Но она не захотела меня забирать.

Вместо этого она забрала мою сестру. Ее и ее парня-бездельника, который сел за руль, настаивая на том, что он выпил только одну бутылку.

Далия мертва, а я жива. Моя вторая половинка. Моя близняшка.

Мне ничего не говорили о галлюцинациях после аварии, хотя я рассказывала, что у моей кровати стоит человек в капюшоне, что он оставил мне лилию на груди. Врачи сочли это побочным эффектом лекарств и шоком от потери сестры. Я сказала им, что это был Мрачный Жнец. Но они смотрели на меня с напряженным выражением лица и говорили, что следует просто отдохнуть.

Они назвали это фазой.

Я привезла лилию домой, потому что через месяц она не засохла. Медсестра сказала, что она, наверное, такая же, как я, - выжившая, несмотря ни на что. Теперь лилия лежит в темноте ящика, выживая снова, и снова, и снова, как и я. В ожидании смерти, которая никогда не наступит. И утешения, которого никогда не будет.

«У нее тараканы в голове», - говорил один из друзей Эвана после очередной неудачной попытки увидеть Мрачного Жнеца. Но я переставала пытаться. Мне не нравилось терпеть неудачу.

Я думала, что из-за лекарств в больнице у меня играет воображение. Потом я была убеждена, что это просто шутка. Потом я открыла свой шкафчик на работе и обнаружила там новую лилию. Через несколько дней она завяла, а на ее месте в шкафчике лежала другая с запиской:

Ты будешь моей.

Я разозлилась на Эвана, обвинив его в такой отвратительной шутке. Он отрицал это, как и все остальные. Но письма продолжали приходить, появляясь все чаще там, где не должны были: в кармане пальто, в машине, в сумочке. С тех пор они не прекращаются.

Недолго думая, я открываю дверцу шкафчика и мысленно готовлюсь к тому, что он оставил мне сегодня.

В прошлый раз это был череп с розовым кварцем, в позапрошлый - икра, я как-то говорила Брит, что никогда ее не пробовала. До этого была пачка денег - самый практичный подарок, который он когда-либо мне оставлял. Но он всегда кладет цветок, будь то дома или на работе. Всегда одну белую лилию.

Я открываю дверцу, дрожь пробегает по позвоночнику, когда достаю коричневый пергамент и разворачиваю плотную бумагу, и чувство, что за мной наблюдают, щекочет шею.

Даже восход солнца не сравнится с твоей красотой.

Румянец заливает щеки, но я пытаюсь отогнать его. Единственный раз после аварии слово «красивая» было использовано для описания меня в газетной статье, где меня назвали «красивым несчастьем», и в этих записках от Безликого. Я никогда не думала, что мне понадобится подтверждение от загадочного человека, но стала одержима этим.

Это больше, чем одержимость. Это тяга. Потребность.

Как бы я ни хотела, чтобы он ушел из моей жизни, он - единственная причина, по которой я не чувствую себя одинокой после смерти Далии. Какая-то часть меня не хочет, чтобы это закончилось, боясь, что, когда он уйдет, я пойму, что он забрал спасательные шлюпки с тонущего корабля.

Из-за этого я сумасшедшая, как все говорят? Или просто человек?

Когда я прихожу домой, там пусто. Как и всегда.

Смена закончилась без заминок, ноги болят, а желудок не перестает урчать от того, что я ничего не ела уже сутки.

Я бросаю пиццу в микроволновку и молча ем, глядя на угольны мазок над плитой.

Недостаток сна прошлой ночью дает о себе знать. Тело тянет меня вниз, пока я занимаюсь своими делами и стою перед ящиком с аптечкой. Лекарств от галлюцинаций и тревоги достаточно, чтобы уснуть. А вот пытаться не спать - совсем другое дело.

Когда он мне снится, я думаю, что это происходит взаправду. Я не помню, что было во сне, поэтому не могу знать точно. Но надеюсь, что это он. Единственные сны, которые я помню, это сны про ночь аварии.

Я не слышала, как его черные ботинки хрустели по листьям, когда он шел ко мне, как позади него пылала машина Далии. Я не слышала ничего. Врачи сказали, что при столкновении я вылетела из окна и упала в грязь с торчащим из тела стеклом и вывернутой в сторону шеей. Неисправный ремень безопасности - единственное, что не позволило мне сгореть заживо.

Я не могла пошевелиться, чтобы посмотреть на него, когда он опустился рядом со мной на колени, провел пальцем по окровавленной щеке и прошептал:

— Еще рано, моя Лилит.

Глотаю таблетки, прописанные доктором Мэллори и тащусь к своей комнате. Проверяю, достаточно ли заряжен аккумулятор в камере и заперты ли окна, а затем падаю в кровать и позволяю сну, вызванному лекарствами, взять меня под контроль.

— Такая милая. Такая красивая. Мой драгоценный маленький цветочек, — его голос раздается у меня за спиной.

Я вдыхаю и оборачиваюсь. В кои-то веки он там. В плаще, стоящий посреди пляжа перед штормом. Волны с ревом бьются о берег, темно-синие на фоне серого неба.

Ветер обдувает мои голые руки, развевает белое платье на ногах. Но я не чувствую холода. Я вообще не чувствую природы. Посмотрев вниз под ноги, я наконец-то замечаю его символ, начерченный на песке.

