Тасянь-Цзюнь усмехнулся:

— Он так важен для тебя?

— …

Увидев, что Чу Ваньнин не спешит ему отвечать, он помрачнел еще больше:

— Уйди с дороги.

Чу Ваньнин остался на месте. Хотя в данную минуту его разум был в полном смятении, он все равно ясно осознавал, что этот «Мо Жань» перед ним всего лишь превращенное в совершенное оружие, лишенное души бренное тело.

С каждой секундой холодная усмешка в уголках рта этого мертвого тела становилась все более жестокой:

— Ты правда думаешь, что если будешь стоять тут столбом, этот достопочтенный не сможет с тобой ничего сделать?

— Я заберу его.

— И куда пойдешь?

Всего одна фраза вспорола его самообладание, как нож раковину моллюска.

В глазах Тасянь-Цзюня промелькнула насмешка:

— Чу Ваньнин, спроси себя: в этом безбрежном людском мире, кроме всегда готового тебя принять достопочтенного, где еще ты найдешь убежище… Заберешь его с собой? Не будь смешным.

Тасянь-Цзюнь шагнул вперед. Его рука взметнулась быстрее молнии и, схватив Чу Ваньнина за подбородок, заставила его приблизиться почти вплотную.

— Духовное ядро в теле этого человека принадлежит этому достопочтенному. Ты тоже принадлежишь этому достопочтенному. Лучше бы тебе поскорее уяснить свое положение.

Как только его голос затих, ярко вспыхнул золотой свет. Тасянь-Цзюнь успел убрать руку, но его щеку все равно обожгло жгучей болью. Он небрежно провел по ней рукой и убедился, что от уха до виска кожа была разрезана, а из зияющей раны по лицу текла черная кровь.

Тасянь-Цзюнь долго молчал. Полуприкрытые веки скрывали его глаза, поэтому было сложно сказать, доволен он случившимся или очень зол. Он сморщил нос, и тут же его невозмутимое лицо исказилось в гримасе. — Хорошо, очень хорошо, — император горько рассмеялся. Со взмахом рукава, все его черное облачение взметнулось подобно грозовой туче. — Не думал, что спустя столько лет этот достопочтенный сможет снова вступить в бой с Тяньвэнь, — он провел длинными пальцами по своей щеке, стирая пятна крови. Потемневшие глаза в упор уставились в лицо Чу Ваньнину. — Этот достопочтенный очень скучал.

За спиной Чу Ваньнина был Мо Жань, жизнь которого висела на волоске, и если все это затянется, то спасти его будет уже нельзя. Как бы ни путались мысли и чувства Чу Ваньнина, он не мог тратить время на праздную болтовню с Тасянь-Цзюнем.

— Тяньвэнь, Десять Тысяч Гробов!

Грязно выругавшись, Тасянь-Цзюнь быстро и легко взмыл вверх. Стоило ему оттолкнуться носком от поверхности, как земная твердь тут же растрескалась и из ее недр вырвались на волю бесчисленные толстые ветви, стремящиеся во что бы то ни стало добраться до него. В то же время другие ветви ивы, что были значительно тоньше и мягче этих, нежно обвили и укрыли под своими стеблями и листьями безсознательного образцового наставника Мо.

Тасянь-Цзюнь взглянул на стоящего в центре магической формации Чу Ваньнина и с почти отчаянной злостью рассмеялся:

— Ты настолько по-разному с нами обходишься?

— Тяньвэнь, Ветер.

— …

Ответом на его вопрос стала еще более яростная атака. Ураганный ветер пронесся над землей и ударил его подобно острому лезвию. Было бы ложью сказать, что императору было не обидно.

С высоты Тасянь-Цзюнь бросил взгляд на растрепанного и окровавленного мужчину на земле и вдруг ощутил давно забытую боль в мертвом сердце. В то мгновение, когда он отвлекся, ветряное лезвие ударило его в живот, распоров бок. Почувствовав резкую боль, он опустил голову и увидел черную кровь, хлещущую из отвратительной рваной раны.

Он опять ранил его…

Что в прошлой жизни, что в этой, Чу Ваньнин никогда всерьез о нем не заботился.

Горло внезапно сдавило. Натянутая улыбка исчезла с его лица. Подняв руку, Тасянь-Цзюнь взревел:

— Призываю Бугуй!

Помню цвета яшмы поле зеленое, помню тот киноварный мост. Минул еще один год, государь так и не вернулся домой[277.4]… Но ведь государь вернулся, так почему снова это? Государь вернулся, но его меч все еще обращен против него, по какой-то глупой причине он снова хочет пролить его кровь и забрать его жизнь!

Негодование и злость поднялись до небес, достигнув своего зенита.

Два непревзойденных божественных оружия, Бугуй и Тяньвэнь, взревев как дракон и тигр, сошлись в бою.

Две жизни.

Две жизни прошло с того последнего боя, когда эти два божественных оружия сражались не на жизнь, а на смерть. Гравировка на рукояти Бугуя давно стерлась, все уже безвозвратно разрушено, точно так же как и прошлая связь Наступающего на бессмертных Императора и уважаемого Бессмертного Бэйдоу.

Золотое и изумрудное сияние остервенело вгрызались друг в друга, словно их взаимная ненависть стала частью их естества и, проникнув до мозга костей, неразрывно связала их навеки. В этом непрерывном мерцающем танце света и тени Тасянь-Цзюнь пристально вглядывался в лицо человека перед собой.

Под пестрыми пятнами крови на коже было скрыто слишком много противоречивых чувств.

Живой.

