Глава 15.

Инновации, а не простое накопление производственных инвестиций, доминируют в эколого-экономическом росте". Покойный Чарльз Файнштейн, который стал пионером в области оценки национальных счетов Великобритании в середине XIX века и ранее, не согласился с этим мнением. Он утверждал, что "на ранних стадиях экономического развития увеличение запаса физического капитала обусловливало значительную часть роста выработки на человеко-час; рабочие могли производить больше, поскольку у них было больше капитала для работы". Однако такой рост выработки на человеко-час, вызванный капиталом, был ограничен. Удвоение числа лошадей, с которыми работает пахарь, действительно немного повышает выработку пшеницы на человеко-час, но гораздо меньше, чем удвоение (она повысится на 100% [от удвоения лошадей], умноженное на долю лошадей в стоимости производства пшеницы, возможно, на 5%). Умножение традиционного оборудования в косах, открытых стоках и амбарах без инноваций не приближается к получению шестнадцатикратного коэффициента и плохо объясняет даже коэффициент до 1860 г., равный двум. Инновации в области дренажа из глиняных труб, селекции растений, форвардных рынков, механических жаток, опытных станций, дизельных тракторов, вагонных систем доставки, гибридной кукурузы, фермерских кооперативов и химических гербицидов делают эту работу лучше.

Файнштейн, конечно, все это знал. Он был великим и эрудированным историком экономики. Он заметил, что "в последнее время [по сравнению с "ранними стадиями эколого-номического развития"] ... ...все большее значение приобретают достижения в области качества оборудования". Однако он не мог отказаться от того, что экономист Уильям Истерли (2001) назвал "капитальным фундаментализмом". Инновации "должны быть воплощены в физическом оборудовании", - заявил Файнштейн, тем самым сохраняя за инвестициями ведущую роль. (Его утверждение справедливо для жатвенных машин и дизельных тракторов, но для организационных инноваций, таких как селекционная селекция, оно в значительной степени ложно). Это воплощение "сделало инвестиции и сбережения ... решающими для экономического роста". Истинность этого утверждения вытекает из простого учета - без инвестиций, конечно, нет жатвенной машины. Но оно ложно в экономическом смысле. Приписывать эпоху инноваций накоплению капитала - все равно что приписывать Шекспира английскому языку или латинскому алфавиту. Да, Бард нуждался в языке и даже в алфавите. Это так. Но правильно ли использовать "решающее" понятие причинно-следственной связи?

Предложение сбережений в одном регионе, таком как Ланкашир, или в одной стране, такой как Великобритания - даже в экономически громоздкой Великобритании 1840 г. - осуществлялось по фиксированной ставке процента, 4 или 6 процентов. Спрос на сбережения определялся полезностью кредита для строительства амбара или машины - полезностью, которую экономисты называют "предельным продуктом капитала". Однако нагромождение кирпича на кирпич или даже станка на станок приводило к быстрому снижению отдачи. Вспомните перегруженного лопатами канавокопателя или ферму площадью 100 акров с шестью тракторами и всего одним рабочим. В 1848 г. и вплоть до последнего издания в 1871 г. Милль совершенно справедливо заявлял, что "самые богатые и процветающие страны очень скоро достигнут стационарного состояния, если не будут совершенствоваться производительные искусства". В 1930-х и начале 1940-х годов перспектива убывающей отдачи глубоко встревожила таких экономистов, как британский экономист Джон Мейнард Кейнс и американский последователь Кейнса в Миннесоте и Гарварде Элвин Хансен. Они считали, что технологии электричества и автомобиля исчерпали себя и что наступает резкое снижение отдачи от капитала, особенно в связи с уменьшением рождаемости. Люди будут сберегать больше, чем можно выгодно инвестировать, считали "стагнационисты", и страны с развитой экономикой впадут в хроническую безработицу. В соответствии с обычным, хотя и сомнительным утверждением, что расходы на войну временно спасли не подвергшуюся бомбардировкам часть мировой экономики, они считали, что в 1946 г. произойдет повторение Великой депрессии.

Но этого не произошло. Стагнационизм оказался ложным. Напротив, в 1950-1974 гг. мировой доход на душу населения рос быстрее, чем когда-либо в истории, а либеральные страны переживали бум. Иными словами, инновации не позволили снизиться отдаче на капитал. Улучшенные стиральные машины, более совершенные станки, инновационные технологии строительства и тысячи других плодов ресурсообеспеченности делали людей богаче и, кстати, поддерживали инвестиционный профицит. В терминах, понятных экономисту, кривая спроса на капитал неуклонно движется вправо, и так было с XVIII века. Постоянно растущие возможности для выгодных инвестиций - это один из механизмов самокоррекции, который прекращает рецессии (а волны чрезмерного оптимизма в отношении таких возможностей как раз и вызывают рецессии в первую очередь). Во время спада инновации и другие возможности для процветания накапливаются на полке "хороших идей" до тех пор, пока соблазн сделать состояние, используя их, не станет непреодолимым.6 Деловой цикл начинается в конце XVIII века, как раз тогда, когда инновации приобретают важное значение. До этого подъемы и спады в экономике определялись войнами и урожаями, а не циклами оптимизма и пессимизма в отношении инноваций. Историк Джулиан Хоппит, изучавший эти вопросы, приводит слова Кольриджа, утверждавшего в 1817 г., что "дух коммерции будет вызывать большие колебания, одни спады, а другие подъемы", примерно за дюжину лет от пика до пика. "Духовный" анализ Кольриджа вполне обоснован. Дробное резервное банковское дело существовало задолго до этого в таких местах, как Флоренция, и поэтому в XVIII веке в Великобритании не было чем-то поразительно новым. Если учесть, что накопление капитала существовало всегда, а банковское дело - еще со времен древних греков, то новизна цикла в конце XVIII века говорит как раз о том, что мы с Тунцельманом утверждаем: инновации - это главная особенность капитализма.