Сразу же исчезают звуки, хотя волны поднимаются еще выше, а молния раскалывают небо. Расстояние между нами сокращается до нескольких шагов.

Это сон, но в то же время он кажется жутко реальным. Я была здесь раньше? Почему это место кажется таким знакомым?

Безликий протягивает руку и проводит бледным пальцем по моей щеке, как в ту ночь, когда произошла авария. Прикосновение такое теплое и нежное, и мне так хочется сорвать с его головы капюшон и посмотреть, как он выглядит. Я хочу увидеть его всего. Я уже видела, как натягивается его одежда, скрывая мышцы под темными слоями. Я заслуживаю гораздо большего.

Его пальцы спускаются к моей шее, и он притягивает меня ближе к себе. Но я не могу разглядеть, что скрывается под тенью капюшона. Я должна отстраниться от него, сказать, чтобы он отправлялся в ад за то, что охотится за мной, как за добычей.

— Ты — воплощение чистой красоты, Лилит.

Никто не называет меня Лилит, и тем более «красивой». От шока, вызванного этими словами, по позвоночнику пробегает дрожь. Мне нравится, как звучит мое имя на его губах - если они у него вообще есть.

— Как тебя зовут? — говорю я.

Другой рукой он проводит по изгибу моих губ.

— Как бы ты хотела меня называть?

— Ты - Безликий.

Его смех грохочет, как море, и я почти придвигаюсь ближе, чтобы впитать его звук. Может быть, даже прислонить голову к его груди и почувствовать его вибрацию.

— Только потому, что ты не открываешь глаза, любовь моя.

Пальцы ног погружаются в черный песок. Я утверждаю, что это ничего не значит. Что от его шепота «любовь моя», у меня в душе ничего не горит.

Я смотрю на капюшон и обвожу взглядом морские и песчаные просторы.

— Чего ты хочешь от меня?

— Всего.

Я сглатываю. Мне нечего дать. Ни денег, ни счастья, ни веры. Я пустая женщина с небьющимся сердцем. У меня есть дом, но я ему не соответствую.

Рука, держащая меня за шею, двигается, запутывая пальцы в волосах, а его большой палец скользит по моим губам и по горлу.

— Почему? — наконец, спрашиваю я.

— Потому что ты создана для меня, Лилит. Моя идеальная вторая половинка. Судьба привела тебя ко мне.

Я пытаюсь прижаться к его груди, знаю, что именно это я и должна сделать. Под моими руками лишь ткань и его напряженные мышцы, готовые бороться с моими попытками.

— Ты ненастоящий, — это не реально. Все это просто дурной сон. В любую секунду я проснусь под звуки будильника, и все закончится. Я вернусь к его голосу, зловещему шепоту, и фантазиям, которые разыгрываются в моей голове, когда я читаю его греховные письма.

Его голова с капюшоном опускается вниз, и мягкая ткань прижимается к моему лицу.

— Ты не сможешь убежать от меня, потому что я поймаю. Не сможешь спрятаться от меня, я найду. Я почувствовал твой запах, он остался на моей коже, ты запечатлелась в моей памяти. Ты моя, Лилит. Ты не сможешь спастись.

Я качаю головой, когда он отстраняется и прижимает мое тело к своему, застывшее и теплое, как летний день, но холодное, как первый зимний мороз. Каждое его слово - это веревка, которая все туже и туже обвивается вокруг меня, удерживая на месте. Я не хочу уходить. Кажется, что я больше всего этого желала: покоя.

— Кто ты? — я хнычу, желая почувствовать под плащом не только его мышцы. Я хочу провести рукой по челюсти, почувствовать, есть ли у него щетина или борода. Я хочу знать, серые ли глаза смотрят на меня в ответ, или, может быть, карие, голубые?

Я не должна этого хотеть, ведь Эван спит на другом конце города. Кто этот человек в капюшоне? Он пришел ко мне во время аварии, стоял рядом с моей кроватью в больнице, когда я должна была испустить последний вздох, он присылает мне письма и приносит подарки, даже когда я нахожусь на самом дне.

— Я тот, кого ты хочешь, — его рука скользит от моих волос вниз, к впадине позвоночника, и ложится на мягкий изгиб талии. Это движение кажется таким естественным, как будто он делал это тысячу раз, и мы просто влюбленные, вновь встретившиеся. — Дам тебе подсказку: как корабль приходит в гавань, так и наша встреча неизбежна, моя дорогая Лилит. На краю земли я буду ждать прихода корабля. Может быть, не сегодня, может быть, не завтра, но я буду там, чтобы приветствовать тебя и все души, которые придут после.

Безликий. Неизвестный.

— Почему ты не можешь сказать мне свое имя?

Он наклоняет голову в сторону, как бы изучая меня. Но я не чувствую его пристального взгляда, только сладостное обожание, которое лавой разливается по моей душе. Он притягивает меня еще ближе, хотя не думаю, что это невозможно.

— Ты уже знаешь, мой ночной монстр, — он берет мое лицо в руки и наклоняется ближе, но все, что я вижу под капюшоном, - это темнота.

— Почему ты продолжаешь меня так называть? Думаешь, я чудовище или что-то в этом роде? — я не хочу показаться слабачкой, но мысль о том, что я жила только ради сестры, убивает меня изнутри.