В душе нестерпимая мука, сердце невыносимо жжет.

Сквозь стиснутые зубы, он вдруг с большой неохотой спросил:

— Почему, даже ясно понимая, что это я… ради него ты опять хочешь сойтись в бою с этим достопочтенным?

— …

Чу Ваньнин не знал, что ответить, тем более что все разговоры с этим лишенным души бренным телом были, по сути, совершенно бессмысленны и бесполезны.

Чу Ваньнин и сам не знал почему, — возможно, от режущего глаза яркого солнечного света, — но на мгновение у него возникла иллюзия, что он увидел в глазах Тасянь-Цзюня мучительную боль, бесконечное одиночество… и даже что-то похожее на предательскую влагу.

— Когда он ранен, ты тоже страдаешь, а что насчет этого достопочтенного? — прохрипел Тасянь-Цзюнь. Он пытался выглядеть как можно более внушительно и зловеще, но его досада и нежелание мириться с тем, что видели его глаза, перехлестывали через край. Сейчас он страстно желал взять факел и выжечь дотла свою обиду, но пламя в его сердце уже взметнулось до небес и от едкого дыма у него покраснели глаза. — Чу Ваньнин, после воскрешения этот достопочтенный пришел в Павильон Алого Лотоса и увидел, что от твоих останков не осталось даже костей… ты понимаешь, что я пережил?

Потрясенный его словами Чу Ваньнин замер. Но Тасянь-Цзюнь этого не увидел, потому что уже закрыл глаза, не в силах вынести того, что эта фраза вышла наружу. Мышцы на его лице напряглись. Гнев, унижение, боль и безумие привели к тому, что его рассудок помутился и он впал в неистовство. Внезапно почти вся его духовная мощь оказалась влита в Бугуй…

Раздался оглушительный взрыв!

Горная порода треснула, земля содрогнулась. Окружающие их травы и деревья в одно мгновение были стерты в пыль обрушившимся на них яростным духовным потоком. Ивовая лоза тоже не смогла выдержать неистовства Бугуя, и одна за другой золотые ветви рассыпались, обратившись в пепел.

— Почти десять лет!

Среди окутанного дымкой пепелища только полные безумия багряно-алые глаза Тасянь-Цзюня сохраняли ясность.

— Десять лет, Чу Ваньнин! Этот человек возродился в прошлом, оставив достопочтенного, чтобы тот в одиночестве пробудился на Пике Сышэн во Дворце Ушань. Все десять лет этот достопочтенный из писем узнавал о ваших с ним разнообразных увеселениях и о его блистательных подвигах… а я? А как же я?!

Когда черный клинок снова ударил, поднялась песчаная буря, камни полетели в разные стороны, земля раскололась, образовав бездонную пропасть.

— От начала и до конца это был один и тот же человек! Он все начал заново, а мне и пригоршни пепла не осталось!

Когда его меч расколол землю, Чу Ваньнин отозвал Тяньвэнь и призвал Хуайша.

Но неожиданно один вид этого смертоносного клинка распалил Тасянь-Цзюня еще больше. Сейчас он был подобен злому духу, что, движимый затаенной глубокой обидой, вернулся в этот мир из бездны Ада.

Выражение его глаз не могло не заставить сердце Чу Ваньнина испуганно затрепетать.

Если это всего лишь труп, почему он до сих пор может испытывать подобные сильные эмоции?

— Почему вы оба так относитесь ко мне?

Бушующее пламя добралось до леса, и теперь повсюду к небу вздымались языки пламени, летели искры и парили догорающие листья с темными обуглившимися краями. Внезапно, ослабив напор, подобно порыву черного ветра, Тасянь-Цзюнь легко отскочил назад и остановился за этим увядающим в огне и уныло шелестящим листьями пологом леса.

Чу Ваньнин не понял сразу, почему тот так внезапно отступил. Он увидел, как, стоя в отдалении, император прикрыл глаза. Густая тень длинных ресниц легла на его щеки, еще сильнее подчеркнув мертвенную бледность лица. Тасянь-Цзюнь тихо пробормотал:

— Почему ты так со мной обращаешься?

Когда его голос затих, земля с грохотом задрожала.

Переменившись в лице, Чу Ваньнин тут же повернул голову…

— Мо Жань!

Когда Чу Ваньнин уже собирался повернуться и заслонить собой бессознательного Мо Жаня, он услышал, как император произнес четыре слова, которые словно жгучий мороз в один миг пробрали его до костей:

— Цзяньгуй, Десять Тысяч Гробов!

Раскололись камни и содрогнулись небеса!

Кровь застыла в жилах Чу Ваньнина… Ивовая лоза… лоза… изначально Тасянь-Цзюнь и Мо Вэйюй — один человек, и если Мо Вэйюй мог призвать Бугуй, значит и Тасянь-Цзюнь мог призвать Цзяньгуй!

Пробившись сквозь земную твердь, толстые крепкие стебли обвились вокруг Чу Ваньнина, сковав его по рукам и ногам. Другие алые ветви тут же рассекли уже поврежденный защитный кокон, сплетенный Тяньвэнь, чтобы добраться до спрятанного внутри Мо Жаня.

Чу Ваньнину показалось, что его сердце и душу охватило адское пламя:

— Не трожь!

Полностью проигнорировав его крик, Тасянь-Цзюнь быстро и плавно пронесся мимо и приземлился прямо перед Мо Жанем. Бесстрастно и холодно он вглядывался в переплетение ветвей ивы, в глубине которого скрывалось лицо как две капли воды похожее на его собственное.