Тунцельманн действительно утверждает, что в некоторых случаях технологические изменения происходят в основном за счет увеличения используемого капитала, а не только за счет повышения производительности труда. (Если продолжить разговор с аудиторией экономистов, то площадь под предельным продуктом капитала - это, конечно, национальный доход в целом [точнее, до константы интегрирования]. Можно придумать модели, в которых сбережения из растущего национального дохода финансируют инновации, которые повышают доходы, которые повышают инновации, и так по виртуозной спирали. Но тогда придется объяснить, почему такой механизм применим только к последним двум-трем столетиям. Вы снова оказываетесь перед необходимостью объяснять эпоху инноваций чем-то уникальным для нее, вытесняющим предельный продукт капитала. Это не может быть в основном эндогенным фактором.) Британская, а затем европейская, а затем и человеческая изобретательность, редкая до 1700 г. и все более распространенная после, сделала нас богатыми. Подобно шекспировскому алфавиту, сбережения и инвестиции, необходимые для выражения инноваций, были достаточно легко обеспечены.

Легкость проявляется в великолепной таблице Файнштейна по доле инвестиций в валовом национальном доходе десятка стран за 1770-1969 гг. Утверждение таково, что инвестиции имеют "решающее значение" для инноваций. С 1770 по 1839 год Британия была самой инновационной экономикой на Земле, да и позже она не отставала, оказавшись, наконец, в числе самых богатых стран. И все же, как я уже отмечал, нормы сбережений/инвестиций в Британии были ниже, чем в большинстве других стран, приведенных в таблице Файнштейна, а к концу XIX века около половины британских сбережений было инвестировано за рубежом. В среднем с 1770 по 1839 год норма сбережений в Великобритании составляла около 7,5%, и только в 1960-х годах она дважды превышала 15 или 16%. Ранний показатель 7,5% был превышен всеми остальными одиннадцатью странами в течение двух-трех десятилетий, когда начинают появляться их показатели - десятилетий, которые обычно соответствуют началу индустриализации. Именно Файнштейн вводит здесь понятие "этапы", и поэтому не может быть и речи о том, что Францию 1820-1830-х годов нельзя сравнивать с Британией более раннего периода: сравнение происходит на том же "этапе". И если отбросить "стадийность", то в любом десятилетии в таблице британские ставки обычно ниже, чем в других странах. Если бы инвестиции и сбережения имели решающее значение для экономического роста, то Великобритания с ее низкими показателями инвестиций не была бы лидером индустриализации. Нормы инвестиций и сбережений выросли в результате инноваций. Они не были их причиной.

Действительно, "решающими" были сами инновации: паровые машины и стальные корабли, гибридная кукуруза и сельскохозяйственные кооперативы. По словам южноафриканского экономиста Стэна дю Плесси, решающим фактором было то, что работать надо было умнее, а не усерднее. Дю Плесси резюмирует то, что известно всем экономистам и историкам экономики с 1960-х годов: простое накопление замороженного труда в капитале - это не то, что позволяет нам вырваться из древней схемы, в которой мы рассчитывали получать тот же доход, что и наши родители, деды и прадеды. И все же в 2003 г. Файнштейн (кстати, тоже южноафриканец) все еще сопротивлялся этому выводу, часть которого он сам же и установил. Он с одобрением цитирует мнение экономиста Артура Льюиса, высказанное им в 1954 г., когда капитальный фундаментализм только формировался, и до появления научных работ, показавших его ошибочность: "Центральная проблема... состоит в том, чтобы понять... [как] сообщество, которое раньше сберегало и инвестировало 4-5% своего национального дохода или меньше, превращается в экономику, где добровольные сбережения составляют около 12-15%". Я уже отмечал, что в сельскохозяйственной экономике Северной Европы с низким коэффициентом доходности-семян показатель сбережений должен быть гораздо выше 4-5%. Возможно, Льюис подразумевал под "добровольными сбережениями" сбережения, превышающие "недобровольные" - скажем, за вычетом амортизации и за вычетом хранения семян. Однако в этом случае современный мир объясняется именно инновациями, которые снизили физический износ или сделали ненужными массовые "недобровольные" сбережения для семян, а не нагромождением кирпича на кирпич. И в любом случае аргумент Льюиса-Файнштейна привел бы к современному экономическому росту, скажем, в Древней Греции или Китае, где норму сбережений можно было бы легко довести до 12 или 15 процентов - достаточно лишь заставить рабов на серебряных рудниках Лауриона или рабочих перед замуровыванием в Великую стену меньше есть.