Глава 22.

Тем не менее, в последнее время четыре впечатляющих ученых настаивают на использовании угля: Энтони Ригли (1962, 1988), Кеннет Померанц (2000), Роберт Аллен (2006, и др., 2009) и Джон Харрис (1998). Исторический демограф Ригли долгое время утверждал, что промышленная революция произошла благодаря замене минерального топлива на древесину и энергию животных. В каком-то смысле он, безусловно, прав, поскольку древесина не могла легко обеспечить топливом паровые двигатели и доменные печи Англии - хотя обратите внимание, что вплоть до XIX века в Соединенных Штатах древесина использовалась для питания пароходов на Миссисипи, а древесный уголь - для выплавки чугуна в Пенсильвании. Тем не менее, залежи угля действительно коррелируют с ранней индустриализацией. Угольная полоса Европы от Мидлотиана до Рура положила начало промышленному росту. Английский уголь с самого начала играл важную роль в отоплении лондонских домов, чернении Черного Континента и, в конечном счете, в работе паровых машин Манчестера, хотя хлопчатобумажные фабрики Манчестера (Нью-Гэмпшир) продолжали использовать падающую воду. Трудно представить себе крупные электростанции, работающие на бревнах. В конце концов, гидроэлектростанции и особенно атомная энергетика смогли заменить уголь, и мы все надеемся, что ветровая, солнечная и геотермальная энергетика одержит верх. Но старый грязный уголь по-прежнему имеет большое значение.

Однако наличие угля не кажется, по крайней мере на статическом уровне, достаточно важным для шестнадцатикратного или даже удвоенного коэффициента 1780-1860 гг. Как заметил Эрик Джонс, способность использовать имеющиеся ресурсы может иметь большее значение. Очевидно, что уголь определял местоположение промышленности, но не следует путать местоположение с общим масштабом и национальным выигрышем. Доля земли в национальном доходе в XVIII веке была гораздо выше, чем сейчас (возможно, 20% тогда против 2-3% сейчас), но доля угольных земель в составе всех земель была невелика.2 Расчеты стоило бы провести, но они, вероятно, окажутся такими же, как и другие. Грегори Кларк и Дэвид Джекс недавно утверждали, что заменители угля означают, что верхняя граница потерь от отсутствия угля в Британии составила бы всего 2% национального дохода, в то время как объяснимым является 100-процентный рост до середины XIX века и гораздо больший рост после этого. Вспомните шарикоподшипники и бомбы союзников.

Тем более что уголь можно было перевозить, и он перевозился - шел в Амстердам и Лондон, перемещался по Европе и миру, как шведское железо и пиломатериалы, или французская соль, или ирландский скот. Наличие угля в доступном месте с небольшими затратами, возможно, было важно для паровой стадии индустриализации, скажем, 1800-1950 гг. А до появления железной дороги очень важен был морской транспортный путь. Однако дело в том, что уголь не обязательно должен был находиться на месте. Как отмечает Голдстоун, если бы угольный склад находился в Нормандии, то лондонские камины и корнуоллские насосные двигатели импортировали бы свой уголь из Франции, и мы не имели бы мудрых разговоров о необходимости британского угля внутри правового поля Британии. Однако Нормандия вовсе не обязательно стала бы индустриальной, если бы не обладала необходимым достоинством и свободой буржуазии (о ее положении, во всяком случае, в сознании парижского духовенства 1856 г., можно судить по "Мадам Бовари"). Местом наибольшего использования паровых машин был Корнуолл, где не было угля, зато его в гигантских количествах добывали через Бристольский канал в Южном Уэльсе. Компания Norrland в Швеции экспортировала пиломатериалы и бумажную массу, но не производила каркасы домов и бумагу.

Однако недавние защитники угля правы, подчеркивая, что любой аргумент в пользу индустриализации должен быть сравнительным. Чилийцы в XVII веке уже давно использовали уголь в больших масштабах, например, для получения высоких температур при обжиге керамики, экспортируя результат на запад. Кеннет Померанц доказывает важность того факта, что в Европе, особенно в Великобритании, дешевый уголь находился вблизи от населения. Китайский уголь находился далеко от долины Янцзы - долины, которая до XIX в., по его мнению (хотя впоследствии было доказано, что оно ошибочно), по богатству была сопоставима с Британией, находясь на высокой отметке $3 ± $2 в день наших предков. Долина была местом, где спрос угля и, в частности, квалифицированных мастеров. Китай очень рано начал использовать уголь (и природный газ, в том числе), но его уголь находился внутри страны и не имел дешевых водных путей, как лондонский "морской уголь" из Ньюкасла, который использовался в английских известковых печах и стекловарении с XIII века, а примерно к 1600 году все чаще использовался в качестве домашнего топлива (местные цены на древесину резко возросли).

Однако можно возразить, что более активная протоинновация ("энергичное использование своих богатств") привела бы к перемещению промышленности, скажем, в Маньчжурию (что, возможно, не совсем неестественно при маньчжурском правлении после 1644 г.) или, во всяком случае, в другие угленосные земли постепенно расширяющегося Центрального царства, экспортируя не сырой уголь, а готовую продукцию. В конце концов, Китай именно так и поступил, как в меньшем географическом масштабе поступили англичане на (новом) индустриальном северо-западе и северо-востоке, или немцы в Силезии, или в большем масштабе европейцы, экспортируя готовые продукты в мир. Не обязательно перевозить уголь - даже до того, как железная дорога сделала его дешевым. Можно перевозить людей или готовые товары, или и то, и другое.

