Все так же сухо Чу Ваньнин спросил:

— При помощи ветки?

— ...Ну да.

Заметив его холодность, Мо Жань испугался, что старейшина Юйхэн, сделав неверные выводы, начнет презирать его и поспешил пояснить:

— На самом деле я не боюсь брать их руками, но в детстве мама сказала мне, что дождевых червей нельзя трогать, иначе их кожа начнет гнить...

Чу Ваньнин покачал головой:

— Я говорю не об этом.

Сказав это, он немного поднял руку, слегка пошевелил пальцами, и из щели между длинными каменными ступенями показалась тоненькая золотая ивовая ветвь, которая аккуратно обвилась вокруг лежащего в луже дождевого червя и перенесла его в траву поблизости. Широко открыв глаза, Мо Жань искренне изумился:

— Что это?

— Тяньвэнь.

— Что такое Тяньвэнь?

Бросив на него один короткий взгляд, Чу Ваньнин пояснил:

— Это мое оружие.

Мо Жань удивился еще больше:

— Оружие старейшины... такое... такое...

— Такое маленькое? — договорил за него Чу Ваньнин.

Мо Жань смущенно хихикнул.

Холодно взглянув на него, Чу Ваньнин отряхнул рукав и холодно сказал:

— Естественно, у него есть и более свирепая форма.

— Тогда можно мне на нее посмотреть?

— Для тебя же будет лучше никогда ее не видеть.

В то время Мо Жань не понимал, что стоит за этими словами Чу Ваньнина. Повернув голову, он следил, как золотая лоза обыскивает трещины в камнях и переносит на траву всех обнаруженных дождевых червей. Постепенно в его восхищенном взгляде проявилась изрядная доля страстной жажды на грани белой зависти.

И тут Чу Ваньнин вдруг спросил его:

— Хочешь научиться?

Мо Жань остолбенел, глаза его широко распахнулись. От охватившего его волнения он потерял дар речи и, в конце концов, отчаянно закивал, выражая свое полное и безоговорочное согласие.

Взглянув на раскрасневшееся от смущения маленькое симпатичное личико, Чу Ваньнин сказал:

— Завтра после утренней медитации приходи в бамбуковую рощу за Платформой Шаньэ. Я буду ждать тебя там.

После этих слов белые шелковые туфли продолжили свой путь по мокрым каменным ступеням, а Мо Жань еще долго смотрел вслед медленно удаляющемуся силуэту под зонтом. Потребовалось время, чтобы до него, наконец, дошло, что именно сказал ему Чу Ваньнин, и в тот же миг глаза его просветлели, а на лице вспыхнул яркий румянец.

Не заботясь о лужах на земле, он тут же преклонил колени и, поклонившись до земли, с искренней радостью и нетерпением в голосе громко крикнул вслед удаляющейся фигуре в белом:

— Да, Учитель!

— ...

На этот раз Чу Ваньнин не стал ничего отрицать, хотя и согласия не выразил. Он просто остановился, постоял какое-то время, а затем, так и не обернувшись, продолжил путь. Капли дождя стучали по поверхности зонта, погружая мир вокруг в зыбкую туманную дымку.

Только когда его силуэт исчез из виду, Мо Жань поднялся с земли и сразу же заметил, что над его головой раскрылся защищающий его от ветра и дождя золотой полупрозрачный барьер с узором в виде цветов с пятью лепестками.

Чу Ваньнин помнил, как Сюэ Чжэнъюн, узнав о его решении, сначала облегченно выдохнул, а потом с любопытством поинтересовался:

— Юйхэн, почему ты согласился принять его?

В тот момент он сидел на своем почетном месте старейшины на Платформе Шаньэ и держал в руке бумажный зонтик, полученный от Мо Жаня. Повертев в длинных пальцах неудобную бамбуковую ручку зонта, он, наконец, холодно произнес:

— Хочу помочь ему спасать дождевых червей.

Леопардовые глаза Сюэ Чжэнъюна округлились, словно он и в самом деле был диким котом:

— Спасать кого?

Чу Ваньнин ничего не ответил. Он сделал вид, что внимательно рассматривает сделанные из зеленого бамбука спицы зонтика, но его губы растянулись, изобразив что-то, подозрительно напоминающее улыбку.

Как же давно это было. В мгновение ока пролетели годы.

Молодой человек, которого он тогда принял в ученики, когда-то был ребенком с кристально чистой душой. И хотя в какой-то момент он сбился с пути, но, к счастью, в конце концов, не разочаровал его: вырос честным человеком и стал уважаемым бессмертным.

Придерживая плотную ткань кончиками белых, как корень лотоса, пальцев, Чу Ваньнин продолжал разглядывать лицо спящего Мо Жаня через маленькую щелочку в пологе.

Милый юноша превратился в красивого и статного молодого человека. Со временем черты его лица стали более резкими и выразительными, в выражении глаз проявились спокойствие и сдержанность, свойственные зрелости.

Как и раньше, в пору юности, когда Мо Жань крепко спал, его брови были слегка нахмурены. Два ряда густых плотно сомкнутых ресниц казались наглухо закрытыми дверями в сердце, на котором лежал тяжкий груз памяти о прошлых ошибках.

Чу Ваньнин понимал, что его домыслы довольно смешны и нелепы. Откуда у прожившего не так много лет молодого человека, могут взяться настолько печальные воспоминания?

