Мы все - и мои милые нежные левые друзья, и мои суровые правые друзья, и я - хотим, чтобы бедным было хорошо. Никого из здравомыслящих людей не волнует, как прекрасно живут в своих особняках добропорядочные жители острова Фишер, штат Флорида. Правда, правое крыло часто проявляет глупое нетерпение по отношению к бедным ("Найди работу, бездельник, желательно в качестве высокопоставленного финансового консультанта, как я!") и не желает признавать, что консервативные институты, которыми оно восхищается с таким аффектированным благочестием, иногда являются инструментами классового, расового или гендерного господства. Гарвардский колледж дискриминировал евреев с начала 1920-х гг. и до недавнего времени продолжал это делать, правда, в меньшей степени. Больницы на Юге были сегрегированы, в результате чего джазовая певица Бесси Смит умерла в 1937 г. по дороге в отдаленную больницу, предназначенную только для негров; и расизм по-прежнему царит, правда, в меньшей степени. Но левое крыло, в свою очередь представленное здесь Валлерстайном и Померанцем, Топиком и Кляйном, не желает признавать, что именно буржуазные инновации, а не государственная защита или профсоюзная организация, сделали большинство бедных людей с 1800 г. по настоящее время столь значительно лучше. Так и произошло. Если мы займемся правильным трудом и создадим правильные инновации, говорили либералы XIX века, это будет выигрыш-выигрыш-выигрыш-выигрыш. Так оно и вышло, причем, что удивительно, даже больше, чем они ожидали.

Мы не должны позволить, чтобы трепет по миру, который мы потеряли, заглушил в нас радостную эпифанию по миру, который мы обрели". В 1848 году Милль жаловался на правую версию антииндустриальной треноды, сформировавшуюся в то время в трудах Бенджамина Дизраэли и друга Милля Томаса Карлайла (в этом и многих других аспектах недавние крайне левые возродили аргументы старые ультраправые): в "теории зависимости и защиты ... участь бедных ... должна регулироваться для них, а не ими самими. . . . Таков идеал будущего в сознании тех, чья неудовлетворенность настоящим принимает форму привязанности и сожаления о прошлом". Пусть правят лорды и эксперты. Сейчас это можно увидеть в подталкивании (и подталкивании), за которое выступают даже милые статисты Талер и Санстайн и Роберт Франк.19 Или, как говорил Бастиат примерно в то же время, что и Милль, против идеи, что "правительство должно все знать и все предвидеть, чтобы управлять жизнью людей, а люди должны только позволять заботиться о себе. . . . Нет ничего более бессмысленного, чем возлагать на государство столько надежд, т.е. предполагать существование коллективной мудрости и прозорливости, считая само собой разумеющимся существование индивидуальной неразумности и импровизации". "Консерваторы и прогрессисты полагают, что деревенские старейшины, члены французской ассамблеи, экономисты из Корнелла или профессора права Чикагского университета - в общем, люди нашего сорта - лучше подходят для принятия решений об инновациях, чем простые крестьяне, отмечающие преимущество лучшего серпа, или простые железнодорожники, отмечающие преимущество сквозного маршрута из Парижа в Мадрид. Как писал в 1950 г. великий либерал Лайонел Триллинг, опасность заключается в том, что "мы, либералы и прогрессисты, знаем, что бедные - наши равные во всех смыслах, кроме того, что они равны нам". А в другом эссе, процитированном профессором английского языка Джеймсом Ситоном в его книге 1996 года, Триллинг писал, что "мы должны осознавать опасности, которые таятся в наших самых великодушных желаниях", потому что "сделав однажды наших ближних объектом нашего просвещенного интереса, [мы] делаем их объектами нашей жалости, затем нашей мудрости, в конечном итоге нашего принуждения". Каждая няня или мать знает об этой опасности, и когда влюбленный ради самого возлюбленного борется с ней.

Ситон, который восхваляет Триллинга, критикуя покойного Ричарда Рорти (философа, чьей изощренной эпистемологией я восхищался, но чью наивную экономику я так и не смог убедить изменить), отмечает, что "несмотря на торжество иронии Рорти, его определение либералов [в своеобразном американском употреблении этого слова] как людей, ненавидящих жестокость, поощряет соблазнительное (для либералов) представление о том, что [простое] выражение либеральных взглядов гарантирует личную невиновность в жестоком мире." Вы садитесь за чашку темного кофе с круассаном и читаете "Нью-Йорк Таймс", ежедневно выражая свою ненависть к жестокостям, о которых там пишут, и в результате спасаетесь, независимо от того, насколько политика "защиты", пропагандируемая на ее страницах, соответствует действительности. Вы лично свидетельствуете о воскресшем Христе и получаете спасение, независимо от того, приносит ли проповедь ненависти к проклятым через мегафон на углу Стейт-стрит и Вашингтон реальную пользу проходящим мимо людям. Неслучайно, что американский прогрессивизм имел свои корни в детях служителей Слова. Этот факт во многом объясняет контраст с марксистскими левыми Европы и странный морализаторский характер американской "либеральной" политики (Рорти, например, внук баптистского тео-лога и лидера "Социального Евангелия" Вальтера Раушенбуша).