Рассмотрим антибуржуазную риторику левых. Сочувствовать бедным - это мило и хорошо, что левые, безусловно, и делают. Мы все должны это делать, хотя бы на том основании, что все наши предки когда-то были бедными, и не сочувствовать таким, как твои предки, - это безрассудство. Если правые идеологи предпочитают богатых к бедным и утверждать, что бедные такие, потому что они этого заслуживают, им должно быть стыдно. Согласен. Но даже сладкие и самоудовлетворяющие идеи прогрессистов имеют свои последствия. Для бедных эти последствия не всегда были хорошими. Например, горячая вера левого крыла в понятие "зарплатное рабство" наносит огромный ущерб бедным, что совершенно противоречит его благородным намерениям. Левые вводят минимальную заработную плату и законодательно запрещают потогонные предприятия, а в результате бедные остаются бедными.
Ведь, если следовать догме левых (правые, подчеркиваю, ничуть не лучше), выбор работать за зарплату на ужасной работе вместо того, чтобы, скажем, голодать, - это совсем не то же самое, что "рабство". Рабство, погромы, государственное принуждение, осуществляемое полицией и армией, ухудшают положение людей, во всяком случае, по их собственным меркам. Напротив, заработная плата делает людей лучше, чем еще более ужасные альтернативы, такие как попрошайничество на улице. Рабочие выстраиваются в очередь, чтобы получить работу в обувной компании Nike в Камбодже. В отличие от этого, никто не выбирает, чтобы его принуждали к службе в армии или полиции (гоббсовские фантазии о свободно избранном Левиафане в сторону). Никто добровольно не выстраивается в очередь для того, чтобы ЦРУ подвергло его водному облучению. Но люди выстраиваются в очередь, чтобы работать. Остановка людей от ужасной работы посредством запретов, защиты или минимума, оправдываемая теплым, хотя и ошибочным чувством, что за вторым капучино человек тем самым проявляет щедрость по отношению к бедным, отнимает у бедных то, что сами бедные считают лучшим вариантом. Это кража сделок у бедных. Например, потогонные цеха в нью-йоркской швейной промышленности, в которых работали родители экономиста свободного рынка Милтона Фридмана, через некоторое время приводят к появлению детей и внуков, получивших образование в колледже. И в краткосрочной перспективе потогонные цеха Нью-Йорка были лучше, чем родители, копающиеся в поисках еды на городской свалке или сидящие в России в ожидании очередного погрома. Вот почему люди выстраивались в очередь, чтобы получить работу в потогонном цехе.
И левый Маркс, и правый Карлайл, как и многие другие подозрительные представители современного мира, называли оплачиваемый труд рабством. Это было частью аргументации Карлайла, нашедшей отклик на американском Юге, что рабство в Британской империи было благом, темнокожие играли на банджо в счастливом рабстве, по сравнению с ужасами наемного труда в Северной Америке и Северной Британии. Это употребление дошло до наших дней, как, например, в "Кратком оксфордском словаре" 1999 г., где "наемный раб" холодно определяется как "человек, полностью зависящий от дохода от работы по найму", с пометкой "неформальный", но не "ироничный" или "шутливый", как говорит Джуди Пирсолл, редактор "Краткого оксфорда", которая живет, возможно, в милом полуквартирном доме и ездит на новом Volvo, является "рабом". Вы сами, вероятно, раб. Я, конечно, раб. Мы все - рабы. Оскар Уайльд в 1891 году заявляет, что "социализм [о котором он знал только содержание лекции Шоу] избавит нас от этой гнусной необходимости жить для других", под которой он подразумевает благотворительность, но также и оплачиваемую работу: "Человек, вынужденный делать вещи для использования другими людьми, с учетом их желаний, не работает с интересом и, следовательно, не может вкладывать в свою работу то, что в нем есть лучшего". Даже владелец собственности не освобождается от этого, поскольку собственность "предполагает бесконечные претензии к человеку, бесконечное внимание к делам, бесконечные хлопоты". Рабочий или капиталист - оба являются рабами, делающими вещи для других. Свободен только художник. Такая прогрессивная или консервативная терминология - все равно что обмен грубыми словами назвать "словесным изнасилованием". Нам нужны термины, обозначающие физическое насилие, связанное с реальным рабством и реальным изнасилованием, и не следует удешевлять их, применяя к нашим проблемам среднего класса в NW6 или округе Марин.