Не успел он закончить эту мысль, как длинные ресницы Мо Жаня дрогнули, и он открыл глаза.

— ...

Пальцы Чу Ваньнина сразу же напряглись, ему захотелось быстро отдернуть руку и притвориться спящим.

Но у Мо Жаня была особенность, свойственная скорее людям пожилым, а не юным лежебокам, что любят понежиться в теплой постели: он всегда очень быстро просыпался.

Казалось, что даже во сне Мо Жань остро чувствовал все изменения в окружающей обстановке, интуитивно ощущая опасность... словно каждый день своей жизни он ходил по тонкому льду, рискуя погибнуть от клинка наемного убийцы.

Так что, прежде чем Чу Ваньнин успел убрать кончики пальцев из щели в пологе, взгляд Мо Жаня упал именно на это место.

Чу Ваньнин: — ...

Незапятнанная репутация старейшины Юйхэна оказалась под угрозой. Но к счастью в этот момент его осенила идея. Он быстро перевернулся, и его расслабленная рука, как будто невзначай, раздвинула занавеску.

Теперь все выглядело так, словно он не приподнимал тайком полог, а просто неловко перевернулся во время сна и случайно отодвинул его рукой.

Как и следовало ожидать, Мо Жаню даже в голову не пришло, что такой серьезный человек, как Чу Ваньнин, мог морочить ему голову, поэтому он сразу же повелся на его уловку. Опасаясь разбудить своего наставника, Мо Жань очень тихо встал со своей лежанки.

Однако, вместо того, чтобы сразу уйти, он сначала поймал обнаженное запястье Чу Ваньнина и осторожно переместил обратно на постель.

Очень скоро послышался звук открывшейся двери и Мо Жань вышел.

Чу Ваньнин расслабился и открыл глаза. Медленно приходя в себя, он еще долго смотрел на полоску дневного света, проникшего в дом через приоткрытую дверь.

Возможно потому, что он никогда не думал, что сможет быть с Мо Жанем, и в мечтах своих не осмеливался представлять, как это могло бы быть, даже после того, что случилось ночью, Чу Ваньнин чувствовал себя так, словно ему все это только приснилось.

Он знал, что Мо Жаню всегда нравился Ши Минцзин. В конце концов, все это время он был рядом с ними и видел все своими глазами.

Он видел, как Мо Жань улыбался Ши Минцзину, как готовил лапшу по его вкусу, и каким счастливым был, когда втайне помогал Ши Мэю справиться с трудным уроком, искренне веря, что никто об этом не узнает.

На самом деле, Чу Ваньнин все видел и знал.

Из-за этого он ощущал зависть, ревность, печаль и неудовлетворенность.

Тогда он не желал мириться с этим и теперь, казалось бы, должен был почувствовать облегчение.

Но это оказалось не так просто, ведь в прошлом, даже зная, что его мечты бесплодны, он отказывался отступиться от своих чувств и уйти из жизни Мо Жаня.

На протяжении многих лет Чу Ваньнин не раз задавался вопросом, стоят ли того эти его безответные чувства и стоит ли так упорствовать, бесплодно ожидая невозможного? Но каждый раз терялся с ответом и откладывал решение на потом в надежде, что все разрешится само собой.

Чу Ваньнин всегда считал себя бесстрастным и холодным человеком. Со стороны наблюдая за страданиями влюбленных, он искренне не понимал, зачем так мучить себя, цепляясь за ненужные чувства, вместо того, чтобы просто отбросить то, что причиняет такую боль. Тогда, взирая свысока на людские слабости, ему было просто отрицать любовь, и только когда это адское пламя охватило его собственное сердце, он, наконец, осознал...

Глубокая привязанность и искренняя любовь слишком глубоко прорастают в сердце, становясь частью тебя самого.

И, если уж это произошло, это чувство можно только подавить, но вырвать невозможно.

Именно поэтому Чу Ваньнин, который не мог понять мысли и чувства Мо Жаня, оказался сбит с толку и начал сомневаться. Он не понимал, что заставило Мо Жаня отвести взгляд от прекрасного Ши Минцзина и переключиться на такого неинтересного и жалкого человека, как он.

Может это... из благодарности?

Из чувства вины?

Он хотел своим телом расплатиться за его доброту[181.4]?

...Твою ж мать! Неужели он признался Ши Мэю в своих чувствах, а тот отверг его?..

Чу Ваньнин окаменел. В голове был полный хаос и ни одной умной мысли. Ему вдруг вспомнилась история о ветренном Чэнь Шимэе[181.5], который с такой же легкостью предал свою возлюбленную. Чем больше он думал об этом, тем больше злился. В конце концов, Чу Ваньнин поднялся с постели и, воспользовавшись тем, что его никто не видит, свирепо пнул лежащий на полу матрас Мо Жаня, на котором тот спал прошлой ночью.

Автору есть, что сказать:

Вчера модератор признал новую главу «недостаточно чистой» и теперь она ожидает повторной проверки администратором. Если в итоге глава будет заблокирована, не волнуйтесь, я обязательно подам апелляцию.

Кроме того… как поцелуй в щеку может быть «недостаточно чистым»? Эта пизда[181.6] по-любому жопой читала!

《Я слышал, что ты недостаточно чистый[181.7]》

Зарисовка, рожденная из-за негодования по поводу аудита 180 главы моего романа.

Аудитор: — Я слышала, что ты недостаточно чист. Заблокируем главу, где ты пере[па-па-па]пихиваешься.