве Яньди, что сохранилась в анналах истории.

Горевший в руке Чу Ваньнина яркий свет отражался в его глазах.

Это была магия Шэньнуна, и он овладел ей именно потому, что был частью священного дерева Яньди. И после того, как он запустит эту технику, тот человек… будет разорван и исчезнет без следа.

Но это ведь просто труп.

Страдания и боль Чу Ваньнина достигли предела, стоило ему подумать, как… тяжело ему его отпустить.

— Ты… Чу Ваньнин… ты…

Ши Мэй в ужасе уставился на него. В его глазах страх, ярость, непонимание и бешенство стремительно сменяли друг друга. Две жизни он планировал все это, так разве мог сейчас спокойно принять этот провал.

— Остановись ради меня!

Услышав его слова, Чу Ваньнин поднял взгляд и спокойно посмотрел на него, точно так же, как много лет назад одним дождливым днем на Пике Сышэн он посмотрел на ребенка, стоящего под карнизом учебного класса.

В то время ему даже в голову не пришло, что Ши Мэй может оказаться выжившей прекрасной костяной бабочкой.

Его первое впечатление о нем полностью основывалось на словах других людей. Он слышал, что на Пике Сышэн появился новый ребенок, который очень старателен и усерден в учебе, однако из-за того, что у него от природы слабое духовное ядро, ему сложно использовать магию. Из-за его плохих природных данных ни один старейшина не пожелал взять его в ученики, и даже Сюаньцзи после проверки его духовного корня вежливо отказал ему.

В тот день капли дождя ручейками стекали по черной черепице навеса, под которым стоял похожий на белый лотос юный отрок и, прижимая к себе стопку толстых книг, с беспомощным видом глядел в небеса.

— Это ты? — немного растерявшись, спросил Чу Ваньнин.

Он знал, что этот ребенок довольно нелюдим, поэтому сам подошел к нему, держа в руке зонтик из промасленной бумаги.

— А, старейшина Юйхэн, — паренек испуганно вздрогнул и поспешно опустил голову, приветствуя старшего, из-за чего чуть не уронил стопку книг, доходящую ему до подбородка. — Приветствую старейшину.

— Так поздно, а ты все еще на пороге школы?

— Ничего не поделаешь, столько всего нужно изучить, а я не успел закончить читать эти книги.

Чу Ваньнин опустил глаза, и его взгляд упал на лежащее сверху «Собрание различных трав, деревьев и цветов школы целительства Гуюэе».

Ребенок выглядел немного смущенным, и его щеки залил яркий румянец:

— У меня плохие природные данные, поэтому я только и могу, что читать записи целительской школы… но я не думаю, что Гуюэе лучше…

Чу Ваньнин был слегка озадачен его реакцией, между его бровей пролегла легкая морщинка:

— Ты ведь просто читал эту книгу, из-за чего так разволновался?

Ребенок еще ниже опустил голову:

— Этот ученик был неправ.

Маленькое, худенькое тело изо всех сил старалось сжаться, чтобы не привлекать к себе внимания. Он выглядел так жалко, что Чу Ваньнин невольно припомнил услышанный им недавно разговор двух старейшин…

— Этот Ши Мэй милый и смышленый, вот только нет в нем ни капли природного таланта, какая жалость.

— Он действительно совершенно не подходит для совершенствования. Эх, о чем только думал наш уважаемый глава, принимая его в ученики? Что с ним делать, если у него нет нормального духовного корня для совершенствования? Если из жалости, то лучше пристроил бы его в Зал Мэнпо на мытье овощей и готовку.

— Однако он вроде как проявляет интерес к учению целителей. Таньлан, ты не думал о том, чтобы принять его?

Старейшина Таньлан с ленцой ответил:

— Слишком мягкий характер. Не нравится. Не возьму.

Зонтик чуть наклонился. Словно рассыпанный жемчуг, капли дождя бились о промасленную бумагу.

Нефритово-белые пальцы крепко сжимали рукоять зонта. Без всяких эмоций Чу Ваньнин сказал этому ребенку:

— Пойдем, уже слишком поздно. Я провожу тебя до дома.

Распустившийся под карнизом маленький белый полевой цветок задрожал на ветру. Ши Мэй на мгновение замер, а затем вежливо поклонился и спрятался под сенью бумажного зонта.

И они пошли сквозь косой дождь и ветер.

Глаза Ши Мэя налились кровью, все тело было похоже на до предела натянутую тетиву, которая вот-вот порвется. В бессильной ярости он закричал:

— Чу Ваньнин! Почему ты хочешь остановить меня?! Что толку останавливать меня, когда я уже достиг этой точки! Убиты все, кого следовало убить, осталось всего лишь тридцать жизней и все! Всего лишь тридцать человеческих жизней, и прекрасные костяные бабочки смогут жить дальше, а не канут в лету! Мы наконец сможем вернуться в родной мир демонов! Зачем ты делаешь это? Для чего тебе это?

Ударил гром, и подул сильный ветер. Ситуация резко изменилась, и теперь он был словно слепой дракон со сломанными когтями. Куда только делась тень той мягкости и нежности, что в прошлом всегда лежала на его лице?

— Если ты уничтожишь Тасянь-Цзюня, эти умершие не смогут вернуться к жизни. Даже если ты его уничтожишь, этот грешный мир уже не спасти, ты… ты…

— Я могу закрыть Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти, прежде чем обрушится Кара Небес. Этот мир и правда уже не спасти, однако другой еще можно сохранить.

— Мне нужно всего лишь еще тридцать жизней!

— Ни одна жизнь не должна снова пропасть, — Чу Ваньнин закрыл глаза, сияние в руке стало ослепительно ярким. — Тяньвэнь, Десять Тысяч Гробов!

Точно также, как тогда, когда Шэньнун сковал мертвые тела, после его приказа из-под земли послышался глухой гул.