И в долгосрочной перспективе принятие созидательного разрушения облегчило положение. Это было, по сути, единственное эффективное облегчение. Регулирование заработной платы, защитное и прочее прогрессивное законодательство, вопреки их сладким (и самодовлеющим) мотивам, лишь сохранили бедность, сохранив старые рабочие места. Инновации, а не профсоюзы или нормативные акты, позволили создать новые рабочие места, профинансировали выпускников колледжей и подняли уровень бедности. Профсоюзы или нормативные акты достигали своей цели только в том случае, если они работали на инновации (как это часто бывает, скажем, в Швеции или иногда в США - президент Объединенной шахтерской организации США Джон Л. Льюис заявил, что, повысив зарплату, он планирует уничтожить подземную добычу угля, которую он так презирал. Он молодец. Он поставил рабочих на сторону прогресса в горнодобывающей промышленности, в данном случае [задержите дыхание], на сторону вскрышных работ).
То есть антиглобализаторы, такие как Померанц и Топик (среди которых немало моих левых друзей), меньше, чем следовало бы, интересуются гигантскими достижениями буржуазного достоинства и свободы. Они страстно заботились о бедных. Как и Адам Смит, Джон Стюарт Милль, Милтон Фридман и я, все эти годы. Поэтому мой совет левым (без дополнительной платы) - прекратить нападки на единственное эффективное средство улучшения положения бедных в мире - инновации. В книге "Доктрина шока" Наоми Кляйн нападает на экономическую либерализацию типа Милтона Фридмана, не понимая, что она обогатила бедных всего мира с тех пор, как впервые стала значимой в 1973 г. (а в более отдаленной перспективе - с 1776 г.). Политический плакат, актуальный в 2009 г. гласил: "Милтон Фридман, гордый отец глобального несчастья". Немного о несчастье: доход на душу населения в мире и бедных странах мира вырос в реальном выражении с 1973 г. (когда Фридману был 61 год и три года до получения Нобелевской премии) по 1998 г. (когда Фридману было 86 лет) на 40%.14 В странах, которые следовали его философии более точно, чем весь мир, этот рост был гораздо больше, даже чем в среднем по миру, составив 40%. Например, в Китае, на который идеи Фридмана оказали большое влияние после 1978 г. (его книга 1962 г. "Капитализм и свобода" была широко прочитана китайскими реформаторами), этот рост составил 3,7 раза, или 270%. В Ирландии, которая резко либерализовалась по Фридману, этот показатель составил 3,2, или 220%.15 Моих бедных ирландских шестых кузенов спасла фридмановская преданность рынку и инновациям.
Нигде в своей книге Померанц и Топик, типично левые в этом вопросе, не признают обогащающих результатов свободных рынков, таких как скачок с 1800 г. по настоящее время ежедневного реального дохода в Норвегии с 3 до 137 долл. или более распространенный скачок среднего дохода в мире с 3 до 30 долл. Историки мира, который создала торговля, не признают в середине своего повествования крупнейшего экономического события в мировой истории со времен одомашнивания растений и животных. В комнате сидит слон, но Померанц и Топик говорят только о мебели.
Иначе говоря, антиглобализационные и антимодернизационные авторы меньше, чем следовало бы, интересуются страданиями традиционных обществ с оплатой 3 долл. в день, в которых деревенские старейшины решают вопросы, касающиеся конструкции серпов, браков и законов. В 1983 г. Валлерстайн заявил, что он не стремился "нарисовать идиллию мира до исторического капитализма", но далее отрицал (в аргументации, которую он признал "дерзкой") очевидный прогресс в материальном и духовном состоянии простых людей во всем мире с 1800 г.Померанц и Топик не отмечают в своей книге, написанной в то время, когда прогресс был еще более очевиден, что когда-то мы все были бедными, а сейчас очень многие из нас (например, профессора) уже богаты по историческим и международным стандартам, или что четыре-шесть миллиардов лучших находятся на пути к богатству, или что сейчас, в прошлом и недавнем прошлом, есть даже значительная надежда для нижнего миллиарда. Те, кто изучал мировую историю последних нескольких столетий по Валлерстайну, Померанцу и Топику или последние несколько десятилетий по Наоми Кляйн, даже не подозревали, что в мире произошло такое сокращение масштабов бедности.
Подобное отрицание материального прогресса, артикулируемое левыми (и отрицание духовного прогресса, сформулированные правыми) опровергаются при помощи так называемого в теории риторики "косвенного ad hominem". Подобно адвокату сигаретных компаний, который падает замертво в суде от рака, вызванного сигаретами, обстоятельства, в которых выступает против глобализации и современного экономического роста, опровергают его собственные аргументы. Процветание Валлерстайна и Кляйна, Померанца и Топика, которое по сравнению с их обедневшими предками обеспечило им компьютеры, издательства и образование, чтобы возмущенно и ошибочно утверждать, что такие бедные, как их предки, на самом деле стали беднее в материальном и духовном плане, опровергает само это утверждение. Предки Померанца и Топика были такими же людьми с зарплатой в 3 доллара в день, как ваша и моя. Ненавистный капитализм позволил их потомкам - Померанцу, Топику, Макклоски, например, - специализироваться на аркании китайской, латиноамериканской или британской экономической истории, вместо того чтобы варить картошку или чинить сабо.