Короче говоря, уголь как просто новый источник тепла не очень хорошо подходит для объяснения нашего богатства. Роберт Аллен, который с этим не согласен, подчеркивает, что в Англии уголь был относительно дешев по сравнению с трудом, в отличие от его высокой относительной цены на большей части континента. К концу XVIII века в Лондоне и даже на некогда бедном Севере Англии реальная заработная плата была выше, чем на большей части континента, за исключением Северных Нидерландов: "Ремесленники в Лондоне или Амстердаме зарабатывали в шесть раз больше, чем требовалось для приобретения прожиточного минимума [товаров], в то время как их коллеги в Германии или Италии лишь на 50% превышали этот стандарт". Его аргумент заключается в том, что дешевый уголь по сравнению с дефицитной рабочей силой привел к инновациям. Иными словами, он связывает масштабы британских инноваций с дефицитом факторов производства. Труд в Британии был дефицитен по отношению к угольному топливу, и поэтому инновации были трудосберегающими. Поэтому в Британии будет большой объем инноваций.

Ни то, ни другое "и так" не имеет особого экономического смысла. Экономический историк Х. Дж. Хабаккук в 1962 г. выдвинул аналогичный аргумент в отношении США в XIX веке: труд был дефицитен по отношению к капиталу, и поэтому Америка внедряла инновации, экономя труд. Сам Аллен, вслед за такими критиками, как Питер Темин и другие историки экономики, отреагировавшие на Хабаккука, точно подводит итог одному сокрушительному аргументу против такой аргументации: "Одна из проблем заключается в том, что бизнес беспокоится только о затратах в целом, а не о затратах на рабочую силу или энергию в частности, поэтому все сокращения затрат одинаково приветствуются". Как отмечает другой ведущий специалист в области технологии, Тунцельманн, "на самом деле чрезвычайно трудно привести логические теоретические аргументы в пользу кажущегося самоочевидным положения о том, что дефицит труда должен вызывать трудосберегающие тенденции в технологии". Шиллинг, полученный за счет экономии не труда, а угля (экономия угля была фактически навязчивой идеей первых пользователей паровых машин, как показала Маргарет Джейкоб из их трудов), равен шиллингу, полученному за счет экономии труда (о которой, как отмечает Джейкоб, редко упоминали инженеры, которых она изучала). Если предпочесть убедительный теоретический аргумент убедительному эмпирическому выводу, как у Джейкоб (в Чикагском университете в лучшие времена истинного эмпиризма говорят: "На практике это хорошо, но как насчет теории?"), можно обратиться к аргументу экономиста Дарона Асемоглу о начальных затратах на исследования: именно потому, что в Британии было много угля, инженеры искали инновации, которые оправдывали бы начальные затраты на поиск способов его экономии, а не труда. Позже, в XIX веке, как мы с Алленом выяснили некоторое время назад, британская черная металлургия достигла прогресса в основном за счет экономии угля, как, например, в случае рециркуляции горячих газов из доменной печи Нейлсоном для сокращения использования кокса на две трети, или в случае жесткого вождения позже в том же веке с аналогичным результатом. К тому времени в Великобритании зарплаты были еще выше, а реальная цена угля не сильно изменилась. Что же произошло, спрашивается, с предполагаемым трудосберегающим уклоном в период с конца XVIII по конец XIX века?

Если бы заработная плата зависела только от цен на уголь, то, как отмечает Джейкоб, Бельгия и крайний юг высокооплачиваемых Нидерландов, которые имели уголь и в любом случае могли очень дешево импортировать его из Нор-Тумберленда через Северное море, стали бы Бирмингемом и Манчестером конца XVIII века. И если посмотреть на этот вопрос с другой стороны, то почему же тогда промышленность на низкооплачиваемых частях континента, расположенных вдали от Нидерландов, не взорвалась инновациями в области экономии угля? Как говорит Мокир, "экономики, не имевшие угля, постоянно испытывали давление, заставлявшее их разрабатывать более экономичные методы или двигатели, использующие альтернативные источники энергии", приводя в пример ветряные мельницы в Азии или водяные мельницы в Риме (и те, и другие, отмечает он, не были впоследствии значительно усовершенствованы или использованы для осуществления промышленной революции). "И поэтому в любой эпохе и в любом месте есть стимул для инноваций в большом объеме. Логика как-то сбилась. Дешевый уголь действительно может объяснить размещение энергоемких производств в Ланкашире по сравнению с Уилтширом или Бирмингемом по сравнению с Бордо (хотя, кстати, Аллен не вполне сознательно признает важность водной энергии). Если согласиться с тем, что шиллинг - это шиллинг, как это делает Аллен, склонив шляпу перед критиками Хаббакука, то можно нелогично предположить, что высокое соотношение заработной платы и угля влияет на состав инноваций. Однако в промышленной революции нужно объяснять не состав инноваций, а их масштабы. Патрик О'Брайен и Каглар Кейдер давно поняли это, утверждая, что Франция пошла "другим путем", чем Великобритания в ХХ веке. Поэтому можно спросить, почему в Италии XVIII века или в Китае не было трудового пути в современный мир. То, что британские инновации были смещены (по выражению экономистов) в сторону экономии труда, если они были (хотя в производстве железа, как я уже сказал, они точно не были, и в отношении всей экономики эконометрические исследования согласны с тем, что Британия не была смещена), совершенно ничего не говорит о том, сколько инноваций в целом сделали бы британцы. Если спагетти в Италии дешевле риса по сравнению с Японией, то можно ожидать, что итальянцы будут есть относительно больше спагетти, чем риса. Однако такое ожидание ничего не говорит о том, сколько продуктов питания в целом будут потреблять эти две страны, один вид продуктов в совокупности с другим. Для объяснения современных инноваций важна совокупность, а не модель.